Голод

– Присмотришь за пирогом, Бриккен, пока я схожу в сарай за дровами?

Она улыбнулась, подняв на меня глаза, и кивнула.

– Конечно, матушка. Я даже готова присесть на стул и целиком сосредоточиться на пироге.

Мы рассмеялись. На виске у нее повисли крошечные бисеринки пота. Живот Бриккен начал опускаться – скоро их ребенок захочет выйти на свет. Внутри нее лежал, обняв самого себя за плечи, пока еще невидимый человечек. Всего через несколько дней или недель жизнь снова изменится. Мои руки будут гладить мягкий пушок на детской головке. В саду скоро побегут ко мне маленькие босые ножки. Мне опять придется дуть на синяки и заклеивать пластырем царапины.

На двери за ее спиной отслоилась краска. Тонкие синие полоски упали на пол. По ее лицу я видела, о чем она думала, глядя на них – что она обязательно перекрасит эту дверь, как только выпадет возможность. Она напоминала мне меня. У нее были такие же контуры губ, как когда-то у меня, когда я, еще живя у целительницы, рассматривала себя в зеркале, мои ключицы под ладонями Армуда, когда мы только что въехали сюда, мои ноздри, которые дрожали от тяжести ребенка во чреве, как дрожали у нее сейчас. Ее лицо по форме напоминало сердечко – высокие широкие скулы и узенький подбородок. Она провела одной рукой по пояснице, и я увидела более юную копию себя в ее одежде.

– Иди. Я останусь и присмотрю за пирогом. Иди, матушка.

Я улыбнулась, внутри все потеплело. Мне нравилось, когда она называла меня матушкой. Потом она снова помассировала себе поясницу, поднялась на ноги и отбросила локоны со лба.

Самого неожиданного я все же не ожидала. Женщина в моей кухне была рослая, кожа у нее блестела, как когда-то у Армуда. Она распространяла вокруг себя свет.

Среди стволов остались те, кого нет с нами.

Армуда нет, одна дочь умерла, другая пропала. Время смазало ее черты, но вот она стоит передо мной. У меня сдавило горло – слезы или я сейчас задохнусь? Там, где ее пальцы откинули волосы, я увидела странный знак неровной формы и изогнутую белую черту – давний шрам у основания волос. Полукруглый и блестящий, почти как новолуние.

Отметка землевладельца.

Звездочка моя.

Украденный котенок.

Малышка. Брита Элиса, моя маленькая Бриккен. Мое тело и Армуда. Единственная девочка в деревне с такими невероятными веснушками.

Светлый воздух июля превратился в черную дыру. Внутри меня открылась щель над черной пропастью – куда глубже, чем все, что случалось со мной раньше. Малышка. Ее живот уже округлился от вашего ребенка. Я же ощущала в животе расплавленный свинец, меня трясло и знобило, мне хотелось упасть на землю, царапать когтями доски пола – казалось, меня сейчас вырвет, я буду стонать и вхлипывать, изрыгая из себя желчь. Ничего такого я не сделала. Просто перестала дышать, сжав всю себя в крепкий узел и судорожно вцепившись в него. Она не заметила, как я умерла. Я должна уйти, должна подняться, выйти из дома, вдохнуть воздуху. Схватив корзину для дров, я поплелась к двери.

«Теперь мы все утонем».

Так я подумала.

Как раз в тот момент, когда я отпустила дверь и она стала закрываться, мой взгляд упал на тебя, Руар. Щели, которая образовалась во мне, в тебе не было. Ты не видел у нее на лбу звезды и месяца, расплавленный свинец не изводил тебя изнутри. Ты видел только Бриккен. Твои глаза блестели, когда ты следил за ее движениями, когда она выпрямилась над тазом для стирки и положила руки на живот. Она посмотрела на тебя, а ты улыбнулся ей. Она улыбнулась в ответ – губами, которые я получила от матери и много лет назад передала ей. Над ее глазами изогнулись брови Армуда – эти заботливые глаза, сиявшие мне навстречу над скулами, покрытыми веснушками.

Дверь не захлопнулась за мной, а осторожно примкнула к косяку. Вы разговаривали между собой там, внутри, а я вцепилась в свою корзину для дров, стоя на крыльце, ища выхода, ловя ртом воздух. Вдохнула кислорода и почувствовала, как глубь леса зовет меня. Дыра в заборе была такого размера, что я могла протиснуться через нее и пойти дальше к вышке. Сколько раз мои дети убегали через эту дыру в заборе.

Звездочка моя.

Я помнила ее смех, улетающий к небесам, помнила ее тельце в руках землевладельца, когда он ударил ее головой о забор. Помню утренний ветерок и ее тяжесть на моих руках, когда я унесла ее прочь из дома. Помню, как сидела у дороги, пытаясь удержать руками свои трясущиеся колени, когда оставила ее. Мою Малышку. Как тревожилась за нее, как тосковала по ней. Как я мечтала, чтобы она вернулась ко мне! Стоя одна во дворе, я смотрела на небо, ища глазами свои звезды, но был день, и они прятались от меня.

Помогите мне, мои звезды!

Лежа под землевладельцем ради вас – давным-давно – я искала глазами те, что светили яркими точками среди других, расплывчатых. Две звезды, не три, которых я сделала своими поверенными, чтобы у вас был дом, где вы могли бы вырасти.

Малышка, подарили ли тебе взбитые сливки на день рождения?

Трава у меня под ногами была мокрая и прохладная. Я забыла надеть обувь.

Ты заметила капельки воды, притавишиеся в листьях манжетки, Малышка? Заметила росу, которой когда-то угощала нас из своих ладоней?

Из других времен у меня в голове отдавались эхом слова Армуда.

Унни, нет смысла переживать попусту.

Я вспомнила, как много лет назад брела по горам, неся тебя на руках, мой мальчик – всего лишь крошечный тючок. Наша семья уже тогда была сплоченной – куда бы ни шел один, за ним следовали другие. Помню, как умер тот, кто стал тебе отцом, помню, как оборвала корни Малышки, и ее уже не было рядом с нами, помню, как перестала вздыматься грудь Туне Амалии и похолодело ее тело. Помню, как однажды я увидела звездопад – он был такой красивый – и загадала два желания: снова увидеть тебя сияющим, Руар, и получить назад мою Малышку. И от души пообещала, что если эти мои желания исполнятся, я больше ничего не буду желать.

Помню и еще кое-что: как ты писался в кровать, когда по ночам к нам являлся землевладелец, хотя тебе уже исполнилось семь лет. Помню, как тебе сполнилось восемь, девять, десять, одиннадцать, помню, как мы с тобой тащили по летнему лугу звериные останки и в ту же ночь носки сапог землевладельца оставляли следы на земле между нами. И еще я подумала о том, как ты смотрел на эту женщину за работой, на выражение ваших глаз – куда бы ни пошел один из вас, второй последует за ним. Вы хотели быть вместе. Ты нашел свою Бриккен, она заботилась о тебе, заставляла тебя сиять. Моя Малышка так близко ко мне, что я могу прикоснуться к ней пальцами, и она счастлива. Исполнились главные желания моей жизни.

Вы оба потеряли все. И однажды я пообещала тебе. Пообещала тебе, пообещала себе.

Все это должно закончиться.

Что бы там ни случилось.

Все останется здесь. Дальше ни шагу.

Тьма обступила нас, но я сказала: «Нет, спасибо, хватит». Не допустить повторения. Мои плечи опустились, ослабла хватка на ручке корзины. В глаза мне попали лучи солнца, я заморгала, стоя на крыльце дома, погрузившись в свои мысли. Я знала, что зерновые уже взошли на полях, а ветер играет в кронах берез у дороги. Так будет всегда, что бы ни случилось с домом, с нами в доме. Я видела ее – незримую нить, связывающую всех нас, и могла защитить нас. Тошнота пронеслась мимо, внутри меня осталась только радость. На ветках трепетали листочки. Тропинку вдалеке я хорошо знала – ее я протоптала сама, когда пришла сюда.

Пусть так и будет. Я вытерла глаза ладонями. Не так много вздохов мне осталось, но у меня есть слова, которые не должны быть произнесены. Все будет хорошо, если я исчезну. Я наполнила корзину дровами, так что их хватило бы на эту готовку, и на следующую, и еще на одну. Потом отставила корзину в сторону и стала искать цвета, которые, как я знала, притаились в траве вокруг нашего торпа. Сплела для моей девочки венок из колокольчиков, клевера и ромашки. Потом вернулась к вам в дом.

Разделила бисквит на два слоя, заполнила пространство фруктами и ягодами, щедро украсив торт взбитыми сливками.