Голоса потерянных друзей

Стоит мне подняться на ноги, как пес пулей уносится в кусты. Я следую за ним по пятам. Он петляет среди деревьев — дорога ему ни к чему, — так что мы идем лесом, по охотничьей тропе. Мой нос заполняет сладковатый запах коптильни. К ней-то меня и приводит пес. Она стоит позади дома, возведенного у кромки леса, на небольшом возвышении. Хозяйство состоит из небольшой деревянной хибарки, сарая, коптильни и флигеля. Трубы сделаны из глины и веток — совсем как те, что венчают собой старые хижины у нас в Госвуд-Гроуве. Все постройки тут кренятся в разные стороны, видимо, соседнее болото понемногу подтачивает их. К стенке хибары прислонена пирога, а рядом навалены всевозможные капканы для хищников и бобров. На дереве висят остатки туши оленя, покрытые мухами. Их здесь так много, что они образуют плотную шевелящуюся массу.

Кругом тихо, точно в могиле. Я прячусь за дровником, большим и широким, немногим меньше самой хибары, и наблюдаю за псом. Он выходит во двор, обнюхивает его, идет в тень и, раскопав себе землю, чтобы было удобнее лежать, устраивается в ямке. Слышится лошадиное ржание, а следом и удары копыт по деревянной стенке сарая, с чавканьем грязи и треском. Недовольно ревет мул. Шум до того громкий, что птицы испуганно вспархивают с деревьев, но в доме по-прежнему тихо.

Осторожно подобравшись к сараю, я заглядываю внутрь и вижу в центре повозку, а в стойле — стоящих бок о бок Искорку и серого скакуна Джуно-Джейн. Через перегородку от них находится мул. Все трое — потные, взмыленные. Они ведут себя неспокойно, выясняя, кто главный. Из раны на ноге коня Джуно-Джейн, расшибленной об ограду, сочится кровь. Делаю еще несколько шагов, чтобы получше осмотреть заднюю часть повозки. Ящики и бочку с виски унесли.

Я прохожу дальше и вижу эти самые ящики, обитые по углам латунью, — они валяются на полу, раскрытые и пустые. Жалкое зрелище. Но всего хуже — запах, который от них исходит. Исторгнутое содержимое желудков и испражнения заставляют зажать нос — но лучше так, чем почуять мертвечину. Стараюсь утешиться этим, хотя утешение довольно слабое. Страшно даже подумать, что могло случиться с мисси и Джуно-Джейн, если их увели в хибару. И непонятно, что предпринять мне самой, коли это так.

Я оглядываю стены сарая, надеясь, что где-нибудь висит ружье, — но нет, мне попадается только упряжь, все еще влажная после утренней поездки, да с полдюжины конфедератских уздечек с выбитыми на латунных пряжках буквами «КША». На пустых бочках лежат седла — в годы правления Джеффа Дэвиса такие часто можно было увидеть, — а еще конфедератские фляги, керосиновая лампа и спички в медной коробке.

Выудив из кучи сена кусок клеенки, я раскладываю ее на полу и начинаю собирать все необходимое: спички, фляга, жестяная кружка, кусочек свечи, мясо из коптильни. Флягу наполняю водой из дождевой бочки, вешаю на плечо. Нахожу часть веревки и скручиваю клеенку в небольшой узел. Ко мне подходит собака. Я бросаю ей кусок мяса. Но когда я иду в лес и прячу узел на ветке, чтобы в случае внезапного побега можно было быстро его достать, пес увязывается за мной.

Я прячусь в кустах. Пес устраивается рядом. Разглядывая хибару, я гадаю, что же делать дальше. Наверное, сначала надо забрать лошадей, а потом уже и обо всем остальном позаботиться.

Но когда я приближаюсь к сараю, замечаю, что между его торцевой стенкой и стойлами имеется пространство шириной от силы фута в три. Оно надежно замаскировано, так что снаружи и не разглядишь. Что-то не припомню там никакой двери — я бы точно заметила ее, когда стояла в проходе между стойлами. Но я сразу догадываюсь, для чего здесь потайная комната.

Зайдя в сарай, я начинаю поиски и скоро нахожу на стене маленький топорик — он висит на металлическом кольце, удерживая собой засов и не давая ему сдвинуться, а заодно и маскируя его. Вторую часть засова удерживает длинная и тонкая дощечка. Стоит мне вытащить ее и снять топорик, как часть стены отодвигается в сторону, точно крышка ящика.

Предчувствия меня не обманули: за дверью скрывается тайник. Такие часто оборудовали у себя угонщики рабов еще до того, как нам всем даровали свободу. Даже в полумраке я отчетливо вижу на стенах цепи для узников. Охотники на рабов обычно ловили беглецов в болотах. Но могли схватить людей и прямо на дороге — даже свободных цветных с документами: мулатов или креолов, а также рабов, которые спешили куда-нибудь с хозяйским поручением и имели с собой пропуск. Но похитители обычно не задавали вопросов. Они просто накидывали мешок на голову мужчине, женщине или ребенку, связывали и закидывали в дальний угол повозки, прикрыв брезентом, а потом прятали среди болот, чтобы продать при случае торговцу, погоняющему свой печальный караван к месту очередных торгов. Такие люди делали свое дело не хуже Джепа Лоуча.

Тут я улавливаю запах, доносящийся из темной комнатки. Точно так же пахли и ящики — запах рвоты и фекалий.

— Вы тут? — шепчу я, но мне никто не отвечает. Я прислушиваюсь. Что это? Чье-то дыхание или мне почудилось?

Я пробираюсь на ощупь и натыкаюсь на едва теплое тело, распростертое на соломе, а потом — на еще одно. Мисси Лавиния и Джуно-Джейн не мертвы, но и живыми их не назовешь. Из одежды на них — только сорочки и панталоны. Сколько я ни шепчу, ни трясу их, ни бью по щекам — все тщетно, они без сознания. Выглянув из тайника, я снова смотрю на дом. Блохастый пес все сидит у двери сарая и ждет, но его облезлый хвост приветливо мотается по земле из стороны в сторону — пес еще помнит мясо, которым я его угостила, и путаться под ногами не станет.

«Ну же, Ханни, за дело! — твержу я себе. — За дело! Да побыстрее, пока никто не заявился!»

Я набираю ворох уздечек и поводьев, беру пару седел попрочнее. Ремни, в том числе и подпруга, ослабли и основательно погрызены крысами, но я надеюсь, что они выдержат. Выбора у меня нет. Если мне не к чему будет привязать пленниц, они ни за что не удержатся верхом. Надо связать их по рукам и ногам и взвалить лошадям на спины — именно так поступали с беглыми рабами патрульные в те страшные времена.

С Джуно-Джейн я справляюсь без особого труда, несмотря на высокий рост ее скакуна. Весит она всего ничего, а конь до того рад ей, что мигом делается смирным и безобидным, точно деревянная лошадка. А вот мисси Лавиния — совсем другое дело. Изящной ее не назовешь. Она тяжела и какая-то негнущаяся. А весит куда больше, чем стофунтовая корзина из березы, полная хлопка, — это уж как пить дать! Но я выносливая девушка, а сердце от страха колотится до того быстро, что силы, кажется, удваиваются. Я кладу мисси на край повозки, подвожу старушку Искорку вплотную и затаскиваю хозяйкину дочь на седло, а потом привязываю покрепче. От нее разит сушеным мясом, желчью, кипарисовыми духами, и эта вонь забивается мне в горло, а я все сглатываю снова и снова, оглядываясь на дом, и благодарю небеса за то, что мужчины забрали с судна виски, да еще в таком количестве. Они сейчас, наверное, порядком захмелели и спят. Надеюсь, что до завтрашнего утра они ни о чем не узнают, а иначе мы окажемся в тайнике все втроем.

Старый, затупившийся топорик я подвешиваю на одно из седел. Остается только решить вопрос с мулом. Если я буду верхом, а охотники — нет, у меня больше шансов сбежать. Вот только если взять мула с собой, он наверняка станет и дальше беспокоить лошадей, а значит, поднимет немало шума. Можно просто его отпустить, и он убежит в лес в поисках пищи. Но может и тут остаться, неподалеку от сарая.

Я открываю дверцу стойла и говорю этой изможденной скотине:

— Только не шуми! И коли ты неглупый, то больше сюда ни ногой! Твои хозяева — дьяволы во плоти! Только посмотри, что они с тобой сделали! — Шкура несчастного животного напоминает изуродованную кожу старых мулов, прибывших на плантацию Лоучей в качестве приданого хозяйки и проведших там всю жизнь. Лоучи издавна клеймили молодняк в годовалом возрасте. Говорили: так его сложнее украсть. Впрочем, беглецов они тоже клеймили, как и всех купленных рабов.

А на этого беднягу мула клеймо ставили раз десять, если не больше, — в том числе и обе армии. И от этих отметин он не избавится до последнего вздоха.

— Ты отныне свободный мул, — говорю я ему. — Беги на волю и не возвращайся!

Я вывожу лошадей из сарая, и мул увязывается следом, но я отгоняю его, и он бредет чуть поодаль. А мы тем временем забираем узел, припрятанный мной в ветвях, и устремляемся прочь от хибары, в глубь штата. Пес тоже увязывается за нами, и я ему не мешаю.