Голубая луна

В дверь позвонили, и я очнулась. Я катала тотем в пальцах, словно бусину четок. Камень был теплым. Я закинула кулон себе за пазуху так, словно он был охвачен огнем.

Женщина и зверь? Это было чересчур извращенно для моего душевного спокойствия, и я заставила себя выкинуть сон из головы.

В коридоре стоял Кадотт с пиццей. Я так проголодалась, что мне хотелось съесть их обоих. Что со мной не так? Ничего, с чем не справились бы немного пиццы и вдоволь секса.

— Я встретил разносчика на подходе.

— Я тебе заплачу. — Я распахнула дверь, приглашая его войти.

— Ага, заплатишь. — Он протиснулся ближе ко мне, захлопнул ногой дверь и поцеловал меня: жестко, глубоко и влажно.

Может быть, секс, а потом пицца — так даже лучше.

Кадотт отступил назад и поднял голову.

— Ну вот, все оплачено.

— Одним поцелуем?

— Ты очень хорошо целуешься.

Я осталась потрясенно стоять в прихожей, а он прошел в квартиру. Мне редко делали комплименты и никогда — по поводу умения целоваться. Я понятия не имела, что ответить.

Что-либо говорить и не пришлось. Когда я добралась до дивана, гость уже вовсю жевал. Он принес вино. Я достала для него бокал и штопор.

— Ты не пьешь? — посмотрел он на единственный бокал.

— Мне через четыре часа на работу.

— Это не ответ на мой вопрос.

— Конечно, пью.

Я редко встречала копа, который бы не пил, если только однажды не дошел до ручки и не завязал.

Работа полицейского, даже в таком крошечном городке как Минива, полна стресса. Копы пили. Запойно. Многие из них также курили. Или жевали табак, как Клайд. К счастью, мне до недавнего времени удавалось справляться со стрессом с помощью эпизодической «Кровавой Мэри» и плавания в сумерках.

— Полагаю, работа в ночную смену делает пиво к концу твоего трудового дня куда как менее привлекательным.

Кадотт открыл вино.

Я никогда не думала об этом в таком ключе, но Кадотт был прав. Уходя с работы в семь утра, я не хотела алкоголя, не хотела даже кофе. Я просто хотела оказаться в своей постели. Хотя, если мне по-прежнему будут сниться такие странные сны, весьма скоро мне и этого не захочется.

— М-м-м. — Кадотт снова набил рот едой, так что я присоединилась к нему.

Через пятнадцать минут мы разделались с пиццей. Кадотт откинулся на спинку дивана, сжимая в длинных пальцах бокал с кроваво-красным вином. Он провел большим пальцем по стеклу, и я подняла взгляд с его руки на лицо.

Он сделал глоток. Капелька повисла на губе, и его язык выскользнул изо рта, чтобы подхватить ее. Сережка сверкнула в ярком свете заходящего солнца. Я захотела зажать ее зубами и потянуть Кадотта в спальню.

— Приступим к делу?

— М-м-м, — промычала я, очарованная тем, как солнце меняло цвет золотого пера с красного на оранжевый и обратно.

— Тотем у тебя?

— А?

Он улыбнулся и со стуком поставил бокал на кофейный столик. Кадотт знал, какой эффект производит на женщин, и я поймала себя на мысли: а не играет ли он со мной, чтобы добраться до тотема?

Параноик? Я?

Определенно.

Тем не менее, я выпрямилась, стряхнула с себя сексуальную расслабленность и ответила:

— Он пропал.

— Пропал? Что значит «пропал»?

— Исчез? Украден? Фьють? Выбери сам.

Я становилась отменной лгуньей.

Кадотт так затих, что если бы я не слышала, как он дышит, то подумала бы, что он ушел через балкон — на этот раз в противоположном направлении.

— Ну что ж, — произнес он наконец. — Полагаю, хорошо, что я зарисовал его.

Зашелестела бумага, и я обернулась. Кадотт склонился над кофейным столиком, разглаживая белый прямоугольник. Затем он достал пачку бумаг из заднего кармана и разложил их в ряд.

— Т-ты разве не расстроился из-за тотема?

Он поднял глаза. Пока я не смотрела, он успел надеть очки. Мое сердце бешено заколотилось.

— Расстроился? А с чего бы? Он же не мой.

— И не мой тоже, — проворчала я.

Он несколько секунд разглядывал меня.

— Что случилось?

Я не считала, что должна рассказывать ему о фиаско с комнатой с вещдоками. Клайд бы сказал, что это дело полиции, а так как у меня и так уже хватало неприятностей с шефом, я решила держать рот на замке.

— Я правда не могу сказать.

— У тебя проблемы?

Так и было, поэтому я кивнула. Кадотт указал на место рядом с собой на диване и похлопал по нему рукой:

— Иди сюда.

Все мои страхи показались сущей паранойей, потому что пропажа тотема профессора совершенно не взволновала. Конечно, что пользы ему расстраиваться? Кулон исчез, во всяком случае, Кадотт так подумал.

Когда я села к нему на диван, наши бедра соприкоснулись. Я отодвинулась. Он последовал за мной, прижав свое обтянутое джинсами бедро к моему. Однако когда я бросила на него быстрый взгляд, он смотрел на бумаги, а не на меня.

Я оставила свою ногу там, где она была.

— Видишь это?

Я проследила за его пальцем, и увидела очень точный карандашный рисунок тотема, больший по размеру, чем настоящий камень. Отметины также были увеличены. Так их было намного легче рассмотреть.

— Ты молодец, — признала я.

— Ты и понятия не имеешь насколько.

У меня вырвался смешок. Этот звук заставил меня осознать, как редко я его слышу. Довольно печально. Мне двадцать шесть лет, а смех во мне уже умер. Возможно, с этим мужчиной мне удастся его воскресить.

Кадотт перебрал стопку бумаг — распечаток страниц из всемирной паутины.

— Что бы мы делали без интернета? — пробормотала я.

— Много работали. За час я могу отыскать там больше, чем за неделю в библиотеке. Ага! — Он выхватил листок из середины кипы. — Взгляни на это.

Положив рядом два листа, он придвинул их ко мне поближе. На двух распечатках были изображены два древних худых существа с длинными клыками и еще более длинными когтями.

— Мачи-овишук, — прошептал он.