Голубой бриллиант (Сборник)

партизанской борьбы и даже смерть, которая ходит здесь по

пятам. Потому что любовь - это, как сказано в романе, "второе

солнце в этом большом и прекрасном мире".

В образе юной разведчицы Жени много поэтически

правдивого и вдохновенного. Самые задушевные страницы

романа посвящены этой пылкой, упрямой девочке. Она гибнет

в гестаповских застенках, не успев насладиться своей

солнечной любовью, не успев отомстить за отца, за

поруганную землю. Голос Жени слышится Емельяну "в

мятежной музыке осеннего леса", уже покрывающегося

первым снегом. Но "природа не стареет, а постоянно

обновляется, стареют и умирают отдельные деревья, а целый

лес стоит, живет веками".

Символом бессмертия, богатырства русского духа

выступает в романе дуб-великан, который раскинул свою

могучую крону среди зеленой долины, радуя своей пышностью

и красотой жителей окрестных деревень уже не одно столетие.

Своеобразная перекличка с Л. Толстым (вспомним описание

старого дуба в романе "Война и мир", когда, потерявший

интерес к жизни после Аустерлица и смерти жены, князь

Андрей отправляется в Отрадное). Но сходство здесь,

пожалуй, внешнее. Образ дуба у Шевцова не параллель, как у

Толстого, к отдельной человеческой судьбе, а символ крепости

народа и непрерывности его жизни. Корни дуба вошли в

глубину, равную высоте его ствола - и разрослись они,

добравшись до воды, "которая и питает дуб неистребимой

645

силой". Здесь художественное воплощение самого принципа

народной жизни: пускай корни в глубину земли своей - и она

напоит тебя и накормит. Источник жизнестойкости в чувстве

любви к родной земле, что питает "крону" народной жизни,

сообщая ей силу и мощь.

Возле легендарного хранителя народной силы партизаны

получают заряд энергии и силы на дальнейшую борьбу.

Пожалуй, хорошо, что есть здесь какая-то перекличка с

Толстым. Литературные традиции надо также развивать, как и

традиции народной жизни, без чего засохнет и "древо жизни" и

сама литература русская.

Как видим, первые романы отличаются и

занимательностью сюжета, и четкостью в обрисовке

характеров, и стремлением исследовать психологию героев на

широком фоне исторического события (война 1941 - 45 гг.). В

романах есть философский подтекст, блестки народного

юмора. Что касается языка, здесь Шевцов избрал самую

трудную и вместе с тем плодотворную форму. Он стремится не

к усложненности и громоздкости оборотов, которые подчас

только скрывают отсутствие мысли, а к ясности и точности

словесных обозначений.

К сожалению, эти романы не были по достоинству

оценены критиками. Те немногочисленные положительные

отзывы (Г. Манторов "Цветет, растет высокий дуб", "В мире

книг" №1, 1966; А. Кочетков "Их называли душой полка",

"Коммунист вооруженных сил" №13, 1968), что были

опубликованы, потонули в потоке злобно- клеветнических

выступлений по поводу самого громкого романа И. Шевцова

"Тля" и последовавшего за ним "Во имя отца и сына".

Эти два романа произвели в обществе эффект

разорвавшейся бомбы. Свои копья критики в основном

"ломали" вокруг идеологических вопросов, поставленных в

произведениях Шевцова. Серьезного, глубокого анализа

творческих успехов или просчетов не было. Между тем роман

"Тля" заслуживает самого пристального внимания именно с

художественной стороны как произведение, отобразившее в

оригинальной, порою блестящей, форме насущные вопросы

не только 60-х годов, но и нашего десятилетия, завершающего

двадцатый век.

В русской литературе советского периода никто до

Шевцова не касался так уверенно и смело источника

разложения "элитной" части интеллигенции, который затем (80

– 90-е годы) осложнил духовно- нравственное состояние всего

646

нашего общества в целом. Источник этого разложения -

беспатриотизм, презрение к трудовым усилиям народа,

сознательная ориентация только на западные образцы

культуры и общественного устройства.

Для правильного уяснения творческих особенностей

романа "Тля" надо учесть ту острую полемику по вопросам

искусства, которая вспыхнула в советской критике в конце 50-х

годов и, можно сказать, всколыхнула всю страну. Ибо этот

вопрос (о реалистических и абстракционистских течениях в

живописи), как в фокусе, отразил и многие другие проблемы, от

решения которых зависела судьба государства: принять

"эстетику безобразного", принесенную с Запада люмпен-

интеллегентами, означало не только отказаться от

нравственно-духовных основ русской культуры, но и сдать

позиции в политических и экономических сферах.

Государственно мыслящие люди это прекрасно осознавали.

Шевцов был одним из первых, кто высказал вслух то, о чем

перешептывались в кулуарах многие честные, но робкие

интеллигенты, не решаясь открыто обсудить давно назревшее

и наболевшее. Писатель в концентрированной обобщенной

форме рискнул (именно так, потому что в партийных

инстанциях считалось, что "изнутри" нам ничто не угрожает)

показать опасность умственных шатаний (не надо смешивать с

исканиями!), вред политически запрограммированного

разномыслия, конечной целью которого было разрушение

Советского Союза, а затем и России.

Этот только-только начинавшийся процесс раскрыт в

художественной характеристике довольно немногочисленной,

но влиятельной прослойке "творческой", космополитически