Голубой бриллиант (Сборник)

юношеским задором. По крайней мере этого творческого огня

она не замечала у тех художников, которым позировала.

Словно угадав ее мысли, он спросил:

– Вы давно работаете с художниками? Какой у вас опыт?

– Считайте меня начинающей. - Глаза ее лукаво

блеснули. Подумала: "Самое время спросить о возрасте".
– Вы

такой энергичный, такой жадный в работе. Простите за

нескромный вопрос, сколько вам лет?

Он сверкнул на нее мгновенным взглядом и, не

отрываясь от глины, негромко проговорил:

– Умножьте свой возраст на два и получите мой.

– Думаю, вы ошибаетесь: мне не двадцать и не двадцать

пять. Гораздо больше.

– Под тридцать или за тридцать, - утвердительно

произнес он.

– В таком случае вам за шестьдесят? Не поверю.

– Я и сам не верю. Потому и не стал отмечать свое

шестидесятилетие. Не почувствовал его, или просто забыл.

20

Это было давно, - бросил он мимоходом, не отрываясь от

работы.

Инна продолжала изучающе наблюдать за ним; ее

поражал творческий порыв Иванова, его прицеливающийся,

энергичный взгляд, которым он торопливо обстреливал ее,

словно боялся что-то упустить, куда-то опоздать. Она

восхищалась серьезным, сосредоточенным выражением его

свежего, здорового лица. "Не уж-то ему за шестьдесят?

Интересный мужчина. А эти две серебряные вспышки в его

темной бородке, седые усы и черные брови - какая прелесть!"

– А почему б вам не назвать эту свою работу "Первая

любовь", - неожиданно для себя сорвалось у нее с языка. Он

промолчал, лишь выпрямил крепкие крутые плечи. Она

продолжала: - Вы так хорошо говорили... о первой любви.

– В жизни человека любовь - святое чувство, а первая

любовь - святейшее. Потому оно долго не выветривается из

памяти сердца, - сказал Иванов, отводя от натурщицы глаза,

полные страстного возбуждения, он не сказал, что "Первой

любовью" он называет портрет Ларисы.

"А вот я свою первую не помню. И была ли она вообще?
–

подумала Инна, и мысль эта неприятно уколола ее. Ей было

неловко, и досадно, и завидно пожилому скульптору, который

так бережно хранит свою первую любовь.
– Возможно, это его

жена, и он строго хранит супружескую верность. Чушь, таких не

бывает, и я это докажу. Я нравлюсь ему, он сам об этом сказал.

Может, импотент? Но таких не бывает - бывают неопытные

женщины, как говорит профессор сексологии Аркадий Резник",

– будто от какой-то обиды мысленно взорвалась она.

Аркадий Резник был ее мужем.

Инна считала, что она знает мужчин и разбирается в их

психологии. В этом деле она к тридцати годам имела

солидный опыт. Женщина повышенной сексуальности, она не

вступала с приглянувшимися ей мужчинами в длительную

связь, в основном это были "одноразовые": удовлетворив свою

похотливую страсть, она больше не возвращалась к своему

избраннику. Корыстных целей она не преследовала. "Половой

альтруизм", - проиронизировала она над собой.

– Не замерзли? - спугнул ее размышления приятно-

доброжелательный голос Иванова.

– Немножко, - ответила ее кокетливая улыбка.

– Отдохните.

Инна легко соскочила с подмостка и, играя податливым

телом, плавной походкой поплыла в кабинет, где лежала ее

21

одежда. Первый час позирования для нее пролетел быстро,

она нисколько не устала, хотя малость озябла. В кабинете она

набросила не себя свой пуховый дымчатого цвета платок. Она

брала его всякий раз, идя на позирование: он хорошо согревал

после сеанса. Из кабинета с сигаретой в зубах заглянула в зал,

куда неумолимо влекло ее необъяснимое желание - ей

хотелось еще раз посмотреть беломраморный портрет юной

девушки. Стоя перед ним и внимательно вглядываясь в

одухотворенное лицо, она старалась разгадать тайну

притягательной силы белого мрамора, одушевленное

колдовским искусством мастера. "Могучий талант, - мысленно

оценила она и тут же поправилась: - нет, такое определение не

подходит. Могучий - это когда на площади монумент. А этот

нежный, задушевный, ласкающий. Добрый талант или гений", -

подытожила она свои размышления. Она еще раз обратила

внимание на тонкую лепку изящных рук, на плавные линии

пальцев, подпирающих круглый подбородок, на слегка

намеченную тугую грудь, с трепетным соском. Она заметила

эту деталь только сейчас. "Это сделано не навязчиво,

целомудренно, с большим тактом", - отметила про себя Инна, и

мысль ее сразу же обратилась к композиции "Девичьи грезы",

над которой "она с Ивановым" сейчас работает. У нее хватило

ума и фантазии, чтобы представить себе эту будущую

скульптуру и по достоинству оценить замысел автора. Если

здесь только портрет "бюстового" размера, хотя и с руками, то

там - во весь рост, обнаженная во всей прелести своего

изящного тела. Эта приятная мысль льстила ей и

вдохновляла. Она представила себя беломраморную, а может,

в дереве (нет, лучше в мраморе или в бронзе) среди

выставочного зала, толпящихся вокруг нее зрителей с тайным

вопросом: кто она - эта богиня красоты? "Алексей это сделает

с блеском: он добрый гений". Ее гений, - твердо решила Инна,

направляясь в "цех".

А "добрый гений" в это время стоял у большого окна, на

подоконнике которого громоздились горшки с комнатными

цветами, и наблюдал за висящей на натянутой веревке