Гончарный круг (сборник)

– Никуда не денется, устанет – присмиреет! – сказал один из конюхов.

Через час Гарун вернулся на взмыленном, понуром гнедом.

– Всего можно добиться, – бросил он Хатаму, – были бы желание и умение.

Увидев обидчика, взревел Сатрап.

– Ничего, и тебя я воспитаю! Трястись от страха будешь при встрече! – бросил Гарун.

Бык же крепкими рогами пытался разворотить постылую клетку…

Если бы другой человек так же умело и ловко объездил коня, Асхад стал бы подражать ему во всем, но это сделал Гарун, неприязнь к которому по-прежнему переполняла душу мальчика.

В полдень, накормив людей, Рахмет уехала с Гаруном на бахчу. Малыш остался с Хатамом, с ехидцей наблюдавшим, как скрывается за перелеском телега с молодой красивой поварихой и мужчиной, что не упускает своего.

– Дядя Хатам, папка сегодня приедет? – поинтересовался Асхад.

– Может быть, – ответил ветеринар, ожидая чего-то, на что в будущем можно было поглазеть.

Наступили сумерки. Малыш любил встречать их на окраине фермы. Отсюда хорошо просматривалось, как садится солнце, а там, на юге, две заснеженные горные вершины, еще недавно проливавшие яркий свет на равнину, угасают, превращаясь в тени на алом небе. Он хорошо знал и радовался тому, что завтра наступит новый день, горы сбросят покров полумрака и снова станут исполинами.

Из долины шел человек. Асхад узнал его, помчался навстречу.

– Папа! Папа! – кричал он, взлетая на руках отца.

– Подрос, мой мальчик, того и гляди, меня скоро догонишь, – улыбался Асланбеч.

Они пришли к дому.

– Рад тебе, – услужливо приветствовал его Хатам, – салам алейкум!

По лицу Асланбеча нетрудно было определить, что он уже хорошо осведомлен о происходящем на ферме. Хатам понял это и отступил.

– Где Рахмет? – поинтересовался у него Асланбеч.

– В обед на бахчу с Гаруном уехала.

Отец Асхада присел. Руки его вздрагивали. Чтобы не выдать волнения, он сжал их в кулаки.

– Что ж, подождем, – выдохнул он.

Где-то через час, поскрипывая, выехала из ночи телега, заполненная дынями и арбузами. Ничего не подозревавшая Рахмет, опершись на плечо Гаруна, выбралась из нее и направилась в дом. На пороге, увидев мужа, содрогнулась.

– Что это ты, бесстыжая! – вспыхнул он. – Не меня, ребенка бы постеснялась!

– Если ты все знаешь, зачем пришел? – собравшись с духом, ответила она.

– Пришел убедиться, что не зря треплют языки, и уйти.

– Не надо было беспокоиться, – сказала Рахмет.

– Эй, парень, ты бы поосторожнее! – вступился Гарун. – Не обижай женщину, хоть она тебе и жена.

Асланбеч брезгливо посмотрел на него.

– Драться с тобой, конечно, не буду, не сошел с ума, – произнес он и добавил: – Что ж, живите, только мальчонку я вам не отдам, вернусь за ним.

Он пошел. Асхад побежал вслед.

– Папа, я так ждал тебя, а ты уходишь…

– Потерпи, сынок, устроюсь на новом месте, обязательно приеду за тобой, – ответил отец.

– Не уходи!

– Нет, мой мальчик, нет…

Асланбеч горько усмехнулся, присел на колено, поцеловал его и поторопился в ночь.

– Пойдем, Асхад. – Рахмет положила на плечо сына теплую, мягкую руку и увлекла за собой.

Единственным желанием малыша в эту минуту было видеть Сатрапа. Маленький человек хотел поведать большому животному свою печаль. Оно, как никто другой в мире, считал Асхад, могло выслушать и понять его.

– Мама, я хочу к Сатрапу, – грустно сказал он.

– Нельзя, дядя Гарун сердится, и домой пора собираться, – ответила она.

Тянулись последние дни лета. Как будто чувствуя это, мухи кусались злее. Асхад прятался от них на вышке-сторожке. Здесь их всегда было меньше, чем в базах, сараях, даже в доме. Однажды он забрался на нее с книжкой. Читать Асхад еще не умел, рассматривал картинки. Потом малыш увидел, как из долины подъехала к ферме легковая машина и остановилась под вышкой. Из нее вышли Гарун и высокий усатый мужчина. Они направились в один из сараев, потом осмотрели базы, амбар, дом животноводов. Гарун все это время что-то упорно, жестикулируя, доказывал незнакомцу, кивал, отходил, бегал вокруг него, напоминая малышу шута, которого видел в мультфильме. Они вернулись к машине.

– За такое добро и пять миллионов можно отдать, – сожалея о том, что незнакомец его не поддерживает, говорил Гарун. – Коров и лошадей ты, Аслан, уже смотрел, давай сторгуемся без обиды.

– Три миллиона и ни копейки больше! – отмахнулся незнакомец и попытался было сесть в машину.

Хозяин придержал его:

– Накинь пару сотен!

– Нет, нет, не получится.

– Ладно, три так три! – с обидой человека, не привыкшего уступать, сказал Гарун. – Уговорил!

Аслан уехал.

Вечером, когда все ушли с фермы, Гарун оставил Рахмет. Между ними уже был какой-то важный разговор, малыш понял это, едва мать сказала первые слова.

– Все-таки решил продать ферму?

– Иного выхода не вижу, – ответил он. – Вчера санохесского председателя колхоза взяли. Прокуратура обнаружила крупные хищения. А я с ним долгое время был в одной связке. Он-то и надоумил меня купить эту ферму. Не сегодня – завтра все откроется, нагрянут сюда, припомнят прошлое. Решайся, Рахмет!

– Я никуда не поеду! – отрезала она.

– Что ты, что ты, милая, – торопливо уговаривал Гарун, – не всю жизнь же мы будем прятаться. Затаимся до хороших времен, а потом заживем по-людски. Деньги, что дадут, позволят это. Шутка ли, три миллиона…

– А как же люди на ферме, ты же обещал им заплатить?

– Какие люди, о чем ты говоришь! Прикажешь раздать все, а самим без хлеба остаться? – рубанул Гарун.

– Не очень хорошо с ними выходит, – взмолилась она. – К тому же я очень боюсь за тебя, за себя, за сына. Не хочу!

– Впрочем, ты никогда не отличалась особым умом, – закончил Гарун. – Не хочешь, поступай, как знаешь. Только предупреждаю: обмолвишься с кем-нибудь из фермских об этом – убью!

– Аллах тебе судья, – тихо ответила Рахмет, – но я скажу им.

Следующий день был смутным. Бросив работу, до сей поры молчавшие люди собрались у дома животноводов, шумели.

– Как же так, он обещал нам за работу хорошие деньги! – недоумевал голубоглазый пастух.

Голос его утонул в гуле негодования.