Гончаров и кровавая драма
Шрифт:
– А что, по мне не видно?
– грозно пробасил полковник.
– Предъявить документы?
– Нет, зачем же, - стушевался Разовский.
– Это лишнее, но как к вам обращаться?
– Простите, не представился, - пыхнув дымом в физиономию собеседника, улыбнулся он.
– Ефимов Алексей Николаевич, а о цели моего прихода вы наверняка догадались.
– Да, конечно, такое несчастье. Эта жуткая смерть... Мы все в полной растерянности... Кто бы мог подумать...
– Хватит, - оборвал его нытье Ефимов.
– Проводите меня в кабинет Чернореченского.
– Конечно, сейчас... Но... Вы же сами его опечатали... Я не знаю...
–
– Достаточно давно, - торопливо заговорил Разовский.
– Еще до перестройки мы с ним вместе трудились в одном вшивом СМУ. Я был ведущим инженером, а он начальником отдела снабжения.
– Вероятно, именно поэтому СМУ и завшивело?!
– Нет, что вы, от нас мало что зависело...
– Ладно, мы отвлекаемся от основного вопроса.
– Я вас понял, но что конкретно вас интересует?
– Все, что касается вашего бывшего шефа.
– Как я уже сказал, познакомились мы, когда я сменил работу и перешел из одного СМУ в другое, в то, где уже трудился Анатолий Иванович. Сошлись мы не сразу. Характер у него, надо вам сказать, был довольно замкнутый, я же, напротив, человек общительный. Люблю новые знакомства и свежие впечатления.
И вот однажды, год спустя, мы всем коллективом отмечали новый, девяносто первый год. Отмечали в дешевом ресторанчике, и, как водится, многие здорово перепились. В стране уже началась смута и было впечатление, что все эти попойки и пиры устраиваются во время чумы и в честь чумы. А получали мы тогда сущие копейки. Я, ведущий инженер, имел жалованье в двести рублей. Это притом, что цены уже потихоньку ползли вверх. Анатолий Иванович получал и того меньше, правда, он и тогда потихоньку ловчил, но то были крохи.
Волею случая за столом мы оказались рядом. К концу вечера, когда половина наших сотрудников лежала на столах, а другая этажом ниже, Анатолий Иванович брезгливо поморщился и произнес одно-единственное слово, которое я помню до сих пор:
– Свиньи!
– Ну зачем вы уж так-то, Анатолий Иванович, - попытался я его урезонить.
– Все-таки родной коллектив. Отдыхают люди. Жизнь-то какая пошла - хоть головой в петлю лезь. Вот народ и старается забыться.
– Не забыться, а спиться, а надо бы, пока есть к тому предпосылки, наконец начинать обустраивать свою жизнь.
– Как обустраивать?
– спросил я тогда.
– Чтобы начать свое дело, нужно иметь стартовый капитал. А у нас, кроме блох в карманах да вшей в ушах, ничего и нет.
– Значит, нужно искать, - криво и зло усмехнулся он.
– А если не можешь, то поднимай руки и тони в этом дерьме вместе со всеми. Я же тонуть не собираюсь и сыну своему не позволю. По костям, но вылезу наверх.
Такой вот чудной разговор с Анатолием Ивановичем состоялся у нас тогда.
– Простите, Борис Львович, вы что-то сказали насчет сына, - притушил окурок полковник.
– Насколько нам известно, у него ведь было две дочери, которые погибли вместе с ним и Риммой Дмитриевной.
– Римма Дмитриевна была его второй женой, и она родила ему девочек, а от первого брака с Галиной Георгиевной у него взрослый сын Андрей, который, слава богу, жив и по сей день.
– Это для меня большая новость, - нахмурился полковник.
– Существование сына несколько меняет дело. Не подскажете, как и где я могу с ним встретиться?
– Похороны состоятся завтра в четырнадцать часов. Я
уверен, что он будет на них присутствовать, как и сама Галина Георгиевна. А вообще-то место ее жительства не трудно узнать через адресное бюро.– Благодарю вас, я никак бы не догадался, - съехидничал Ефимов.
– Но продолжим.
– Хорошо. После того знаменательного разговора прошло два с половиной года, и на дворе стояло лето девяносто третьего. Наше СМУ с треском развалилось, а его остатки за бесценок купил начальник. Чернореченский давно у нас не работал, и о его судьбе никто толком ничего не знал. Говорили, что он уехал за границу, кто-то якобы видел, как он торгует на рынке Самары мясом, а кто-то даже уверял, что он вообще спился и жена выгнала его из дома. В общем, был человек, да вдруг не стало. Особенно о нем никто не печалился, своих проблем было по горло. Жить становилось все хуже и хуже, по принципу "трех Д" - доедаем, донашиваем, доживаем.
Однажды в воскресенье жена отправила меня на рынок за картошкой. Денег было в обрез, и потому долгой прогулки по базарным рядам не предполагалось. Купив картошку, я возвращался домой, считая ворон и соображая, могу ли я позволить себе бутылку пива и как это отразится на нашем семейном бюджете. Все просчитав и придя к выводу, что такую затрату я все же себе позволить могу, я зашел в магазинчик и, протянув деньги, попросил одно пиво.
– Батюшки!
– выходя из подсобки, воскликнул Чернореченский.
– Кого я вижу! Да это же сам Борис Львович Разовский! Сколько лет, сколько зим. Как твои дела?
– Лучше не бывает, - глядя на его лоснящиеся щеки и прекрасный костюм, уныло ответил я.
– Хреново живу, Анатолий Иванович.
– Вижу. Что хотел-то?
– Бутылку пива.
– Роза, выдать ему десять бутылок пива за счет заведения, - приказал он продавщице.
– Или нет, мы с тобой сделаем по-другому. Сейчас проедем в мое кафе, и там ты мне все обстоятельно расскажешь.
В кафе, где я выдул три литра пива, он выслушал мой невеселый рассказ и, подумав, предложил некоторую работу. Сразу оговорюсь, что тогда я готов был на все, лишь бы вырваться из мохнатых лап нищеты.
А работа заключалась в следующем. Три или четыре раза в неделю, рано утром, я должен был быть в определенном месте на трассе Самара-Москва, где меня уже ожидал кем-то заранее приготовленный груз. Обычно он был один и тот же - ящики с мясными консервами. Сопроводительные документы всегда были со мной. Я грузил ящики в крытый пикап, который был за мной закреплен и развозил консервы по городу, по указанным магазинчикам или торговым точкам рынка.
Не скрою, меня удивлял способ передачи товара, его количество, а главное - внешний вид. Консервные банки были густо смазаны солидолом. Такие не выпускают уже лет двадцать-двадцать пять. Но на торцах значилось, что изготовлены они совсем недавно и могут храниться еще не один год. Совершенно сбитый с толку, я спросил об этом Анатолия Ивановича.
– Боря, - весело посоветовал он мне, - если стало тепло, то не чирикай, иначе я выкину тебя к чертовой матери и опять ты будешь сосать палец у пьяной обезьяны. Понял?
Конечно же я все понял и стал послушным и исполнительным работником. Так продолжалось пару лет. Но, как известно, любое начало имеет свой конец. Такой вот конец подкрался и к нам. Однажды ночью он позвонил мне и с дрожью в голосе прокричал, чтобы утром я не вздумал ехать за товаром.
– Почему?
– вполне естественно спросил я.