Гончаров и кровавая драма

– По кочану, не твое собачье дело. Отгони пикап в какую-нибудь деревню и там в овраге его подожги. А сам ложись на дно и жди. Когда будет нужно, я сам тебя отыщу. И еще, если вдруг что-то случится, то ты не знаешь ни меня, ни тех продавцов, которым привозил консервы. Ты меня понял?

– Понял, - заранее испугавшись, ответил я трясущимися губами.

– Не паникуй, все будет нормально, только делай так, как я велю.

Мой грех, машину я сжигать не стал, просто отогнал ее своему деревенскому знакомцу и попросил распродать по частям. Сам же затаился, ожидая, чем закончится вся эта история. К моей великой радости, все обошлось благополучно. Я не знаю уж, как там выкручивался Чернореченский, но только через пару месяцев он мне позвонил и назначил встречу в ресторане.

– За успешное завершение операции "Консервы", - поднимая рюмку, провозгласил он.

– Дай-то бог!
– вздохнув, ответил я.
– Откуда вы их вообще доставали?

– Из норки, - ответил он и засмеялся.
– Давай-ка, Боря, выпьем и навсегда забудем слово "консервы". Переходим на легальное положение. Помнишь, ты мне говорил: чтобы начать свое дело, нужно иметь стартовый капитал?

– Конечно, помню, - ответил я.
– Это было первого января девяносто первого года.

– А сейчас у нас лето девяносто пятого, и такой капитал у меня имеется. Деньги отмыты и благоухают чистотой и невинностью. Ты хочешь работать по специальности и за это получать большие и честные деньги?

– Хочу, но что я должен делать?

– Строить и созидать. Строить дворцы и хоромы, в которых будут проживать элитные и предприимчивые люди нашего города.

– Это мне подходит, и я с радостью принимаю ваше предложение.

– Тогда поехали, я покажу тебе твое новое место работы, а свой кабинет ты оборудуешь по своему собственному усмотрению.

Таким вот образом я и оказался в этом кабинете, где просидел уже больше четырех лет. Вот, наверное, и все, что я знал о Чернореченском.

– Вы могли бы показать то место, откуда вы забирали консервы?
– угрюмо глядя на выскочившего из-под обоев шустрого таракана, спросил полковник. Или оно постоянно менялось?

– Нет, я всегда забирал товар в неглубоком колодце, а точнее, в яме, это примерно в сорока километрах от города.

– Отлично, сегодня после работы мы туда съездим.

– Съездить не трудно, но там еще не сошел снег, и я боюсь, что в темноте мне придется довольно долго его искать. Не лучше ли перенести нашу поездку на завтра? С утра пораньше, а?

– А как же похороны?

– Если мы выедем часов в восемь, то я надеюсь, что к двум часам вернемся.

– Пожалуй, - согласился Ефимов.
– Но тут еще один момент... Не знаю, как вам лучше сказать... Вы женаты?

– Да, конечно. У меня двое мальчишек. Одному двенадцать, другому четырнадцать. А в чем дело, я не вижу здесь никакой связи.

– Когда увидите, будет поздно, - мрачно пообещал полковник и испытующе посмотрел на Разовского.
– Вы не могли бы хоть на месяц переехать в другую квартиру, только так, чтоб об этом никто не знал?

– В принципе можно. Сестра живет одна в трехкомнатной квартире, но зачем?

– Затем, чтобы вам не последовать за своим шефом и его семьей, - жестко ответил Ефимов.
– Затем, чтобы завтра вы проснулись живыми и невредимыми.

– Что?.. Вы думаете?.. Неужели...
– Лысина Разовского моментально покрылась испариной.
– Нет, этого не может быть. Я-то при чем, за что же меня...

– Я не говорю, что вас непременно должны зарезать, но излишняя осторожность не помешает, - немного успокоил его Ефимов.

– Да, конечно, вы правы, и я обязательно воспользуюсь вашим советом.

– Скажите, Разовский, вы часто бывали в доме Чернореченского?

– Нет, что вы, от силы пару раз. Он не любил, когда к нему приходят домой.

– Борис Львович, можете ли вы назвать такого человека, которого бы он оставил ночевать в своей квартире?

– Ну что вы! Мне даже трудно это представить! Разве что Тамару Дмитриевну, сестру своей жены. Насколько я знаю, у нее с Анатолием Ивановичем отношения были дружеские, если не сказать большего.

– Я что-то не понимаю. Поясните ваши слова.

– Извините, Алексей Николаевич, но я сказал только то, что сказал, и ни грамма больше, - поспешно полез в кусты Разовский.

– Ясненько, - понимающе улыбнулся Ефимов.
– Ладно, замнем для ясности. Но вы должны мне честно и правдиво сказать, каким процентом акций вы владеете.

– Без проблем. С большим трудом мне удалось уговорить Чернореченского уступить мне пятнадцать процентов.

– Кому принадлежит остальное?

– Покойникам.

– Что будет с предприятием? Какова его перспектива?

– Ума не приложу, я еще не советовался с юристами. Но мне кажется, что Тамара Дмитриевна обязательно предъявит свои права хотя бы на долю Риммы Дмитриевны. А там будет видно. Но просто так я своих позиций не оставлю.

– Я в этом не сомневаюсь, - поднимаясь, ухмыльнулся полковник.
– Завтра в восемь будьте на месте. Мы за вами заедем.

* * *

Ближе к двенадцати часам уставшей походкой изможденного алкаша я подошел к автошколе. Стоптанные белесые сапоги, выгоревшая искусственная шапка и заляпанная краской болоньевая куртка составляли мой наряд. Покрутившись на углу школы, я без труда заметил строящийся объект и после некоторого колебания обреченно к нему побрел. Не доходя до него метров десяти, я уселся на аккуратно упакованные кирпичи и, достав пачку "Примы", бережно извлек и закурил сигарету.

Подвал и первый этаж уже возвели, что же касается второго, то он не был поднят и наполовину. Похоже, что строительство было заморожено. А между тем пятеро мужиков, скучковавшись возле костерка, разведенного прямо под стеной дома, пекли картошку и мрачно переругивались. С высоты второго этажа за ними наблюдал носатый дядя в папахе, которому такое положение вещей, кажется, не нравилось. Качая головой, он укоризненно цокал и что-то бормотал на непонятном гортанном языке.

– Кажется, готово, - разломив картоху пополам, известил худой лупоглазый мужичок.

– Готово, - солидно подтвердил его товарищ, крепкий, широкоплечий работяга.

– Что, опять на сухую?
– с сожалением спросил долговязый каменщик в фартуке.
– А может, чего наскребем? Хоть на одну?

– Было бы с чего скрести, - мрачно отозвался мужик, похожий на бригадира.
– У меня карманы уже больше месяца пусты. Даже блохи передохли.

– Эй, мужики, зачем плакать? Не надо плакать, - радостно заржал носатый.
– Ты только скажи, и Гиви через три секунды поставит вам пузырь.