Гончаров разгадывает семейную тайну

– Мужик, а мужик, - с трудом прерывая его пафосную речь, вклинилась Валя, - у тебя, никак, крыша потекла. Катя, а у него не белая горячка?

– Да пошел он в жопу, - просто и понятно заявила Катя.

– Куда?!
– возмутился Мамай.

– К Ельцину и Горбачеву!
– цинично схамила женщина.

– Ну и пойду!
– обиженно согласился Толик и неуклюже полез на верхнюю полку.

Изяществом и стройностью Мамай не отличался никогда, а нынче особенно. Когда он, пыхтя, раскладывал живот по узкой полке, то плохо зафиксированный под мышкой пистолет выскользнул и немного ударил Катю по голове. Очевидно, он перебил какой-то кровеносный сосудик, потому что сразу и обильно хлынула кровь. Вереща как зайцы, с оружием в руках они выскочили в коридор и моментом поставили на уши весь вагон.

О том, что сейчас начнется, нам думать не хотелось. Поэтому, закрывшись на защелки, мы возобновили обед.

Линейная милиция пришла минут через пять и стала сразу же проситься в купе. С властями, а тем более такого ранга, шутить никогда не следует. Помня про это, я послушно открыл дверь, а они сразу же повели себя не по-джентльменски.

– Лечь на полки! Головой к окну! Лицом вниз!
– громко советовали они и тыкали в нас тупыми рылами пистолетов, совершенно не принимая во внимание, что тем самым они ставят нас в неловкое положение - ведь кругом стояли люди и даже женщины.

Одна из них, с перебинтованной головой, была потерпевшая Катя.

– С нашим превеликим удовольствием, - сердечно заверил я их, послушно укладываясь на драный дерматин дивана.

Мамай же повел себя неадекватно и даже дерзко.

– Я лягу, если ты разденешься!
– вызывающе ответил он.

Наконец сообразив, что мы еле живы, легавые воспрянули духом и пошли в атаку. Сначала они вырубили Толика, а потом старательно принялись за меня. Защелкнув за спиной наручники, они потребовали отдать имеющееся у меня оружие.

– Где еще стволы, сука?!
– наступив мне коленом на межкрылья, громко орал сержант.

– В спортивной сумке под полкой, на которой я лежу, - чистосердечно признался я.

Сбросив меня вниз, они энергично и с удовольствием зашуршали моими шмотками, вышвыривая их на пол, прямо мне под нос.

Найдя так нужную им пушку, второй сержант, урча от усердия, сообщил начальнику в штатском, который, увидев, что опасность миновала, тоже заглянул в купе.

– Виктор Иваныч, полный порядок, преступники обезврежены.

– Какие же мы преступники, - поняв, что кризис уже позади, возмутился я, и что за скотское обращение? Что вы себе позволяете?

– Утухни, падла!
– Первый и самый агрессивный из сержантов наступил грубым ботинком мне на шею.
– Где документы?

– Во внутреннем кармане куртки, а куртка на мне, но объясните, что происходит?

– А то происходит, - старательно выворачивая мои карманы и душу, ответствовал мент, - что ваше путешествие в купейном вагоне окончено. Дальше поедете в казенном.

– Разрешите хоть сесть.

– Это уж как решит прокурор.

– Садись, - разрешил мягкосердечный начальник.

– Не будете ли вы так любезны, - усаживаясь и тем обретая некоторое достоинство, попросил я, - закрыть дверь, мне неприятны любопытные рожи моих попутчиков.

– Закрой, Вован, - пошел и на это послабление мент.
– Куда следуете? любознательно роясь в моем бумажнике, осведомился начальник.

– До Новокузнецка.

– Цель поездки?

– Прогулка.

– Уже прогулялись.

– Вскрытие покажет. За садистские наклонности ваших подопечных вы будете жестоко, но справедливо наказаны. А за увечье тела моего друга, подполковника милиции в отставке, почетного пенсионера Анатолия Васильевича Мамаева, вы ответите мне особо.

– Я кивнул на молча страдающего Мамая и, подумав, добавил.
– Крысы вы транспортные, а не порядочные менты.

– А где ты видел порядочного мента?
– задетый за живое, сунулся в драчку офицер.

– Они перед тобой!
– Я торжественно указал на себя и замычавшего Мамая. Пока мы денно и нощно, в жару и стужу, не щадя живота своего, под бандитскими пулями и на воровских ножах неусыпно бдили ваш покой, вы, как последние шлюхи, катались по кисловодскам, сочам и адлерам.

– Это раньше вы служили в милиции, а теперь стали бандой вооруженных преступников, орудующих в поездах.

– Разрешение на ношение газового оружия как у меня, так и у моего товарища, между прочим, имеется, и вы имели счастье в этом сами убедиться.

– Да, но это не дает вам права нападать на беззащитных детей и женщин.

– Генерал, что за чепуху ты несешь? О каком нападении ты блеешь?

– Не блею, а говорю, - амбициозно одернул он восставшего Мамая.
– И не генерал, а только капитан. А нападение имело место в отношении ваших соседок по купе. Письменное заявление от них нами получено.

– Это какое-то недоразумение!
– удивленно возмутился я.

– Если вы расцениваете переламывание черепов рукоятью пистолета как простое недоразумение, то говорить не о чем.

– Перекрестись, капитан, это же полнейший бред, - в ужасе от чудовищного бабского наговора и вытекающих отсюда последствий, засуетился я.
– Это клевета. Просто когда мой товарищ карабкался на верхнюю полку, у него из плохо застегнутой кобуры выскользнул пистолет.

– Ага, и случайно попал женщине по темечку, - язвительно закончил Виктор Иванович.
– Эти сказки вы будете рассказывать следователю, а мне некогда. В составе, кроме вас, еще пятеро пьяных. Пойдемте.

– Подожди, капитан, - взмолился я, когда Мамая уже увели и я остался с ним наедине, - не гони гусей, давай разберемся.

– Станция через полчаса, вот там и будете разбираться, - задумчиво глядя мне в глаза, многообещающе ответил он.

– Да ты понимаешь, что эти чертовы суки лгут! Посуди сам, ну какой нам смысл товарить эту деревню? Из-за грошей? У нас у самих капусты немерено, что же, из-за их вонючего куска-другого мы бы стали устраивать здесь тарарам?

– Думаю, что нет, - согласился капитан, - но от них получено заявление, а потом, кусок тоже деньги, мало ли что...

– Согласен с тобой, Виктор Иванович. В пачке сигарет, помеченной крестиком, мной заныканы две пятисотки. Закури и пригласи мне этих чертовых сук, только желательно не всех сразу, и позволь мне поговорить с ними в твоем присутствии.

– От курева я пока воздержусь, а женщин позову, возможно, и в самом деле они что-то напутали. С кем не бывает со страху-то...

Страдая и охая, первой зашла перебинтованная до ушей Катерина. Со стороны могло показаться, что она только что побывала в авиакатастрофе. Нарочито меня остерегаясь, она подсела к капитану.