Горицвет

Однако, тяжкие приступы тоски, подобные тем, что все чаще испытывал Рэй Эрингор, оставались ему неведомы. Хотя иногда, и он, закрыв глаза и лежа ничком в душной комнате на потертом диване и слушая, как редкий дождик стучит в запотевшие стекла, видел себя среди безбрежно млеющей синей равнины, огромной и светлой, как сам Таврион. Он слышал расходящиеся вокруг себя гулкие потоки воздуха и ощущал не с чем не сравнимую радость безмятежного полета сквозь эту встречную легкую синь, сквозь набегающие белоснежные наплывы перистых облаков, чувствуя всю неукротимую телесную полноту таврской силы, видя под собой кроткую изумрудную дымку родной земли, чистой-чистой, и такой же огромной как вознесенная над ней воздушная синяя даль. А проснувшись в ослабленном человеческом теле под низким потолком камердинерской комнаты, ощущал себя странным маленьким и немного жалким. Больше всего в эти минуты он боялся, что затянувшееся пребывание в Открытой Стране отнимет у него самую благую из всех способностей, дарованных таврам — способность летать, и что однажды, вернувшись к себе домой, он не сможет окунуться в бесконечное таврское небо.

Еще Верзевел отчетливо понимал, что Эрингор изнуряет себя, что он продолжает родовое служение, находясь на пределе возможностей. Знали об этом, само собой, и все посвященные в Таврионе. Сколько могло продолжаться такое положение вещей, не известно. Возможно, еще довольно долго, потому что твердый характер Эрингора, выпестованный суровыми наставниками Закрытой Школы Ордена и закаленный с ранних лет благородным бременем избранничества, не позволил бы ему сдаться без упорной борьбы. Как вдруг миссия Ордена в Открытой стране столкнулась с куда более серьезным препятствием.

XV

На сей раз, речь зашла об обстоятельствах, не зависящих от чьей-либо воли, личного выбора или колебаний эйя-субстанции. На протяжении двух последних лет данные всех наблюдений в районе первой и второй точки выхода из тоннелей, контрольные измерения и анализирующие их сводные приносили удручающую статистику. Резкое ухудшение вита-показателей биосистемы шло параллельно с ухудшением душевного и физического состояния всех тавриеров, задействованных в эксперименте. Живительное пространство тоннелей непрерывно сужалось, поступление через них концентратов подпитывающей эйя-энергии день за днем уменьшалось. Периоды воплощений в живые существа, комплиментарные системе, становились вынужденно более и более продолжительными, и значит, усугубляли тяжесть воздействия на организмы, пришедшие из иной энергетической среды. Число задействованных в миссии Ордена пришлось сократить сначала вдвое, потом — еще на треть. Условия Открытой Страны становились категорически непригодными для пребывания в ней тавров. Вот о чем, в конечном счете, говорили результаты измерений на кольцевых станциях, о которых сообщил Эрзевил Дарр, и вот к чему склонялся в своем обращении Командор Ордена: тавриеры больше не могли продолжать служение, и значит, не могли дольше препятствовать антипроцессу, неотвратимо набиравшему силу в Открытой Стране.

Положение, в самом деле, было критическим, угрожающим, но только для одного Эрингора, единственного из всех, это положение становилось по-настоящему безысходным. Кроме него самого из рыцарей Ордена об этом догадывался лишь Верзевел Вуд и, догадываясь, заранее знал, что для него самого предстоящий выбор будет необратимым.

Сейчас он смотрел в такое знакомое и как будто по-новому освещенное лицо Наместника. Обводил взглядом своих друзей, когда-то таких жизнерадостных и стойких, а теперь удрученных и растерянных. Вбирал глазами матовое свечение накрывшего их защитного шатра, и необыкновенно острая потребность разорвать это подавленное молчание, это нависшее над ними всеми чувство проигранной битвы, подспудно созрев, обратилась в неожиданные, но, наверное, совершенно неизбежные слова.

— Полагаю, мне будет позволено дополнить сообщение благородного Дарра, — сказал он, поднимая глаза на Эрингора и принимая как знак сдержанного одобрения едва заметный наклон его головы. — Разумеется, окончательные выводы о причинах всех перечисленных явлений сделают в исследовательском Центре, но, мне думается, будет ошибкой не назвать своими словами то, о чем непрестанно размышляет каждый, ну, или почти каждый из рыцарей. Не правда ли, эти раздумья касаются природы сознания здешних аборигенов, называющих себя людьми?

— Сэр Верзевел, — спокойно прервал его Эрингор, — ваши предположения на этот счет представляются мне в данный момент неуместными.

Верзевел замолчал, он должен был подчиниться и отступить с достоинством, как полагалось. Но среди рыцарей, собравшихся под матовыми пологами защитного купола, вопреки ожиданию Верзевела, сам собой пробежал невнятный разрозненный гул. Вперед выступило сразу несколько тавриеров и один из них, жесткий и прямой, как ствол дерева, по имени Урнкрефел Крой — командир первого унка (структурной единицы Ордена) уподобившись в почтительной сдержанности своему Командору, произнес:

— Милорд, я считаю, экстренность обстоятельств извиняет нашу теперешнюю, несколько вольную манеру обращения, но ваш гард, сэр Верзевел Вуд, совершенно прав — мы все так или иначе размышляем о причинах. Мы все думаем, почему получилось так, а не иначе. Мы все, я уверен, в меру доступной нам информации, пытаемся разобраться, что к чему. Возможно, наши выводы ошибочны, а предположения ложны, но будет лучше, если мы выскажем их здесь и сейчас. Пусть Верзевел Вуд говорит.

— Да, да, пусть… Пусть Верезевел скажет, — послышалось еще несколько голосов.

— Вы сказали, «почему так, а не иначе?» — будто не замечая поднявшегося шума, задумчиво переспросил Эрингор и, не меняя тона, добавил: — Хорошо, пусть сэр Верзевел договорит. Выслушаем его.

Гул быстро затих и Верзевел Вуд, одновременно ободренный поддержкой друзей и смущенный снисходительностью патрона, снова сделал шаг вперед.

— Я остановился на том, что размышления о причинах угнетения здешней биосреды неизбежно должны были натолкнуть всякого, кто хоть немного понимает, о чем у нас разговор, на природу сознания аборигенов. Поле, возникающее вокруг сегментов, затронутых разумной деятельностью, всегда на много порядков интенсивней обычных биополей. Это азбука. Такое поле всегда будет доминировать и при благоприятных обстоятельствах начнет поглощать более слабые. Что такое благоприятные обстоятельства применительно к биополю? Это отсутствие внешнего доминанта. Опять же азбучная истина. Пока внешнее, хотя бы и весьма агрессивное, воздействие оказывалось на здешнюю вита-среду ее энергия более или менее равномерно распределялась между различными компонентами. Но стоило нам усилить отток антиизлучения, — нас слишком беспокоила неподвижность, отсутствие положительной динамики системы поэтому, как вы помните, было решено придать ей свежий и мощный стимул, — стоило здешней биосреде обеспечить полный комфорт, как высокое излучение разумного сегмента стало стремительно превалировать над всеми иными, более растянутыми и менее скоординированными. А поскольку по шкале Эн Тая уровень развития этого типа сознания не превышает десятой доли единицы, стоит ли удивляться последствиям. Отрицательная витальность, саморазрушение, массовая агрессия, немотивированная ненависть, имманентная жестокость — какие еще характеристики перечислить, чтобы мои предположения стали еще убедительней? Протолюди оказались слишком опасными, хотя и невольными, соучастниками нашей миссии. Нам следовало заняться ими в первую очередь, прежде чем взламывать пояс антиизлучений.

— Верно, — поддержал замолчавшего Верзевела Урнкрефел Крой. — Что-то похожее в общих чертах вырисовывали и мы с ребятами.

— А тут не надо иметь семи пядей во лбу, — заметил его постоянный оппонент и самый близкий друг Девристил, командир второго унка. — Не вы одни. Даже по нашим устаревшим правилам следовало ограничить прежде всего внутреннюю опасность для системы, а уж потом бросаться на всякие аннигилирующие брызги из космоса. Просто ума не приложу, о чем они думали, эти всезнайки из Центра, когда спускали нам этот план. Почему никто из нас раньше не ткнул их носом в такую очевидную дыру?

— А потому, что оттуда, где они сидят, — поддержал приятеля Урнкрефел, — никаких дыр не видно. А здесь у нас недостаток внимания к антивитальной составляющей местных доминант, по моему мнению, закономерен.

— Если вы хотите тем самым сказать, — обратился к нему Эрингор, — что в моей власти было помешать внешней направленности эксперимента, то вы ошибаетесь.

— Но, милорд, вы и в самом деле были чересчур снисходительны к ним, — вмешался Деврестил. — А ведь вы лучше любого из нас знаете, что они такое.

— Вы немного увлеклись, Деврестил, — остановил его Эрингор, — да и вы тоже, Урнкрефел. Как и раньше, впредь я оставлю за собой право решать, к кому и в какой степени мне быть снисходительным. Что касается выдвинутой версии настоящего состояния в порученной нам биосистеме, то она представляется мне основательной, хотя кое-в-чем не бесспорной.

— И что же вы нам предложите? — выкрикнул откуда-то из отдаления звонкий голос и все увидели, как на середину поляны вышел Бренквил Рэнк, ункер охранного отряда — синеглазый крепыш с косым шевроном вновь посвященного на светлом плече. — Может быть, вы скажете, что теперь нам всем надо убираться восвояси? — Следом за ним, вспарывая на ходу световыми бликами меч-молний матовое освещение купола, выступили молодые рыцари охранного унка и еще несколько тавриеров-наблюдателей под водительством Эрзевила Дарра. Присмиревшие было Деврестил и Урнкрефел снова подняли головы и приблизились к невидимому кольцу, которое ограничивало свет вокруг Командора. Ни один из тавриеров не смел нарушить это весьма условное ограничение, и, тем не менее, Верзевел Вуд исподволь нащупал у себя под кожей панель контактного пульта. Почти не сходя с места, он хладнокровно выбрал позицию поперек самой вероятной траектории приближения и безотчетно закрыл на полкорпуса одинокую фигуру Эрингора. «Ну и ну, — подумал он, встречая упрямый взгляд Брэнквила, — кажется, я развязал не только языки, но и кое-что похуже».