Горицвет

На фоне постоянных осложнений в ходе эксперимента, эти переназначения казались всем сущей мелочью. Подлинную тревогу Совета уже давно вызывали совсем другие, куда более важные перемены, а именно, ускоренное смещение сугубой личностной эйя-основы самого Эрингора. По всему было видно, что Командор Высокого Ордена переутомлен и нуждается в передышке. Переход сознания на более низкий стадиальный уровень всегда был чреват немалыми опасностями и далеко не все избранные были способны стойко выдерживать назначенные им перегрузки.

Эрингоры неплохо справлялись несколько веков подряд. Их поддерживали и поощряли, и все же двоих из них в свое время пришлось насильственно выводить из человеческого «я», поскольку угроза для их подлинной сущности — эйя-субстата — оказывалась тогда чересчур серьезной. Для отдыха и восстановления избранников возвращали в Таврион, а после успешной интенсификации эйя-ресурса перемещали обратно на землю эксперимента, если, конечно, избранник выражал добровольное согласие вернуться. В Таврионе прекрасно понимали, что ничьи силы не беспредельны, и что никакие интенсификаты не устранят последствий продолжительного пребывания вне своей естественной среды. Отказы тавриеров от участия в миссии Ордена вообще не были редкостью и воспринимались, как нечто обыденное. Исключением оставался лишь род Эрингор, вот уже шестое столетие, по измерению, принятому в Открытой Стране, неизменно исполнявший свой наследственный долг.

Накопленные за это время представителями рода уникальные знания, установленная ими уникальная, ни чем не заменимая, взаимосвязь с землей эксперимента, выработанная почти полная человеческому идентичность восприятия, редчайшие данные, доставляемые благодаря этой практически полной внедренности, почти совершенной индогенности окружающему х-пространству, представляли собой по истине бесценный материал. По большому счету, именно на нем базировалась вся остальная деятельность Ордена. Именно ему тавриеры были обязаны своими немалыми успехами и именно с ними связывали самые большие надежды на сохранение вита-активности в Открытой Стране.

Поэтому уход из эксперимента Рэя Эрингора мог не просто прервать устойчивую последовательность многолетних трудов нескольких поколений следопытов, рыцарей и ученых. Он угрожал бы разрушением всей, с таким трудом отстроенной архитектуры познания этого, во многом загадочного и все же, не смотря ни на что, такого притягательного миропорядка. Вот почему Эрингора оберегали со всех сторон, почему закрывали глаза даже на весьма грубые нарушения правил эксперимента, которые он все чаще позволял себе. Почему беспрепятственно разрешили Верзевелу, вопреки установленным Семи законам Ордена продолжить путь ближнего рыцаря при особе Наместника, и почему готовы были пойти на куда более существенные отклонения от принятых норм, лишь бы сохранить непрерывность исследования и не дать рухнуть многовековой научно-изыскательской постройке.

Рэя Эрингора один раз по его просьбе и четырежды по настоянию Совета выводили через связной канал в Таврион. Там он проходил весь необходимый комплекс восстановления, усиленный воздействием недавно разработанного мето-препарата, который полностью обновлял энергетику организма, совершенно и быстро восполняя понесенные им потери. Действительно, на родине предков Эрингор преображался, становился прежним, неукротимым и ясным, как свет его мира.

В Открытую Страну он возвращался, казалось, с такой прекрасной подготовкой, что ее должно было хватить, по меньшей мере, на пять-семь лет (в человеческом измерении) непрерывной работы. Однако, не проходило и полугода, как ослабление, расстройство, неадекватность, и как следствие, потеря самоконтроля, повторялись. Вольно или невольно Командор снова вынуждал отключать его от практического исследования. Системность отклонений в его состоянии и обыденном поведении поставили, наконец, Центр исследования и Совет Тавриона в весьма сложное положение. Там начали вынашивать идею так называемой искусственной замены.

Идея предполагала весьма не простой для практического осуществления в условиях Открытой Страны алгоритм мер: перевод Рэя Эрингора в Таврион на постоянное пребывание, перевод на землю эксперимента его клона с установкой между ними фиксированного лонео с помощью ретрансляторов по ту сторону тоннеля вплоть до появления естественно рожденного от женщины-индогена наследника, который, как и во все предыдущие эпохи, должен был сразу перенять весь объем функций главного представителя Высокого Ордена и главного экспериментатора. Таким образом, освобождение Рэя Эрингора от фамильного бремени, казалось, было не за горами. Верзевела чуть ли не одним из первых, помимо самого Командора, посвятили в эти превентивные планы, поскольку до поры он должен был продолжать свою миссию уже при квази-Эрингоре, дабы служить ему верной защитой и всячески поддерживать на первых порах. Но и этим планам воспрепятствовала все та же болезненная непредсказуемость Эрингора.

Чем дольше он оставался в Таврионе, тем заметней росла его подавленность. Восстановленная энергетика таяла буквально не по дням, а по часам. Затянувшаяся релаксация давала обратный эффект. Ни с чем подобным в Центре исследований никогда прежде не сталкивались. Природа столь странной реакции была непонятна. Сам Эрингор довольно долго тоже не мог дать хоть сколько-нибудь внятные объяснения своему состоянию, пока вдруг не сообщил, что вынужден во что бы о ни стало вернуться на землю эксперимента, так как испытывает жесточайшие приступы тоски по тому, другому миру. Это было столь ново и невероятно, что в Центре исследования впервые сильно затруднились с принятием решения. Рэй Эрингор во многом уже сам должен был стать предметом тщательного изучения, поскольку первым из представителей двенадцати поколений гибридных тавров, занятых в эксперименте, явил пример устойчивого очеловечивания.

Само собой его отпустили. Никто и никогда в Таврионе не посмел бы ущемить свободную волю или чей-то осознанный выбор, поскольку никто и никогда в Таврионе не мог заподозрить в свободной воле разумного существа какую-либо опасность. Недаром так потрясло когда-то первых следопытов Открытой Страны соединение разумной жизни с понятием осознанного зла. Сознательное зло, причиненное другим живым существам, в том числе, существам одного вида, вначале вызывало у тавров болевой шок. Открытие же у носителей сознания с самоопределением «люди» способности причинять преднамеренное зло самим себе очень долго отвергалось под видом искажающей трактовки полученного исследовательского материала.

Обнаружив признаки измененного сознания у Эрингора, эверы («мудрецы») из Центра исследования тогда же пришли к мысли о вполне близкой необходимости остановить эксперимент, как бы тяжело и даже губительно это не сказалось на всей научной работе. Жизнь тавра, была, само собой, выше любых самых амбициозных и перспективных замыслов. Но теперь уже сам Эрингор превратился чуть ли не в единственную движущую силу исследования. На ближайшем Совете Тавриона он выступил с категорическими возражениями против остановки эксперимента, высказав при этом ровно те же аргументы, которые совсем недавно высказывали руководителя Центра исследований, когда им приходилось обосновывать различные варианты реабилитации Командора. Поддавшись его убежденности, Совет и Центр пошли на попятную. Наместник Небесной Розы, как всегда сопровождаемый верным Верзевелом, вернулся в Открытую Страну. Эксперимент продолжился. А потом все повторилось.

Рэй Эрингор едва перемогал себя, когда в очередной раз был выведен через тоннель. Верзевел втайне от всех предполагал самое худшее. То, что в Центре назвали очеловечиванием, свершалось у него на глазах при его непосредственном участии, и никто и ничто, как ему думалось, уже не мог остановить это противоестественное обращение. Как-то в редкую минуту откровенности Командор прямо, по-дружески сказал своему гарду: «Видишь, Вер (так он уменьшительно и чуть иронично называл ближнего рыцаря) скоро для меня нигде не будет места.

Здесь я тоскую по синиве Тавриона, там — изнемогаю от синевы и хочу только одного: вдоволь напиться воды из никольского колодца. Как быть? Я разорван».

Верезевел только вздыхал. Он-то хорошо знал, какой такой обжигающей прелестью и из каких недр был отравлен Наместник. Мог ли он высказать свои догадки эверам? Конечно, но что это изменило бы? Кто и каким образом мог бы остановить очеловечивание? Кто бы из благородных тавриеров посмел удержать Эрингора, поддавшись соблазну благого насилия? В отношении тавра применить что-либо подобное было немыслимо. Верзевел знал это, молчал и впадал в уныние.