Горицвет

— Милорд, — между тем обратился рыцарь охраны звонким, срывающимся голосом, — только что вы говорили нам о сострадании. Вы упомянули о том, что неразрывно с именем тавра, тем более — тавриера. Тавриер не может оставаться безучастным к судьбе живого. И если вы все еще тавр, в чем у многих из нас уже нет уверенности, вы не позволите этой стране погибнуть. Вы не оставите ее на произвол темного поглощения, вы отдадите нам приказ действовать. Если же нет… — при этих словах Брэнквил Рэнк залился румянцем отчаянья, а на лицах окружавших его соратников появилась тревога.

Не дожидаясь окончания этой фразы, Верзевел Вуд стряхнул плащ с плеча. Дело принимало уже совсем неслыханный оборот. Ункер-охранник позволил себе не только усомниться в первозданной природе Высокого Наместника, для чего имелись серьезные основания, но и кажется, готов был выступить с прямой угрозой. «Это все из-за меня, милорд,» — негромко проронил Верзевел, едва заметно повернув лицо к Эрингору. Тот таким же малозаметным жестом изобразил отрицание. Мол, не донимай меня глупостями. Ну конечно, Верзевел очень удивился бы, если бы Наместник Небесной Розы хоть в чем-то изменил себе. Эрингор даже не подумал распахнуть свой тяжелый плащ, чтобы на всякий случай освободить слепящий клинок меча. Он не сдвинулся с места и все с той же холодной и несколько отстраненной сдержанностью наблюдал за происходящим, как будто оно не слишком сильно занимало его.

— Мы требуем действий!

— Право благого насилия никто не отменял!

— Мы не уйдем, пока мы тавриеры, — со всех сторон кричали мальчишки.

Надо отдать должное, опытные рыцари, в том числе и вновь примкнувшие к ним через какое-то время Урнкрефел и Деврестил, хранили молчание. Изредка они поглядывали на одинокую фигуру Командора, и хотя с интересом прислушивались к крикам бунтарей, не проявляли ни малейшего желания поддержать их.

— Было бы любопытно услышать ваши предложения, — сказал Эрингор, и одним движением отодвинув от себя заслонившую его фигуру Верзевела, переступил через охранительное световое кольцо.

Это движение заставило всех, в том числе Брэнквила, отпрянуть. Почтительное изумление застыло на лицах. Верзевел Вуд только-только подоспел, прикрыв спину Наместника, когда тот очутился среди сгрудившихся молодых буянов, по-прежнему возбужденных, но уже не уверенных в том, как им следует себя вести. Должно быть, у каждого тавриера в эту секунду в голове промелькнула одна и та же мысль: Брэнквил прав, Командор очеловечен, его поступок говорит сам за себя. И сейчас же, словно бы в подтверждение этой мысли Эрингор демонстративно небрежно откинул левую полу своего плаща, представив на всеобщее обозрение ниспадающее вдоль бедра неровно-тусклое сияние, настолько не привычное таврским глазам, что, наверное, кое-кто из рыцарей даже не сразу догадался, что так светится командорский меч-молния.

Изумленный бессвязный возглас снова взметнулся под куполом. Не отпуская правой руки с левого запястья, Верзевел Вуд ощутил близость плеча Эрингора. С этого момента его заботило исключительно одно соображение — Высокий Наместник совершенно беззащитен. С таким контактным излучением меча его жизнь и без того висит на волоске, а перед лицом малейшего внешнего натиска будет уничтожена мгновенно. Следовало между делом предположить, что в этом случае жизнь его ближнего рыцаря продлится не многим дольше. Но это были, само собой, крайности. Даже у Верзевела, функционально призванного рассчитывать самые худшие варианты событий, не возникало сколько-нибудь серьезных опасений на счет поведения рыцарей Ордена. Тавриеры скорее погибли бы сами, чем позволили себе прибегнуть к всеразрушающей силе, которой обладали их светящиеся клинки против существа, наделенного, как и они, бесценной эйя-субстанцией. И зрелище неправдоподобного затухающего мерцания, которое они увидели под плащом Наместника, должно было не столько возмутить, сколько вызвать их смятение или, вероятнее всего — сожаление о покидающем их собрате. Во всяком случае, отныне ни один из них уж точно не осмелился бы действовать в отношении него силой, и возможно, как раз на это рассчитывал Командор, прежде всего заинтересованный в водворении порядка.

Собственная его участь, умаление законного авторитета и прочие, когда-то вполне значимые вещи, похоже, уже не волновали его. Теперь Эрингора заботила всего одна, последняя не решенная пока что задача — Верезевел угадывал его неизменную нацеленность на эту последнюю точку в каждом действии, в каждой еще не высказанной, но уже задуманной фразе. Этой главной нерешенной задачей было выведение за пределы погибающей биосреды всех остающихся в ней тавриеров.

— Итак, — словно бы возвращаясь к только что прерванному вопросу и прямо глядя в синие глаза главного смутьяна, сказал Эрингор, — вы полагаетесь на благое насилие? А что вы знаете о насилии? — Брэнквил слегка отступил. — Насколько я помню, даже в упрощенном зооморфном воплощении, в теле животного, к вашему несчастью, хищного, вы с большим трудом преодолевали себя, пытаясь разорвать какую-нибудь заячью тушку. И если бы не усиленная работа с вашим сознанием, вы бы попросту умерли с голода, дорогой Брэнквилл, или, что куда вероятней, мне пришлось бы отослать вас обратно в Таврион с отрицательной аттестацией впридачу. Разве нет?

Что же говорить о ваших познаниях относительно куда более мрачной и жестокой природы человеческого насилия? Из всех вас, думаю, мне одному довелось на собственном опыте узнать, что это такое. А посему, даже не беря в расчет моих командорских полномочий, только я один вправе решать, когда и в какой мере использовать на территории эксперимента любые меры принуждения.

Рыцари молчали. Каждый из них знал, что Рэй Эрингор до сих пор имеет весьма сомнительную связь с женщиной-индогеном, его избранницей. Что, будучи зооморфом волка, однажды вынужденно убил человека. Что совсем недавно с какой-то своей, одному ему известной целью, устроил ночное нападение на людей, застигнутых врасплох на лесной дороге. Что при этом он без всякой жалости использовал настоящих индогенных волков из подчиненной ему местной стаи. Что как человек он тем более способен на что-то подобное, опять же, мало кто сомневался.

— Ну и все же, — продолжил Наместник, — хотя бы и помятуя об этом, безусловном праве, на которое вы так полагаетесь, каковы ваши, Брэнквелл предложения? Какой, по-вашему, приказ я должен отдать?

— Но… милорд, — Брэнквил Рэнк немного замялся. В конце концов, кем бы ни был этот странный рыцарь с мерцающим мечом, тавром или человеком, он все еще оставался Командором Высокого Ордена, и, значит, не мог не получить подобающе прямой ответ. — Мы полагаем… Я считаю, — быстро поправился он, — что, как обладатель высшей воли Совета в стране эксперимента, вы вполне могли бы отдать нам приказ об изоляции разумного сегмента. Тем самым мы немедленно устранили бы его отрицательное влияние на другие составляющие биосистемы и восстановили равновесие.

— Ну а потом? Сэр Бренквил, что я должен был бы предпринять в качестве, как вы изволили заметить, обладателя высшей воли Совета, потом, после изоляции разумного сегмента? Приказать вам направить на него красный луч? — Вместо ответа под куполом раздалось несколько возмущенных возгласов, и Эрингор, удовлетворенный этой, видимо, заранее предусмотренной реакцией, заметил: — Не сомневаюсь, что при определенном давлении с моей стороны у вас и ваших ункеров хватило бы смелости исполнить такой приказ. Но смогли бы вы называть себя после этого тавриерами? Само собой, сегмент был бы подавлен, его отрицательное вита-излучение сломлено, люди низведены на стадию приматов без всякой перспективы эволюции мозга и сознания. Но есть ли у вас уверенность, что в этом случае наше воздействие не стало бы еще более губительным для здешней вита-среды, чем предыдущая попытка обеспечить в ней идеальные условия для развития? У меня такой уверенности нет. Нет ее, смею утверждать, и в Центре исследования, нет и в Совете. Так что, если у вас есть какие-то другие предложения, выскажите их, я охотно вас выслушаю. Что касается предыдущего, то я его отвергаю.

Сделав вид, что не замечает смущения Брэнквила, Эрингор посмотрел вокруг, как будто в поисках лица, готового обратится к нему с новой заманчивой идеей, и не найдя такового, уверенно бросил взгляд поверх голов собравшихся. Почти все рыцари были смущены не меньше Брэнквила. Одни уныло переступали на месте, другие, неподвижно стояли, глядя в землю, третьи, не отрываясь, смотрели на Эрингора. Он вновь сделался средоточием всеобщего, несколько скованного, но уже ничем не нарушимого, внимания.

— Что ж, кажется, на этом я могу считать наш диспут завершенным, — сказал Эрингор после преднамеренной паузы, — и перейти к главному.

XVI

Верзевел Вуд почувствовал, как похолодело у него в груди, таким непреклонным сделалось в эту минуту лицо Наместника.

— Друзья мои, я должен сообщить вам свое решение, — возвысил голос Эрингор с тем, чтобы его расслышали даже те, кто стоял в самых отдаленных концах поляны.