Горизонты Холода
Шрифт:
– Что-то случилось, Миха?
– Да вот, внезапно подумалось, что Хулуз прав.
– В чем? – недоуменно фыркнул Василий Федорович. – Что нас намного меньше? Тоже мне, откровение! Ты правильно сказал: мы не числом воюем, для нас такое положение дел привычно.
– Я не о том. В том-то и дело, что мы привыкли сражаться с превосходящими нас силами противника и побеждать. Мы уже знаем свои возможности, верим в себя и совершенно не боимся трудностей. Но опасность таится как раз в этом – в потере страха, когда уверенность в своих силах перерастает в самоуверенность, когда притупляется чувство опасности, когда на любое, даже самое неожиданное действие неприятеля ты реагируешь вялым взмахом руки: мол, все равно все будет как всегда, победа будет за нами. А противника всегда нужно опасаться и воспринимать
– Я тебя понял, Миха, – Григорянский ободряюще хлопнул меня по плечу, – у тебя опять проснулись сомнения в своих способностях. Я не стану тебе сейчас что-то доказывать или в чем-то разубеждать. Сомневаться – это абсолютно нормально для любого человека. Даже для Князя Холода.
– Опять ты со своим Холодом! – я раздраженно поморщился. – Ты пойми, эти твои рассказы вселяют в окружающих надежду на поддержку потусторонних сил. Люди должны верить в себя, а не безвольно ожидать решения всех их проблем кем-то вышестоящим.
– Да знаю, знаю! Но в том-то и дело, что, веря в тебя, наши люди верят и в себя! Ты зря наговариваешь на солдат – они серьезно относятся к любому противнику, при этом четко осознают свою силу и свои возможности. Они всегда уверены, что командиры в любой ситуации придумают, как победить врага с наименьшими потерями. И так уж вышло, что и веру в себя, и веру в командиров вселил в них именно ты! Да-да, не смотри на меня в таком удивлении! Ты разбил тимландцев под Бобровском, помог царевичу Федору разбить улорийцев на Грушевском поле, практически с одними только драгунами взял Корбин, отнял у силирийцев неприступный Злин, отвоевал у фрадштадтцев чистяковский форт и разбил их при Южноморске, а в прошлую кампанию просто чудом спас страну от новой потери Корбинского края. Каким бы гением ни был наш наследник престола, но именно ты своими поступками пишешь историю. Победную историю Таридии! А сомнения лишь заставляют тебя серьезнее относиться к каждому эпизоду, каждой мелочи. Мобилизуют, так сказать, твое сознание на создание оптимальных планов. Так что, Миха, как бы парадоксально это ни звучало – сомневайся и продолжай побеждать!
М-да, оратор из Григорянского неважный. Наговорил-то много, но до чего же сумбурно! При этом видно, что ни капли не сомневается в своих словах, и даже кое-какая логика в них проглядывается. Да только вот спокойнее мне от этого не стало. Можно сколько угодно вспоминать о былых заслугах, но здесь и сейчас они не имеют никакого значения.
Хотя вру – имеют. Только эффект у них обратный. Все ждут от меня очередной победы, восхищаются тем, как легко это мне дается, убеждены, что я всегда знаю, как лучше достигнуть поставленной цели, а у меня в это самое время поджилки трясутся от страха не оправдать ожидания. Это как в спорте: легко быть «темной лошадкой», от которой ничего особенного не ждут, чей провал остается незамеченным, но зато неожиданный успех превозносится до небес. А фаворит всегда на виду, от него ждут только успеха, любую неудачу расценивая как провал. И чем больше одержано побед, тем выше ожидания, тем больше груз ответственности, давящий на фаворита, и тем оглушительнее неизбежный провал, потому что ни один фаворит не может побеждать вечно.
– Честно говоря, так себе попытка, Григорянский, – вздохнул я, – но за искреннюю веру в меня спасибо.
– Да что тебя так беспокоит? – всплеснул руками князь Василий. – Да, нас меньше. Но у нас лучшая в мире разведка, стальные штурмовые батальоны, отличная кавалерия, превосходная артиллерия и воздушный флот в качестве козырной карты!
– Да ничего меня не беспокоит, просто боюсь ошибиться! – раздраженно огрызнулся я. – Если что-то прозеваем и позволим фрадштадтцам ударить всей массой в одно место, навязать нам массовый ближний бой, то никакое превосходство в вооружении не спасет от разгрома.
– Здесь я с тобой полностью согласен, – после минутных раздумий подтвердил Григорянский. – Но опытные вояки, вроде Ричмонда,
воюют академично, словно по учебнику. Им нужно занять места на поле боя, расставить полки и батальоны, устроить батареи. А чтобы ударить так, как ты сказал, нужно действовать неожиданно, бить прямо с марша. Мы на такое способны, они – очень сомневаюсь. Но если даже так и произойдет, то наша разведка всегда сумеет предупредить нас вовремя.34
Мои опасения оправдались, но только частично. Этой же ночью Ричмонд действительно нанес неожиданный удар, однако атаковал он как раз тот самый длинный холм, подготовленный ему на заклание. Нет, он не дурак, просто мыслит категориями человека восемнадцатого века и пока даже представить себе не может, чем для него чревато занятие этой позиции.
Поначалу я, понятное дело, обеспокоился, услышав среди ночи все нарастающий шум ружейной стрельбы. Но позже выяснилось, что фрадштадтская пехота большими силами атакует холм, да еще сразу с трех сторон!
Все-таки генерал не смог избежать искушения и, оценив стратегическое положение господствующей над полем будущей битвы высоты, решил прибрать ее к рукам резким, неожиданным ударом. Разведка успела предупредить о надвигающемся неприятеле, но – не более того. Передовые дозоры, открыв стрельбу, спешно отступили наверх, к строящимся позициям артиллеристов, а я приказал для острастки пострелять зажигательными снарядами по юго-западному подножию холма с наскоро заготовленных посреди поля флешей. Исходя из направленности этих оборонительных сооружений стреловидной формы, обстрел могли вести лишь орудия, установленные по левым сторонам флешей. Поскольку задачи сбросить атакующих со склона холма не было, потуги канониров не были долгими, и, как только защищавшие высоту солдаты побежали вниз, артиллерия быстро свернулась и поспешила вернуться на свои настоящие позиции.
Вошедшие в раж фрадштадтцы попытались было преследовать бегущих, однако быстро выдвинувшиеся вперед два эскадрона гусар заставили их повернуть обратно – кавалерия Ричмонда в это время обходила холм с юга, а артиллерия еще к месту событий не поспела.
Таким образом фрадштадтский губернатор к утру оказался полновластным хозяином господствующей высоты и обладателем десятка брошенных на ней орудий. С наших позиций в бинокли и зрительные трубы было прекрасно видно торжество в стане неприятеля. Сам Джеймс Ричмонд во главе внушительной свиты с довольным видом обозревал окрестности, и брошенные флеши, явно построенные, чтобы быть связующим звеном между редутом, расположенным у самой горы, и холмом, только убеждали его в грандиозности успеха.
В какой-то момент мне показалось, что его зрительная труба направлена точно на меня, и, опустив бинокль, я с мрачным видом показал оппоненту большой палец, мол, оценил дерзость маневра.
Дальше все пошло, как сказал Григорянский, академически. Весь день островитяне осваивали вершину холма, а также возводили земляные укрепления внизу – у самого подножия и по обе стороны от него. То есть вполне предсказуемо генерал сделал господствующую высоту центром своей позиции. И, хотя его орудия не имели возможности достать оттуда наши редуты, минимум одну батарею он там расположил. Надо думать, на случай контратаки – с высоты можно было легко класть ядра на три четверти дистанции открытого поля.
Чтобы не расстраивать товарища, мои бойцы производили имитацию бурной деятельности, спешно укрепляя корзинами с землей стороны редутов, обращенные к неприятелю. Поверит он в эти потуги или нет, уже неважно, главное – он занял-таки нужную мне позицию. Для полного счастья оставалось пожелать самую малость – чтобы свою ставку генерал расположил именно на холме.
День прошел в рабочей суете. Очень скоро стало ясно, что никакого акцентированного удара вдоль главной дороги через Ратанскую долину не будет. То есть Ричмонд уверен в своей способности разбить меня, не прибегая к каким-то особым ухищрениям, и ставку делает именно на генеральное сражение. Логика, в общем-то, простая и понятная – если перестанет существовать таридийская армия, то оборонять Ратанский проход будет некому и все потерянные территории, словно перезревший плод, сами упадут к ногам победителей. Но есть одна существенная загвоздка – сражение нужно непременно выиграть.