Горький вкус любви

— Фьора, — прошептал я, сжимая ее руку, — не волнуйся, прошу тебя. Я же говорю тебе, всё идет как надо. Верь мне, ладно?

Она кивнула.

— Я верю тебе.

Вечером я сидел дома и ждал звонка Джасима. Было ветрено; прохладный бриз раскачивал верхушки деревьев и иногда забрасывал в открытое окно сорванные листья. Я наблюдал за тем, как они приземляются у моих ног. Время едва тянулось. Семь, половина восьмого.

Наконец зазвонил телефон. Я бросился к нему. Джасим попросил меня прийти к нему в кафе, чтобы забрать «лучший подарок в жизни».

На Аль-Нузле кипела жизнь. Мальчишки играли в футбол, дети помладше гоняли на велосипедах, по тротуарам, словно на променаде, прогуливались мужчины. Перед йеменской лавкой сидела группа стариков с длинными молитвенными четками.

Резкий ветер, казалось, хотел унести с собой всю улицу. Он толкал людей в грудь или спину, бросал в глаза песок, трепал белые одежды, стягивал с голов гутры и запускал их в небо, как воздушных змеев, и даже привычные к ветрам деревья гнулись ниже обычного.

Наклонив голову и закрывшись руками, я шел навстречу ветру; сделав два шага вперед, я вынужден был на шаг отступать. В меня летел мусор, ветки. Возле своей любимой пальмы я остановился, чтобы переждать очередной порыв, спрятавшись за ее ствол. Когда немного стихло, я продолжил путь.

Вдруг ветер донес до меня знакомый запах мускуса — впереди юный мальчик вел под руку слепого имама. Имам что-то говорил, мальчик внимательно слушал. Чтобы догадаться, о чем идет речь, мне не нужно было следить за губами проповедника или ловить приносимые ветром слова — имам так часто повторял одно и то же в своих службах, что вся Аль-Нузла знала его речи наизусть. Я зажал уши, закрываясь от прошлого. Меня ждет впереди чудесное будущее с моей хабибати.

До кафе Джасима я добирался почти час.

Когда я вошел в кафе, со всех сторон меня облепили похотливые взгляды мужчин, но уже через секунду их внимание привлек официант, вынесший из кухни чайник и стаканы. Кто-то из клиентов ловко сунул ему в задний карман брюк записку. Я огляделся: в глубине зала сидел Хилаль. Его почти не было видно за клубами дыма. Он приветственно кивнул мне, и я улыбнулся ему в ответ.

— Насер, я здесь, — окликнул меня Джасим из другого конца кафе и помахал рукой.

Я подошел к его столу. Он встал, взял меня за руку и повел в заднюю комнату. В коридоре он потянулся к моим губам. Я оттолкнул его.

— Джасим, прекрати.

Он взглянул мне прямо в глаза и прошептал:

— Ну же, мой дорогой. Я ждал этого поцелуя столько лет. Всего один поцелуй!

Я втащил его в маленькую комнату и плотно закрыл за нами дверь.

— Как же я буду скучать по тебе, хабиби, — не унимался он.

— Всё готово? — спросил я.

Он отошел от меня на шаг, откашлялся, почесывая подбородок, снова уставился на меня. А я кусал губы от нервного напряжения.

— Джасим, всё готово? — повторил я.

— Да, — произнес он одно-единственное слово. И умолк.

Я терпеть не мог, когда он смотрел на меня так, будто хотел растопить жаром своих желаний. Я устал от этого. Устал от его попыток притронуться ко мне. Устал от двусмысленных рассуждений о любви. Он превратил меня в игрушку для своих клиентов.

В тот роковой день, за несколько минут до того, как впустить Рашида в комнату с зеркальным потолком, он сидел на кровати рядом со мной и гладил мои бедра — под предлогом, будто мне нужно привыкнуть к мужским прикосновениям. И одновременно говорил, что, хоть ему меня и так жалко, винить во всем нужно слепого имама, потому что, если бы женщинам разрешалось находиться среди мужчин, то тогда мальчикам вроде меня не пришлось бы утолять голод мужчин Аль-Нузлы.

«Если мужчины действительно любят женщин, то почему они не снимут замки с дверей своих домов и не выпустят на улицу своих жен и дочерей? — спросил я его. — Почему они покорно выполняют то, что им говорит имам?» — «Ты не понимаешь, — отвечал он, пытаясь расстегнуть мне ширинку. — Имам очень влиятельный человек. Его слышит не только Аллах, но и правительство».

Я не дал ему стащить с меня брюки, оттолкнул и сказал: «Всё, хватит, мое тело уже привыкло к мужским рукам. Я хочу побыть один».

Теперь, четыре года спустя, я снова был в этой комнате и надеялся, что оказался здесь в последний раз. По зеркалу на потолке по-прежнему бежала трещина. И вообще в кафе Джасима ничего не менялось. Он всё так же внушал новенькому официанту: «Ты — идеальная замена женщины…»

— Где деньги? — спросил я Джасима. Поскольку он молчал, отвернувшись к окну, я повторил: — Где деньги?

Выждав бесконечно долгую паузу, он, наконец, указал пальцем на белый конверт, лежащий на кровати. У меня отлегло от сердца. Я вздохнул с облегчением.

Джасим уселся на кровать со скрещенными ногами.

— Там лежит чек, — сказал он и помахал конвертом. — Надеюсь, теперь ты полюбишь меня, хотя бы издалека.

Я молчал. Он попросил меня сесть рядом с ним, но я продолжал неподвижно стоять, только поглядывал на часы и нетерпеливо постукивал ногой по ковру.

— Ты торопишься, — сказал он.

— Да.

— Может, обнимешь меня? Хоть разок?

Я не двигался.

— Пожалуйста, Насер. Дружеское объятие — это всё, о чем я прошу тебя.

С этими словами он молниеносно слез с кровати и в мгновение ока оказался возле меня, обнял меня обеими руками. Но дальше Джасим повел себя совсем не так, как я ожидал. С печальным видом он прошептал:

— Прости меня, Насер.

— За что?

Он ничего не ответил, только прижался к моему лицу мокрой от слез щекой и еще крепче обнял меня.

Я пытался вырваться, но он был сильнее меня. Наконец я перестал сопротивляться. Он оттолкнул меня, да так, что я чуть не упал. Поймав равновесие, я остановился у стены, а Джасим снова сел на кровать и взял в руки белый конверт.

— Ты и вправду любишь эту девушку, Насер?

— Да, — твердо ответил я.

— Подай мне зажигалку. Она возле телевизора.

Я перевел взгляд с него на телевизор. Зажигалка лежала на тумбе рядом со стопкой порнографических журналов. Я хотел принести ее Джасиму, но он остановил меня:

— Стой там, где стоишь. Просто брось зажигалку.

Я сделал, как он просил. Левой рукой он поймал зажигалку.

— Почему ты хотя бы не попытался полюбить меня, а? — спросил он прерывающимся голосом. Отвечать на это я не собирался, и поэтому он продолжал: — Скажи, ты на самом деле донес бы на меня религиозной полиции?