Город без людей

Пятнадцать лет изо дня в день Рефик-бей заходил в одну и ту же кондитерскую, садился за один и тот же столик, смотрел на одну и ту же улицу. Ждал. Волосы его поседели, спина сгорбилась, одежда обветшала. Но чувства в сердце по-прежнему оставались свежи, надежда ни разу не покинула его. За эти долгие годы по проспекту прошло много старух, седых, с отвисшими губами. Рефик-бей не обращал на них внимания. Он ждал ту, рыжеволосую, со сладострастным ртом.

Минуло пятнадцать лет, а она все не появлялась.

Рефик-бей смотрел на улицу застывшим взором. То, что сейчас рисовало его воображение, ушло от него навсегда. Первая любовь, свадьба, ночь, когда они с любимой остались вдвоем... Разгоряченные тела... Приятная прохлада батистовых простыней... Первый поцелуй, первый любовный трепет...

Воспоминания об этих первых чувствах порывисто, беспорядочно, как весенние бабочки, порхали в его воспаленном мозгу. Только первые, свежие, самые свежие...

Официантка, ничего не спросив, поставила перед ним чашку кофе, не очень сладкого. Затем поспешно кинулась к телефону.

— Oui, madame, ici «Nicoise».

— …

—Monsieur David, n’est-ce pas?.. Oui, troisieme etage. Je le sais.

— …

— C’est compris, madame [56] .

Мадам Давид повесила трубку и взглянула на стенные часы: половина восьмого.

— Приготовь какао, сейчас принесут пирожные! — крикнула она служанке. — Мосье вот-вот встанет.

Мадам Давид распахнула окно.

«Наверно, будет жарко... — подумала она. — После обеда поеду к Элизе... И детей возьму. Пусть поиграют в теннис».

56

— Да, мадам, это «Нисуаз».

— …

— Господин Давид, не так ли? Да, третий этаж. Я знаю.

— …

— Понятно, мадам (франц.).

Она подошла к двери спальни, приоткрыла ее. Мосье Давид равномерно похрапывал. Мадам улыбнулась: «Поздно лег, бедняжка. Пусть немного поспит...»

А накануне вечером мосье Давид давал ужин в «Парк-отеле» в честь представителя одной американской фирмы.

Мадам Давид осторожно, почти с нежностью, закрыла дверь, прошла к себе, мурлыча мотив обожаемой ею песенки из кинофильма: «Гуд бай, Аманда...»

Вошла служанка.

— Какао готово, мадам.

— Вот как? Мосье еще не встал. Смотри, чтобы не остыло... Гуд бай, Аманда...

Она не выдержала, открыла крышку радиолы, поставила пластинку, нажала кнопку. В гостиной зазвучал голос тенора:

Адьёс, адьё, адью...

Этажом ниже проживала семья Салих-бея, одного из руководящих работников муниципалитета.

Жена Салих-бея вскочила с места:

— Да накажет их аллах! Опять начали на рассвете!.. Мешают заниматься мальчику! Айше, сбегай!

Сиротка-служанка, девочка лет шестнадцати, пулей вылетела из комнаты и помчалась вверх по лестнице, перепрыгивая сразу через несколько ступенек.

Не прошло и минуты, как тенор умолк.

Джемиле-ханым на цыпочках подошла к кабинету сына, тихонько приоткрыла дверь.

Мурад сидел за столом, заваленным книгами и тетрадями.

— В чем дело, мама? — вскинул он голову.

— Ах, дитя мое, тебя не сбили? Сумасшедшая баба наверху опять включила на полную мощность свою шарманку! Я послала Айше и велела выключить.

Мурад улыбнулся.

— Нет, мамочка, не сбили, не беспокойся. А теперь оставь меня одного.

— Да сделает аллах твои ум ясным, дитя мое!

Джемиле-ханым вышла.

Прибежала запыхавшаяся Айше и начала рассказывать, крича на всю квартиру:

— Говорит, пусть извинят... Я, говорит, не знала...

Джемиле-ханым двинулась на Айше, выпучив глаза.

— Не ори, девчонка! Молодой господин работает. Сколько раз тебе говорили! — Она на минуту задумалась, потом, как бы про себя, добавила: — А еще мадам! Ну и воспитание. Нет, в этом доме моему сыночку не дадут заниматься! Извините, говорит... Не знала, говорит... Если бы муж не заставил их уплатить штраф за то, что они выбивали у нас над головой ковер, они бы так скоро не замолчали! Ясно, боятся. Еще бы не боялись!

Салих-бей повесил на руку трость и направился к двери.

— Жена, — крикнул он, — я пошел. Возможно, вечером задержусь... Не беспокойтесь.

— Ах, дорогой, тише, пожалуйста! Ребенок занимается.

Салих-бей ничего не ответил, закрыл дверь и начал медленно спускаться по лестнице.

«Пусть занимается, — подумал он. — В конце концов станет таким же чиновником, как и я. Разве не так? Хорошо, что парень не подозревает, чем все это кончится, не то бы давно захлопнул свои книжонки, не стал бы читать ни строчки, клянусь аллахом!»

Салих-бей ленивой походкой вышел из подъезда дома, где он жил, платя за квартиру всего лишь сорок лир благодаря закону о стабильности квартплаты. Он не помнил, чтобы хоть раз в своей жизни шел на работу с охотой. Вот уже много лет каждое утро он шагал по этим улицам, и ноги его заплетались. Душа вечно омрачалась тягостным чувством: начался еще один день.

«Горе, горе, горе... — думал Салих-бей. — До самого вечера думай о горестях, горем делись. У хозяина свое горе, у начальника — свое, у чиновника — свое... У каждого свое горе».

Салих-бей медленно шел к Галатасараю. Обычно ему было лень идти до остановки Агаджами и он вскакивал в один из трамваев, которые, как правило, замедляли ход у почты. Но сегодня регулировщик еще не приступил к своим обязанностям и трамваи проносились мимо на бешеной скорости.

«Все равно вскочу!» — подумал Салих-бей.

А вот как раз и трамвай «Харбие — Фатих». К тому же второй класс...

Салих-бей побежал. В тот момент, когда он собирался вскочить на заднюю ступеньку, послышался пронзительный визг тормозов. От испуга Салих-бей забыл обо всем на свете. Он вцепился в поручни и едва не стукнулся носом о табличку с надписью: «Входить и выходить на ходу воспрещается».

— Слепой, что ли? Ты!..

Из окна кадиллака модели сорок девятого года на него сердито смотрел парень лет девятнадцати. В голове Салих-бея даже в обычной, спокойной обстановке творился сумбур. А сейчас он совсем растерялся. В мозгу зароилось множество ответов: «Нет, я не слепой...», «Может, ты сам слепой? Смотри глазами!», «Ты что спозаранку хулиганишь, сопляк!», «Думаешь, это тебе Окмейданы?», «Я тебе покажу, как гнать машину!», «Перед тобой руководящий работник муниципалитета...», «Увидимся у начальника шестого отдела!»