Город без людей

— Поехали!

— Не могу...

— Почему? Смотри, какая погода!

— У меня суд...

— Ну, как хочешь. А то я опаздываю. Помост для съемки давно готов.

Адвокат опять улыбнулся. Ему ли не знать Фахира? Не было случая, чтобы тот хоть раз пришел куда-нибудь вовремя.

Джемиль помахал рукой вслед быстро удаляющемуся автомобилю.

Когда Фахир вылез из машины у сада «Айле бахчеси», принадлежащего Барбе и расположенного по дороге к памятнику Свободы, актеры начинали уже третью партию в нарды. Оператор лежал под деревом и созерцал небо.

Едва режиссер появился, один из рабочих вскочил с места и, желая первым обрадовать патрона приятным известием, принялся расспрашивать сослуживцев, где находится ближайший телефон.

Фахир метнул взгляд на Харику, которая снималась в главной роли. «Какие ноги!..» Затем крикнул:

— Живо, ребята! Начинаем.

Лужайка за баром должна была изображать одну из деревень в окрестностях Бурсы. Фахир считал, что лужайки везде зеленого цвета. Оператор установил камеры, актеры перетащили на луг солнечные рефлекторы. Несколько горожан, заглянувших в «Айле бахчеси», чтобы насладиться весенним утром, добровольно пришли им на помощь.

Харика снова подкрасила губы. Хадживат Хюсейн, взятый на роль молодого героя, в последний раз пригладил волосы гребнем, в котором почти не было зубьев.

Ассистент заглянул в тетрадь:

— Сто семьдесят восьмая сцена. Дальний план...

Фахир бросил молниеносный взгляд на Харику и Хадживата, занявших свои места на помосте. «Какие ноги!..»

— Так, — сказал он. — Теперь вы должны сделать следующее. Харика выскакивает из-за деревьев и бежит к Хюсейну. Увидев Харику, изумленный Хюсейн замирает на месте, затем испускает радостный крик и обнимает ее. Ясно?

— Да.

— Тогда начали. Вы готовы?

— Готовы.

Камера затрещала, как швейная машина. Харика и Хюсейн с жаром принялись играть сто семьдесят восьмую сцену. Они что было силы стиснули друг друга в объятиях. Однако Фахир остался недоволен. Сцена повторилась. Затем еще раз, еще... От страстных объятий Хадживата у Харики заныли кости.

Наконец Фахир приостановил съемку и обернулся к ассистенту:

— Я отказываюсь. Выбросьте этот кусок из сценария.

Харика и Хадживат растерянно посмотрели на Фахира.

Консультант режиссера итальянец Секондо Сера, сладко спавший под деревом, открыл глаза и, заметив около себя цыганку Наиме, обратился к ней на ломаном турецком языке:

— Что хочет ты?

— Дай погадаю, раскину бобы, поведаю судьбу, мой светловолосый красавец-эфенди.

— Ты гадает?

— Да, да, гадает... Хочешь — на бобах, хочешь — на зеркале.

— Гадает и что говорит ты?

— Скажу, что было, что есть, что будет. Только брось в этот платок денежку. По глазам вижу: твоя судьба — блондинка.

— Не желаю блондинка.

— Тогда пусть будет брюнетка.

— Не желаю брюнетка!

— Видно, тебе по сердцу рыжеволосая. Только брось сначала денежку...

— Не желаю рыжеволосая!.. Деньги, понимаешь, деньги... Про деньги скажет ты?

— Дай ручку, гляну... Ох-ох-ох, деньги, деньги, да какие деньги! Пройдет три меры времени, и в руки тебе попадут большие деньги.

— Три меры времени?

— Да, три меры. Может, три дня, может, три месяца, а может, три года. Взгляни на эту линию... Тьфу, тьфу, не сглазить бы! Ну и длинная линия...

— Какая линия?

— Линия жизни, жизни... Вековать будешь, вековать, драгоценный.

— Что есть вековать?

— Обыкновенно, вековать... Много жить будешь, жить! Только брось денежку.

Итальянец осклабился. Встал, потирая затекшие ноги. Вынул из кармана монету в десять курушей, швырнул цыганке, сидящей на корточках, затем повернулся и пошел к актерам, которые уже в шестой раз репетировали сто семьдесят девятую сцену.

— Мёсье Фахир,— обратился он к режиссеру, — у меня есть один идея... Эти деревья мне нравятся нет... Фильм нужно снимать на Бурса.

Харика и Хадживат недоуменно посмотрели на Секондо Сера.

Оператор усмехнулся: под деревьями Бурсы этот тип будет спать еще безмятежнее.

Цыганка Наиме собрала свои бобы.

«От этих артистов проку мало! Безденежная шантрапа. Загляну-ка я в кофейню араба Мехмеда. Туда уже начали наведываться влюбленные, да пошлет им аллах здоровья!»

Столики на террасе кофейни были еще пусты. В укромном уголке сада старый пенсионер читал газету. Внизу, под деревьями, три подростка, сбежав из школы, зубрили уроки.

Наиме присмотрелась к такси, стоявшему у террасы, затем направилась к крытой половине кофейни и толкнула стеклянную дверь. За столом в самом темном углу кутила парочка.

Шофер Рыза на радостях, что ему удалось наконец уломать Зехру из Этйемеза, за которой он долго охотился, организовал выпивку, не дожидаясь обеда. Левой рукой он обнимал Зехру за талию, правая металась между бутылкой, рюмками и закуской. У девицы уже заплетался язык.

— Да избавит вас господь от дурного глаза! — заискивающе улыбнулась Наиме. — Да умножит он ваши радости!

Глаза Рызы высматривали на столе кусочек повкуснее. Он даже не взглянул на цыганку.

— Проваливай!

— Да не разлучит вас аллах, мои черноглазые голубочки!

— Аминь, но все равно проваливай. Пришли свою дочь.

— С тобой такая молодочка, ну прямо роза. Зачем тебе моя черномазая дочь?

— Не бойся, не съем. Петь заставлю. А ее отец пусть захватит зурну и тоже придет.

— Они пошли собирать радикью [62] . К обеду вернутся.

— Ничего не знаю. Если в течение часа не явятся, пойду и опрокину им на головы шатер.

62

Радикья — съедобная трава, употребляемая для салата.

— Можем ли мы не выполнить твоего приказания, мой повелитель?

Рыза с вожделением посмотрел на Зехру, улыбнулся:

— Ты видишь? Гроши могут сделать даже знатную родословную. Какой я тебе повелитель?! Мой отец был мастер своего дела, ловкач-карманник! Клянусь аллахом, он не знал соперников в Сарачханэ!

Рыза наполнил рюмку водкой и насильно влил в рот кривляющейся Зехре. Затем, не обращая внимания на цыганку, притянул девушку к себе и жадно поцеловал в губы.

— Поднес бы и мне рюмочку. Страсть как хочется. Что тебе стоит? Сделай добро.