Город без людей

У ворот кладбища на корточках сидели трое рабочих. Услышав скрежет колес, они зашевелились. Трамвай завернул по кругу и остановился. Рабочие медленно, тяжело поднялись по ступенькам в вагон. На задней скамье, поджав под себя ноги, сидел кондуктор и смотрел в сторону залитого огнями депо.

— Общественное добро... — ворчал он. — Даже днем жгут свет. Никто не догадается погасить!

Один из рабочих развязал красный узелок, достал ломоть хлеба, горсть маслин и принялся есть. Другой протянул кондуктору сигареты.

— Закури, Джемиль-эфенди!

Кондуктор хмуро покосился на пачку.

— Какие?

— «Биринджи».

— Кури сам. От них кашель.

— Ишь ты, благородным стал...

Вагоновожатый Сабри миролюбиво взглянул на ранних пассажиров и с грохотом захлопнул дверцу кабины.

Колеса, высвободившись из плена тормозных колодок, покатили по рельсам. Вольный, как ветер, первый городской трамвай загромыхал по безлюдным улицам.

Вагоновожатый Сабри потряхивал головой, чтобы не заснуть.

— Сукины дети... — бормотал он. — Не дали поспать...

Пьяный зять лавочника Хасана-эфенди опять среди ночи переполошил обитателей Меджидие-кёю. Его несчастная жена, вопя и причитая, получила недельную порцию побоев, в результате чего все жители квартала, кроме глухого пенсионера Али-бея, были лишены сна.

— Ах, потаскуха! — скрипел зубами Сабри. — Столько лет терпит адскую жизнь! Не понимаю, чем этот пес приворожил ее.

Трамвай на большой скорости пронесся мимо остановок Хастаханэ, Бомонти, Османбей. В Пангалты он остановился, чтобы подобрать старушку и нескольких рабочих, спустившихся из Ферикёя.

Старушка вошла с передней площадки. Когда открылась дверь, на Сабри пахнуло табачным дымом, смешанным с запахом пота и земли.

Убегающие вдаль рельсы тускло поблескивали в голубоватой утренней дымке.

Миновав Пангалты и Харбие, трамвай опять развил большую скорость. Пролетев спуск у Сюрпагоп, он начал карабкаться вверх к Таксиму. За исключением кондуктора Джемиля-эфенди, все в трамвае крепко спали. Молодой рабочий, растянувшись на двухместном сиденье, безмятежно похрапывал, словно пассажир спального вагона.

Джемиль-эфенди закурил сигарету и просунул голову в кабину вагоновожатого Сабри.

— Куда мчишься? Смотри, прибудем раньше времени — отругают...

Сабри промолчал.

У памятника Ататюрку трамвай миновал седьмую асфальтовую заплату. Теперь уже до самого Эминёню не будет ни одной.

Сабри знал все асфальтовые заплаты на этом пути гораздо лучше, чем своих дальних родственников. Он помнил цвет и форму камней на мостовых, мог безошибочно сказать, в каком районе лучше работают мусорщики.

Мчась по Таксиму, Сабри подумал про себя: «Разве это чистота? Вот подъедем к Шишханэ...»

В Пармаккапы пассажиры трамвая проснулись от страшного толчка. Спавший на скамье молодой рабочий очутился на полу. Содержимое узла старушки разлетелось по всему вагону. Кондуктор Джемиль-эфенди в растерянности сунул в карман горящую сигарету.

— Черт! Ну и тормознул!

Сабри спрыгнул на землю и гневно посмотрел вслед кошке, мчавшейся по тротуару.

— Слава аллаху, не раздавил... — облегченно вздохнул он.

Лицо Сабри просветлело. Он обернулся к пассажирам, улыбнулся:

— Спаслась!

Рабочие прилипли носами к стеклам. Один из них пробормотал:

— Спаслась, только хвост потеряла.

Дома вдоль улицы спали, объятые глубоким безмолвием.

Вдруг на втором этаже одного из них распахнулось окно. Женщина в розовой комбинации свесилась вниз, сверкая белизной плеч.

— Ах, бедная кошка! Осталась без хвоста...

Женщина поежилась, словно от холода, захлопнула окно и проводила взглядом трамвай, который опять побежал по рельсам, оставляя в воздухе огненную голубую дорожку.

Вставало жаркое весеннее солнце.

Сильва лениво потянулась. Ей уже не хотелось ложиться. Она посмотрела на мужчину, который спал, скорчившись под одеялом. Прислушалась к его храпу. Лицо ее передернула брезгливая гримаса.

Вчера Сильве казалось, что эта ночь никогда не кончится. Ее клиент не знал усталости. Превозмогая отвращение, она старалась быть нежной. Неуклюжие ласки не доставляли ей удовольствия. Когда его губы шарили по ее плечам и груди, она думала, что умрет от омерзения. «Скорей бы утро!» — терзалась женщина.

У нее был план — на несколько дней поехать отдохнуть к тетке в Саматью. Тетушка думала, что Сильва работает на трикотажной фабрике и снимает в приличной семье комнату с пансионом. Старушка бесконечно радовалась, когда горячо любимая племянница приезжала к ней в гости с пачкой кредиток в ридикюле.

Сильва приблизилась к зеркалу, осмотрела синяки на плечах и груди, затем опять подошла к окну.

Работницы ателье «Серебряные ножницы», которое помещалось в доме напротив, распахнули настежь окна, проветривая помещение.

Итак, ночь осталась позади...

«Просил разбудить его пораньше, но... Что если рассердится?» — подумала Сильва.

Она боялась в одну минуту потерять все, что заработала за целую ночь, терпеливо стискивая зубы. Подошла к кровати, осторожно тронула спящего за плечо.

Мужчина зашевелился и открыл глаза.

— Вставай, милый, пора, уже утро...

Шакир-бей обвел взглядом комнату. Опухшее от сна лицо ничего не выражало. Он что-то пробормотал, откашлялся.

— Ну, видишь, утро... Ты просил поднять тебя пораньше.

Мужчина потянулся, протер глаза, зевнул.

— Утро, говоришь?

— Да, утро.

— Который час?

— Половина седьмого.

— В самом деле?

— Жалко было тебя будить, но я подумала, что...

— Хорошо сделала! Очень хорошо сделала, крошка!

Шакир-бей вскочил с постели, подбежал к умывальнику, наскоро умылся, вытерся. Игриво взглянул на Сильву.

— Весьма огорчен, что приходится так рано покидать тебя, но...

— Это серьезно?

— Вполне... Что поделаешь? Работа... Она не ждет, пока я вдоволь нацелуюсь.