Город заката

IV

Что оставило нам в наследство удобрившее забытье столетие? Сонм исключений для подтверждения правил. Но первым делом двадцатый съел девятнадцатый. Вместе со всеми идеями света, верой в будущее и человека, который отныне уже никогда, никогда — ни через сто, ни через двести лет не станет человеком. Дизель съел паровую машину. Корпорации съели государство. Банки переварили золото и платину в цифры.

V

Единственное, что вместе с болью вселяет надежду, — то, что зло забывается. Только бесчувствие способно помочь устоять перед лавиной вечности. Неравнодушие губительно. Сначала тоска вас берет за жабры, потом вы ощущаете себя несчастливым, и каждый новый день все гуще замазывает вам зрачки сажей. А по вечерам вам надо вставать в очередь за хлебом на завтра. И в этой очереди вас мучат мысли о загробной жизни, что она окажется еще хуже; и даже ничто, пустота не кажется наградой, ибо вы опасаетесь, что и там — за гробом — всё останется по-прежнему. И потому вас охватывает бесстрастие, холод и немота. Иногда всё же что-то щиплет изнутри душу, когда вы вновь обнаруживаете, что не способны к любви — ни к женщине, ни к детям. И приступы ужаса становятся реже, но сильнее. Самые слабые из-за того, что утратили жалкий ничтожный образ человека, готовы свести счеты. Сильные, как всегда, выживают.

VI

Главное, чему научил двадцатый век, — выживанию. Ибо основная часть войны — молчание погибших. Война, которую мы знаем, нам известна со слов выживших. Да и то — говоривших о ней неохотно. Победа в их глазах была торжеством, но не избавленьем. В двадцатом веке метрополии покинули провинции и междоусобье разграничили по дланям рек, по позвоночникам горных хребтов или провели границы рейсшиной. Ода радости освобожденных народов была заглушена плачем по цивилизации, ибо в такие места цивилизация возвращается только вместе с войной. Средневековые святые навсегда замолкли при виде ипритовой дымки. Ядерный гриб над Хиросимой выжег им глаза. С тех пор у нас развязаны руки.

VII

Теперь, как дождаться мессии? Окажется ли он человеком? Группой соратников? Героем социальных сетей? Великим анонимом? Или целой эпохой? Неужели на белом осле он въедет в замурованные Золотые ворота? Когда из разбомбленного зоопарка Газы сбежали любимицы детворы — зебры, работник умело раскрасил ослов. И дети были рады. Так как же приготовиться и услышать поступь Машиаха? Как не упустить момент? Бог видит нашими глазами. Руки наши — Его. История — божественное откровение. Камни Иерусалима — срубленные головы библейских великанов. Туча над ними понемногу приобретает форму быка, принесшего спящую Европу к алтарю будущего Храма. Время замедляется, подобно кораблю, неслышно приближающемуся к причалу.

64

ДЕНЬ ДЕВЫ

Когда в Иудейской пустыне к каменным ваннам на дне пересохшего вади, к зеленым зрачкам в выглаженных водным потоком глазницах слетаются на водопой тучи капустниц — белое облако психей порхает в скальных уступах, составляя твой силуэт. О, как мне стерпеть твое появление? Как не кинуться с кручи, чтобы достичь? Готические раскаленные скалы устья реки, взрывающейся половодьем зимой: из пустыни и со склонов Иерусалима к Мертвому морю несется вода, смешанная со щебнем, землей и валунами. Сели грохочут в преисподней, ворчат. Пустыня, в которой однажды я встретил себя и был им искушаем, хранит молчание. Горы тянутся под облаками стадом мастодонтов кубизма. Тени ложатся, бегут, будто по поверхности какой-то другой планеты. Земля в этих краях неузнаваема. Ливни стихают, и пустыня оживает эфемерами, маками. Но скоро зеленая дымка блекнет, горы затягиваются пепельным серебром, и приходит день, когда белые бабочки вьются, садятся тебе на волосы… И солнечный сноп погружается в ртутное море.

65

КАТЯЩИЙСЯ КАМЕНЬ

Гавриэлю Левину

I

Разбить лагерь между Русским подворьем и Яффскими воротами, сесть у костра на закате, пить чай и рассматривать в бинокль новые дома, чей камень кажется прозрачным — настолько он впитывает золото лучей. Летняя резиденция британского консула, сиротский приют храмовников, мельница и дома Монтефиори, протестантская школа на Сионе, крепость Альхалили, утопшая в оливковых и смоковных рощах; белый, словно от костей, вымытых из земли дождями, скалистый склон кладбища на Масличной горе. В Эмек Рефаим — Долине Гигантов — пророк Исаия вместе с сиротами и вдовами подбирал оставшиеся после жатвы колосья. Здесь к югу от стен города жили великаны, древние големы, сделанные еще Сифом и переделанные Моисеем для переноски ковчега. До сих пор кое-где можно встретить каменные ложа, частью расколотые, длиной больше двух сажен. Они служили постелями великанам, которых кормили окрестные жители, взамен получая защиту. Самсон, говорят, был потомком великана, зачавшим его в лоне девочки-пастушки. Позже гиганты сошли на нет — выродились и рассыпались, и вместо них их тени населили равнину. Днем они сходят в Шеол — преисподнюю, а ночью выбираются на поверхность — остыть под ветерком, дующим между великим городом и пустыней.

II

Белый лев Иегуды спит у подножья Иерушалаима. Его братья рассредоточены на часах по всему городу. Мне особенно нравится грозная парочка у рынка, перед зданием жандармерии времен мандата. Другая пара мирно спит перед воротами одного из домов Немецкой колонии; в его саду однажды я видел цветок, распустившийся только на одну ночь — за всё время жизни, — растение с колючим массивным стеблем. Я стоял под луной перед блеклым, похожим на медузу, цветком, с хлипкими длинными лепестками, и слышал влажное, одышливое сопенье старика, растившего это чудо пятнадцать лет: «Я не знаю, как теперь жить», — пробормотал он. И я пожалел, что как всегда, остановившись на тротуаре перед львами, поддался на его уговоры пойти посмотреть на уникальное явленье. «Я одинок, — сказал старик, — мне не с кем поделиться радостью». Всегда, когда вижу львов Иегуды, вспоминаю того старика-великана. Долину Гигантов арабы прозвали Долиной Роз. Вади аль-Ваард долго была пустынна, покуда Маттиас Франк, протестантский сектант, задумавший построить Царство Божье в Палестине, пробирался к сторожевой башне Газелей, торчавшей посреди задичавших зарослей роз, когда-то пополнявших набатейские караваны благовоний. Он явился к башне с пятифутовым циркулем наперевес, чтобы измерить им земли, прикупленные у оттоманов. Лишь в 1878-м, через пятилетку, сотня верблюдов привезла сюда сектантов с их скарбом. А еще через два десятилетия сам кайзер посетил храмовников с благословением. Теперь на территории общины тень от пиний и кипарисов скрывает надгробья сектантов, которых англичане во время войны переселили в Австралию, в пасть Моби Дику.

III

Капитан королевских инженерных войск Чарльз Уоррен, тот самый, что обманул турок, прокапывая тоннели под Храмовую гору, чтобы вести раскопки, — первым из европейцев исследовал Хирбат аль-Мафджар. Я ночевал в этих развалинах и был там терзаем духами женского рода. Гурии, газели, опиумные танцовщицы сходили со стен и влекли меня за собою в пустыню… У Уоррена имелся свой метод заставить пустыню говорить: он следовал водосборным террасам и акведукам, которые всегда сопровождали русла сухих речек. Так, на берегу Вади эн-Нуэйма он наткнулся на таинственные развалины; о них речь позже.

IV

Я поселился вскоре в Немецкой колонии, в перестроенной конюшне того дома со львами, что принадлежал храмовному аптекарю Занделю. Это рассказал мне старик Копелян, вырастивший редкий кактус: у него я и снял комнатку в конюшне, с отдельным входом. Копелян родился в России и в юности скитался по Европе. В Палестине отслужил у британцев, поселился в кибуце, где встретил девушку — сироту, беженку из Германии. Кибуц находился к северу от Вифлеема. На востоке плыли в мареве ущелья, кратеры и миражи Моава. Мертвое море в ясные дни проступало на зазубренном лезвии горизонта. То, что видели Копелян с женой с порога своей лачуги, достойно многих полотен — Иванова, Ханта, Левитана. В 1948 году кибуц вместе с овцами и курами бежал бомбежек и временно поселился в пустовавшей колонии храмовников. После войны они вновь вернулись пред лицо пустыни. Копелян с женой решились остаться со львами.

V

Иордан замерзает, когда коэны-великаны, несшие Ковчег Завета перед племенами израилитов, ступают через брод. В честь этого события Иисус Навин приказывает каждому колену взять по каменной глыбе и установить все двенадцать в кольцо. Близ Иерихона он велит разбить лагерь и наточить ножи. Крайняя плоть рожденных во время скитаний в пустыне составляет холм. После этого Господь является Иисусу: «Ныне Я откатил от вас посрамление египетское». Вскоре Иисус видит, что в поле стоит человек с обнаженным мечом. Иисус идет к нему с вопросом, и тот отвечает: «Я — вождь воинства Господа». Тогда Иисус простирается ниц и называет себя его рабом. И вождь воинства Господа говорит вождю евреев: «Сними обувь свою, ибо место, где ты стоишь, свято».

VI

Источник питает город через тоннель, пробитый в скале на неведомой глубине. Так Хизкиягу спас город перед ассирийской осадой. Две группы каменоломов шли день и ночь в забое навстречу друг другу. И не разминулись. Так и мысль, и томление, и жажда познать Иерусалим проницает толщу времени навстречу стремленью города всмотреться в тебя. «Закончен тоннель. И такова была история создания его. Когда еще каменоломы ударяли киркой, ккаждый навстречу товарищу своему, и когда еще оставалось три локтя пробить, слышен стал голос одного, восклицающего к товарищу своему, ибо образовалась трещина в скале, идущая справа и налево. И в день пробития туннеля ударили каменоломы, каждый навстречу товарищу своему, кирка к кирке. И хлынули воды от источника к водоему двести и тысяча локтей. И сто локтей была высота скалы над головами каменоломов».