Город заклинателей дождя

–  Не обращай внимания, - шепнула Элиза.
– С тех пор, как выяснилось, что по пятам за нами следует Уолкрис Стоун, Карл Фридрих сам не свой. В действительности он очень скрытный и сдержанный, к тому же совершенно не умеет говорить о своих чувствах.

–  А какой мужчина умеет об этом говорить?
– засмеялась Шарлотта, бросив на Оскара такой взгляд, от которого он страшно смутился и порезал ножом палец. Ранка оказалась неглубокой, но обильно кровоточила.

–  Чертовщина!
– пробормотал Оскар, пытаясь остановить кровь.

–  Постой, я сейчас помогу тебе.

Шарлотта достала платок, обернула им рану и затянула узлом.

–  Вот и готово, - сказала она.
– У тебя настоящий талант навлекать на себя неприятности. Дай-ка сюда нож, я справлюсь сама.

Отняв у него черствую буханку, она принялась ловко нарезать ее толстыми ломтями. И вдруг спросила:

–  У тебя есть любимая книга?

–  Любимая книга?
– смутился Оскар. Здесь, в ущелье, среди скал и кустарников, такой вопрос звучал по меньшей мере странно.
– Н-не знаю.

–  Ну, должна же быть у человека хоть какая-то любимая книга? Я думаю, тебе должен нравиться «Oливер Твист». В этом романе главный герой - мальчишка, выросший в приюте.

–  Да, Диккенс, в общем, неплохой писатель, - проговорил Оскар, все еще продолжая удивляться. Оказывается, Шарлотта читала не только сухие тома с заумными названиями.
– Но мне больше по душе приключенческие романы. Ты слышала когда-нибудь о Генри Райдере Хаггарде?

Шарлотта отрицательно покачала головой.

–  Это английский писатель, чье детство прошло в Южной Америке. Его роман «Копи царя Соломона» невероятно увлекательный. Обязательно дам тебе почитать, когда снова окажемся дома.

–  Не откажусь. А сейчас взгляни, что я прихватила с собой.
– Открыв седельную сумку, Шарлотта вынула из нее потрепанный томик, на переплете которого золотыми буквами было оттиснуто название «Карл Бедекер. Южная Америка».

Оскар взглянул на книгу с сомнением:

–  Ну и что? Обычный путеводитель.

–  Путеводитель?
– укоризненно воскликнула девушка.
– Ничего лучшего об этом континенте я не встречала. Прочитай-ка двенадцатую главу, в которой идет речь об империи инков, могучей цивилизации, существовавшей в этих краях несколько столетий назад!

Оскар без особого воодушевления взял книгу, полистал и разочарованно заметил:

–  Какая-то чепуха. Здесь нет даже толковых картинок!

–  Нет, - продолжала настаивать Шарлотта, - прошу тебя, открой страницу двести двенадцатую. Там говорится о конкистадорах Франсиско Писарро и падении инкской державы…

Оскар вздохнул. Хорошо, если в этом «бедекере» не просто перечисляются сухие факты. Гораздо больше его интересовали описания кровавых сражений и погони за сокровищами.

Он уже собрался взяться за чтение, когда его взгляд упал на Элизу, которая за все это время не произнесла ни слова.

–  Элиза!
– окликнул он.

Ответа не последовало.

Темнокожая женщина сидела на камне чуть поодаль, крепко зажмурившись и сжимая в руке какой-то предмет, отливающий металлическим блеском.

Оскар присмотрелся: в руке у Элизы была фотографическая пластина!

23

Гарри Босуэлл беспокойно метался во сне.

Только что ему снился дом - его собственный небольшой коттедж с крохотным садиком в Нью-Джерси. Симпатичная соседка весело помахала ему рукой из-за ограды. Внезапно краски поблекли, контуры расплылись, и перед ним предстала совершенно иная картина.

Он снова находился в ущелье Колка, в самом начале своего пути - еще до того, как ему удалось наткнуться на Небесную тропу. Местность вокруг выглядела, как развороченное кладбище, а расколотые каменные глыбы гигантской осыпи походили на могильные плиты.

Этот пейзаж вселял безотчетный ужас. Еще совсем недавно он пробирался через густой горный лес, но внезапно всякая растительность исчезла. Перед ним расстилалась абсолютно голая горная котловина. И едва он собрался пройти немного вперед, чтобы разведать дорогу, как позади раздалось жалобное ржание, в котором слышалась мука.

Его мул!

Обычно мул, навьюченный припасами и фотографическим оборудованием, плелся за Босуэллом, иногда отставая, если ему попадался пятачок почвы, покрытый травой. Но сейчас, судя по ржанию, случилось что-то серьезное. Возможно, животное ранено или вывихнуло сустав.

Вопли мула не утихали, и когда Гарри наконец его отыскал, подтвердились его худшие опасения. Животное оступилось, а его задняя нога угодила в расщелину скалы. Морда мула была покрыта пеной, обезумевшие глаза вращались, словно он умолял хозяина не бросать его в беде.

–  Вот так дела!
– воскликнул Босуэлл.
– Что это ты тут затеял, парень? Ну-ну, не паникуй, наберись терпения, сейчас я тебя вытащу.

Это, однако, оказалось не так просто, как на первый взгляд. Нога мула прочно засела в расщелине до самого бедра, а ее насмерть перепуганный владелец так паниковал, что фотографу то и дело приходилось уворачиваться от беспорядочных ударов передних копыт. Лишь с третьей попытки ему удалось освободить животное из каменной ловушки. Обследовав копыто и лодыжку мула, Гарри обнаружил несколько внушительных ссадин, но все кости оказались в целости.

Измученный, взмокший, он опустился на землю, вынул из седельной сумки флягу и сделал глоток. Он уже завинчивал крышку фляги, когда в его поле зрения оказался камень, торчавший рядом с расселиной. На нем были нацарапаны странные знаки.

Да знаки ли это? Он поднялся, сделал несколько шагов к камню и принялся очищать его от пятен лишайника и пыли. Теперь окончательно стало ясно, что перед ним - не случайные царапины, возникшие при очередном камнепаде.

Гарри вынул записную книжку и начал срисовывать символ за символом. А когда закончил, что-то глубоко внутри подсказало ему, что он стоит на пороге открытия.

Какого? Пока он не знал. Но символы на камне уже начинали говорить.

Босуэлл достаточно долго прожил в Перу, чтобы изучить кечуа - язык, которым владели почти все перуанские индейцы. Это было своего рода «межплеменное» средство общения. Но кечуа был разговорным языком, письменности на нем не существовало, если не считать письмом кипу - особую форму сохранения важных сведений с помощью комбинаций узелков и петель на нитях, свисающих со специально для этого предназначенного ожерелья.