Город

– Ну ты и трепач!
– удивился Орлов Тимкиному монологу.

– Есть малость, - согласился тот.

В это время дверь с шумом открылась и в барак буквально влетел Кулинашенский. За спиной у него стояли улыбающиеся Толя и Коля и двое куклявых, Григорию незнакомых, но, вероятно, их друзей. Увидев свет и бодрствующих пациентов начальник полиции закричал по привычке:

– Это что такое?! Это почему свет?!

Но тут же вспомнил, чем закончилось его предыдущее посещение барака, тут же осекся, опасливо огляделся и сказал уже совсем миролюбиво:

– Отдыхайте, отдыхайте, господа психи.
– Покрутил головой и, увидев Орлова, подошел, протянул для приветствия руку.

– Здравствуйте, Григорий Алпександович!

Он улыбался так, будто только-что выиграл главный приз в своей жизни. "Блажен кто верует! Тепло ему на свете". Воистину так. Но ничего, сейчас ему будет не до улыбок. Это Орлов мог с большой долей вероятности гарантировать Кулинашескому. Честно.

– Здравствуйте, господин министр!
– Григорий от души пожал его пухлую руку. Главный полицейский поморщился от боли, но продолжал улыбаться. В мечтах он уже видел на груди главный орден города на красивой красно-черной шелковой ленте.

– Я получил вашу записку.

– Какую ещё записку?!
– "удивился" Орлов.

Улыбка моментом приказала долго жить. Лицо главного полицейского стало озадаченным, заметно посерело.

– То-есть как это - какую? Вы мне писали?

– Я?! Вам?!
– Глаза Григория выражали столь неподдельное удивление, что у Кулинашенского стал дергаться в нервном тике правый глаз.

– Ну да? Вы - мне?!
– прорычал начальник полиции, все более свирепея.

– Видите ли, господин Куливашенский...

– Кулинашенский, - поправил он меня.

– Я и говорю - Куливашенский.

– Какого черта!
– рявкнул он.

Лицо побагровело, щеки тряслись от негодования, а глаза так вообще были черт знает что такое, сплошное безобразие, а не глаза. У палача глаза и то, наверное, предпочтительней. На такой ответственной службе, а никакой тебе выдержки.

– А почему вы на меня кричите, господин Кулинашевашенский?
– предложил Орлов ему компромисс.

Но и это тому не понравилось. Начальник полиции решил показать свою бескомпромиссность.

– Вы что, издеваетесь?!
– прорычал он. Голос уже дрожал и вибрировал, в нем явственно звучали истерические нотки.
– Фамилия моя Кулинашенский! Прошу запомнить. Это во-первых. А во-вторых, вы мне писали или не писали?!

Орлов легкомысленно и игриво рассмеялся.

– Ах, Василий Петрович, скажу откровенно - я в весьма затруднительном положении и не знаю, как поступить. Вы такой настойчивый! Мы ведь с вами и виделись-то пару раз. Нет, вы мне конечно симпатичны и все такое прочее. Но я не могу вот так сразу. Нужно привыкнуть к друг другу, верно?
– И приблизившись к нему вплотную, Григорий горячо зашептал ему на ухо: - Ах, проказник! Вы дерзкий! Я в восторге от вас! Вы меня умиляете! Может, куда уединимся?

Начальник полиции был готов. Руки-ноги его заходили ходуном, он обессилено опустился на нары и заплакал.

– Я не понимаю, что происходит, - хныкал он.
– А ещё говорили, что здесь сидят нормальные люди?! Какие же они нормальные, когда такие ненормальные!

Он стал лихорадочно шарить по карманам, наконец выудил из одного записку, протянул Орлову.

– Это ваша?

Тот взял записку, стал внимательно её рассматривать, даже посмотрел на просвет.

– Ах, эта? Чего же вы сразу не сказали? А то все намеками, намекаким. Трудный вы человек, Василий Петрович.

– Так это ваша записка?!
– взмолился Кулинашенский.

– А что вы так нервничаете, господин министр?! Если так вот по каждому пустяку, то никаких ведь нервов не хватит, верно?

– Умоляю! Скажите! Ваша?!
– Взгляд теперь у него был затравленный, обреченный, как у приговоренного к казни.

– Ну, моя. А я что, отказываюсь что ли? У меня и мыслях ничего такого. Зря вы, Василий Петрович, как говорят в вашем департаменте - шьете мне криминал. Зря.

– Слава Богу!
– выдохнул вконец обессиливший начальник полиции.
– Так что же вы хотели сообщить?

– А вы хорошо сидите, Василий Петрович? Я в том смыле, удобно, прочно?

– Ка... Ка-ка-кажется, - жутко зяикаясь, промямлил начальник полиции. Он не был готов к новому испытанию. Вид у него был жалким, вгляд умоляющим.

– Так кажется, или хорошо?

– Хо-хо-хо, - пытался выговорить Кулинашенский такое знакомое и, в общем-то, простое слово, но все никак не получалось.

– Что хо-хо? Хорошо?

– Да, - кивнул он.

– Что ж, тогда я вынужден вам сообщить, что вы, милостивый государь, арестованы. Да-с. Весьма сожалею, но такова ирония судьбы, Василий Петрович. А она - особа, смею вас заверить, очень даже серьезная.

– Вы шутите?
– Главный полицейский стал медленно бледнеть. Его довольно внушительный нос заострился как у покойника.

– Обижаете, господин министр!
– сделал Григорий обиженное лицо. Разве ж такими вещами шутят? На этот раз я говорю совершенно серьезно.

Кулинашенский схватился было за кобуру, но его руки были перехвачены стоявшими рядом Толей и Колей. На запястьях щелкнули замки наручников. Он ошалело смотрел на куклявых и не верил своих глазам.

– Ку - кук... Куклявые! Не может этого быть!

– Как видите - может, Василий Петрович. В определенных обстоятельствах даже куклявые становятся людьми. У вас семья есть?

– Да.

– Дети?

– Д-двое. М-мальчик и д-девочка.

– Возраст?

– П-пять и семь, - промямлил совершенно несчастный начальник полиции. Он прекрасно понимал, когда задаются подобные вопросы.

– Да, маленькие ещё совсем, - "печально" вздохнул Григорий.
– Жалко!

– Чего?
– подобострастно спросил Кулинашенский.

– Детей, говорю, жалко. Они-то тут при чем, верно?

Глаза у начальника стали совсем круглыми, как у кота, и таким разнесчастными, что Орлов невольно ему посочувствовал. Хоть он и порядочный негодяй, но все же человек, живое как-никак существо.

– Н-не п-понимаю!
– прошептал в ужасе Кулинашенский. От переживаний главный полицейский, кажется, напрочь потерял голос.
– Что это вы т-такое?... И п-потом, п-почему?... Н-на-а что это вы н-намекаете?

– Дети, они же - дети!
– рассуждал Орлов, не обращая внимания на Кулинашенского.
– Они же невинны. Разве они виноваты, что их отец последний негодяй и мерзавец. Отца же не выбирают, верно? Здесь уж кому как повезет.