Город

– Вы меня убъете?!
– жалобно прошептал несчастный начальник полиции.

– Конечно, - бодро ответил Григорий.
– Повесим. Впрочем, за все ваши мерзости, вы не заслуживаете быть повешенным. Роман Маркович, - повернулся Орлов к ученому.

– Да, - откликнулся Березин, с добродушной и одобрительной улыбкой следивший за выступлением своего молодого друга.

– Чего там вам обещал этот недостойный и ничтожнеший Пантокрин?

– Выколоть глаза, отрезать язык и отрубить конечности, - с готовностью ответил ученый.

– Замечательно!
– "восхитился" Орлов.
– Вот какую смерть вы, Василий Петрович, заслуживаете.
– Григорий окинул взглядом своих единомышленников, спросил: - Есть желающие привести приговор в исполнение немедленно?

Вверх взметнулся лес рук.

Кулинашенский издал страшный, как бы сказал молодой литератор, "леденящий душу" звук и потерял сознание.

Дремавший на коленях Орлова Тимка, равнодушно произнес:

– Хиляк. А ещё начальник полиции?! Теперь понятно почему у нас преступники разгуливают на свободе, а нормальные, порядочные люди сидят в сумасшедшем доме.

– Ты Тимка, как всегда, прав. Ребята, - обратился Григорий к Толе и Коле, - приведите человека в чувство.

Коля принес кружку воды и вылил её на голову своего главного шефа. Тот пришел в себя и, жалостливо глядя на Орлова, спросил:

– Я могу надеяться сохранить жизнь?

Григорий долго молчал, тянул и тянул паузу, как бы обдумывая его вопрос. Сказал "нерешительно":

– Возможно, но при одном условии.

– Я согласен на любые условия!
– с воодушевлением проговорил начальник полиции.

"Похоже, теперь он стал совсем Кулинашенским", - усмехнулся про себя Орлов.

– Вы должны нам помочь, Василий Петрович.

– Рад стараться! Так точно! Все чем могу!
– радостно замолотил главный полицеский, вскакивая и щелкая каблуками.

Вероятно, службу в полиции он начинал с младших чинов и ещё не утратил эту способность - щелкать каблуками.

– Значит, на вас можно надеяться?

– Так точно! Не сумлевайтесь, не подведу.

– Боже! Ну и лексикон!
– проворчал Тимка.
– Что правитель, что этот вот. Где их только набрали? И эти чмо вершат судьбами людей?! Нет, я отказываюсь что-либо понимать в этой жизни.

– Замолкни, философ!
– прикрикнул на него Григорий.
– Ты мне всю обедню испортишь.

– Молчу, Гриша, молчу.

Кулинашенский неприязненно покосился на кота, сказал очень искренне и очень доверительно:

– Мне, Григорий Александрович, самому не нравились здешние порядки. Честное слово! Но, что я мог, маленький человек, поделать. Потому, я сам, по зову, можно сказать, души. Да. От чистого сердца готов вам помочь в благородном деле и все такое прочее. Верьте мне, не подведу. Что я должен делать?

"А может быть он и правда искренне все это говорит? Все может быть. В жизни и не то бывает", - подумал Орлов.

– Во-первых, вы должны вывести нас отсюда.

– Готов.
– Начальник сразу стал деловым, подтянутым, сосредоточенным.

– Ребята, заберите у него пистолет и снимите наручники, - сказал Григорий Толе и Коле.
– И, на всякий случай, держите его на мушке.

– Хорошо, Гриша, - ответил Толя.

Парни быстро выполнили указание Орлова. Теперь предстояло подумать о составе ударной группы захвата. Григорий внимательно оглядел своих единомышленников, ждущих указаний своего предводителя. Настроение у всех было приподнятым. Кого же включить в группу? Кукляйвых, Григорьева... Кого же еще? Может быть "Лошать Прживальского"? Точно. С его-то дурной силушкой он может очень даже пригодится. Этот тридцатипятилетний великан работал раньше силачем в цирке, потешал почтенную публику тем, что гнул на крутой шее ломы, жонглировал двухпудовыми гирями, поднимал грузовик за передок, таскал на загривке по арене к всеобщему восторгу тяжеленных куклявых красавиц. Словом, пользовался успехом. Но по пьянке сболтнул что-то лишнее о правителе и моментально оказался здесь. Какой-то юморист дал ему кличку "Лошать Пржевальского". В шутку конечно дал. Но кличка эта на удивление прижилась. Все его теперь иначе и не называли. Разумеется за глаза. В глаза кто ж рискнет, верно? А вообще то его зовут Васей Теркиным. Кроме шуток. Он полный тезка популярнейшего литературного героя. Орлов включил его в группу. Березина брать не хотел. Но тот так разнервничался, так раскипятился, что пришлось взять.

В сопровождении Кулинашенского они без всяких хлопот покинули сумасшедший дом. Орлов очень надеялся, что навсегда. Хотя, всякое бывает. Жизнь непредсказуема. В народе говорят: "От тюрьмы да от сумы не зарекайся". Тем более от этого, столь "почтенного" заведения. Верно?

8. Последнее препятствие.

Не успели они отойти и пятидесяти метров от ворот сумасшедшего дома, как из кустов выскочила Танюша и бросилась Орлову на шею. И в голос запричитала, да так громко, что в городе залаяли собаки.

– Гришенька! Любимый! Родной! Живой! Господи, как я рада! Как счастлива! А похудел-то! Глаза вон ввалились. Ты меня любишь, Гришенька?! Она осыпала его лицо поцелуями.

– Да. Танюша!

– Скучал ли обо мне?

– Да, Татюша!

– А как я скучала по тебе трудно даже высказать. Правда. Думала - умру от тоски. Ты меня любишь, Гришенька?

– Да, Танюша!

– А я тебя как люблю, Гришенька! Просто умереть можно! Вот - как люблю!

Григорий обнимал и целовал эту удивительную неземной красоты девушку и чувствовал себя счастливым до неприличия и глупым до самоунижения. А все смотрели на них и улыбались. По-хорошему так улыбались. А если и завидовали, то по-доброму, светлой завистью.

– Господа! А вам не кажется, что они пошли на второй круг?
– сказал ехидный Тимка.

– Тсс. Замолчи, негодник!
– сказал ему Березин.

Но Тимка был, как всегда, прав, напомнив, что впереди их ждут великие дела. Поэтому личное счастье придется на время отложить. Орлов забрал у Тани ключи и сказал, чтобы дожидалась у памятника несимпатичного правителя Пантокрина. Но она наотрез отказалась, заявив. что теперь она с ним ни за что не расстанеться, даже на минуту. Как Григорий уже успел понять, спорить с ней было бесполезно. Пришлось брать её с собой.

Открыть двери входа, ведущего внутрь понтонов, оказалось делом техники. Куклявые стражники при виде Кулинашенского превратились в восковые фигуры. Но внизу группу захвата ждал неприятный сюрприз.

В небольшой квадратной комнате за грубо сколоченным столом сидели трое леших и играли в карты, как Орлов понял, в "очко". Были они зеленые, замшелые и до того страшные и противные, до того мерзкие и гнусные, что ни только разговаривать, но и смотреть на них было жутко и до тошноты неприятно. Оторвавшись от игры, они недобро глянули на вошедших. Вид Кулинашенского им ничего не говорил. По-всему, они его даже не знали и подчинялись, вероятно, лишь Пантокрину. И это было скверно. Обойти их не было никакой возможности, а иначе не попадешь в понтоны. Эти три "чучела" были страшнее и опаснее станкового пулемета. Захотят они, чтобы Орлов с товарищами, к примеру, плясали. И никуда не денешься - будешь плясать хоть до конца дней своих. Захотят, чтобы на загривках друг друга возили. И будешь возить. Короче, дело было совсем дрянь. Ситуация безрадостная во всех отношениях. О такой говорят - нарочно не придумаешь.

– Вы кто такие?
– грозно проговорил самый большой из леших и самый неприятный. Он у них был старшим.

Орлов мысленно перекрестился и выступил вперед.

– Комиссия Госпожнадзора, - проговорил он строго официально.
– Хотим посмотреть, в каком состоянии у вас оборудование и средства пожаротушения.

– Каво?
– тупо уставился на него старший. Интеллект в его взгляде не просматривался, а лишь угадывался.
– А разрешение Правителя у вас есть?

– Нет. Но у нас есть представитель его администрации - начальник полиции города Кулинашенский.
– Григорий указал на главного полицейского.