Господин метелей

— Не обращай внимания, — беззаботно махнул рукой снежный дух, облетая меня, а я поворачивалась за ним, как флюгер на ветру. — Сейчас перемоет котелки-чашки и подобреет. Больше он ни на что не способен, старая развалина.

— Он заколдовал дверную ручку, — возразила я.

— И очень кстати, верно? — Сиваршан бросил на меня хитрый взгляд, но сразу же стал серьезным и сказал с сочувствием: — Лучше не скреби себе на хребетик, котенок. С Близаром шутки плохи, он слов на ветер не бросает.

Было странно и неприятно, что дух повторил слова моей мачехи. Я передернула плечами, но злиться сейчас было неразумно. Злиться стоило на колдуна, а не на его слуг, выполнявших приказы.

— Что же мне теперь делать… господин Шани? — спросила я, молитвенно складывая руки.

Похоже, ему понравилось, как я его назвала, потому что он довольно улыбнулся, подлетел ближе и ущипнул меня за подбородок, и я снова почувствовала только легкий холод, а не пронизывающую стужу.

— Не знаю, зачем Близарчик оставил тебя, — признался он. — Но самое мудрое — это выждать. Думаю, скоро все станет ясно.

— Но я не могу выжидать, — возразила я. — Меня потеряют дома, сегодня я должна была вернуться… Мой отец болен… — пыталась сдержать слезы, но они так и хлынули, и я прикусила губу, чтобы не разреветься.

— Ну, малыш, этим делу не поможешь, — попытался утешить меня Сияваршан. — Давай-ка ты прекратишь тратить попросту слёзки, а я пообещаю, что поговорю с Близаром и постараюсь узнать, что он хочет от тебя.

— Да, спасибо… — прошептала я.

— Вот, дыши глубже, успокойся, — ворковал снежный дух, поглаживая меня по голове.

Я отстранилась, и он засмеялся. А в следующее мгновение в коридор ворвался белоснежный вихрь — это безымянный призрак опять закрутился под потолком, как обезумевшая метель.

— Не видишь, балбес, что крошке грустно? — упрекнул его Сияваршан.

Безумная метель замерла, а потом метнулась мне прямо на грудь, превратившись в белоснежного кролика с мохнатыми повисшими ушами. Я уткнулась лицом в прохладный пушистый бок, пряча слезы, и чувству ладонью, как бьется маленькое сердечко под белым мехом. Кролик ластился так умильно, что я не могла не засмеяться.

— Вот и хорошо! — обрадовался Сияваршан. — Давай, балбесик, изобрази нам еще кого-нибудь, повесели девушку!

— Он может стать кем угодно? — спросила я, когда кролик превратился в крохотную белую мышку и пушистым комочком пробежал по моей руке, защекотал шею и подбородок, и забавно запищал, когда я поймала его поперек живота.

— Мы все это можем, — сказал Сияваршан небрежно. — Балбес умеет превращаться лишь в животных, вот пусть и забавляется. А наше искусство уже не для баловства.

— Для чего же? — спросила я, обидевшись за безымянного духа, который обернулся белоснежным шмелем и ползал по моим пальцам, щекоча мохнатым брюшком. — Для того чтобы возить сани графа Близара?

Сияваршан хмыкнул — кажется, я задела за больное.

— Какой силой он заставил вас подчиняться? — я пошевелила пальцами, и шмель взлетел, сердито жужжа.

— Мы служим его семье еще со времен первого графа Близара, — пояснил Сияваршан, отмахиваясь от шмеля, который закружил вокруг него. — Граф Арчибальд был тот еще жук, и очень искусный в колдовстве. Но Николас смог превзойти и его, — он задумчиво щелкнул шмеля, и тот стрелой пролетел комнату, шлепнулся в стену, размазавшись белым пятном, а потом стек на пол ручейками, превратился в кота и, жалобно мяукая, заковылял ко мне.

— Вы поранили его! — ужаснулась я, подхватывая кота на руки и ощупывая, чтобы определить повреждения.

— Да он дурачится, — ответил Сияваршан с ревнивой досадой. — Прекрати, балбес! А ты не будь столь легковерной, крошка. Разве можно поранить зимний ветер?

Кот, чью хитрость разгадали, тут же замурлыкал и принялся тереться о мою щеку, как ни в чем ни бывало.

— И правда, вы все тут обманщики, — сказала я, сбрасывая кота на пол.

— Я тебя ни разу не обманул, дорогуша! — запротестовал Сияваршан, а белый кот превратился в белого суслика и просительно встал на задние лапы.

— И все же нехорошо, что такое милое существо без имени, — я сделала вид, что не услышала снежного духа и встала на колено, наклонившись к суслику. — Не надо больше звать его балбесом. Он ведь не виноват, что еще не умеет говорить. Он весь бархатный… — я погладила суслика. — Назовем его Велюто. Тебе нравится такое имя?

В ответ суслик так распушил шкурку, что стал похож на моток козьей пряжи.

— Ему нравится, — буркнул Сиваршан. — Сейчас до вечера будет по потолку скакать.

— Значит, будет Велюто, — подытожила я.

— Значит, надо отпраздновать! — Сияваршан потащил меня в кухню, подальше от кота. — Балбес получил имя! Это же событие! Попросим Нордевилля приготовить что-нибудь горячительное, чтобы кровь быстрее побежала по этим щечкам, — он хотел ущипнуть меня за щеку, но я успела увернуться. — Ну прости, прости, — добродушно извинился он. — Просто я сам не свой, как тебя вижу — такая конфетка появилась в замке!

— Нордевилль — это еще какой-то призрак? — спросила я, меняя тему.

— Тот старикан, — ответил Сияваршан, взмывая к потолку.

— Но… граф называл его Фаларисом?

— Так и есть, — призрак пожал плечами. — Фаларис де Нордевилль. Брюзга и лентяй, и совсем не опасен, не бойся его.

Мы вошли в кухню (вернее, я вошла, а Сияваршан влетел), а следом за нами примчался Велюто. Я с опаской поглядывала на старика, снующего у печки. Он протирал плиту ветошкой, а кастрюли и сковородки уже сияли начищенными медными боками и донцами. И хрустальные бокалы сверкали, как лед. Полки снова ломились от разной вкусной еды — тут были свежее желтое масло, копченое мясо, крупы и яйца, кровяная и белая колбасы, пшеничный хлеб утренней выпечки. И, конечно же, здесь был кофе — только что смолотый, распространяющий бодрящий аромат.

Пить кофе под вечер — совсем не соответствует традициям, но когда по просьбе Сиваршана старик-призрак поставил кофейник на плиту, отказаться не смогла.

Горячий кофе со взбитыми сливками, посыпанный корицей — что может быть вкуснее!

К кофе слуги графа подали особое песочное печенье — тонкое, как листы бумаги, хрустящее, тающее на языке. Это была знаменитая столичная «Черепица» — я знала, как ее готовили. Тесто для выпечки надо было раскатать так тонко, а оно было таким нежным, что его просто сплющивали на скалке, прижимая к доске, посыпанной сахаром.