Гость из будущего. Том 3

— Нормальный расклад, — оживился дядя Йося, уже прикидывая, за сколько эту бочку можно продать?

— А может быть, я не хочу в Нарьян-Мар? — голос Миронова невольно дал петуха.

— Что значит, не хочу?! — рявкнул я, решив довести розыгрыш до конца. — Вы на него посмотрите! Все хотят в Нарьян-Мар, а товарищ Миронов не желает! — я ткнул пальцем в перепуганного актёра. — Стыдно! Искусство, дорогой Андрей Александрович, требует жертв и самоотречения. Тем более самоотречение требует красная икра для деятелей искусств! Теперь, что касается залётных и перелётных Крамарова и Высоцкого, — я перевёл тяжёлый начальственный взгляд на Саву и Володю. — Вас приписали к другой спецбригаде.

— И куда посылают нас? — криво усмехнулся Высоцкий, готовый на всё. — В Воркуту? Где мчится скорый Воркута-Ленинград? — пропел он, взяв «первый блатной аккорд» на гитаре.

— Почти, — улыбнулся я. — У вас тоже бартер, но с Сестрорецком. Вы для них песни и побасенки, они для нашего кинофестиваля свежую рыбу. Я кстати, в виду особого статуса порученного задания, еду с вами?

— А мы куда?! — хором и вразнобой загомонили остальные жильцы дачи хирургу Углова.

— Пока ничего толком не известно, «расстрельные списки» вывесят сразу после ужина! — прокричал я, чтобы все успокоились. Затем я многозначительно прошёл в дальний от выхода край веранды и, взяв свою шестиструнную гитару, настроенную по классической схеме, сказал, — значит так! Сестрорецк, сцена, свет, зрители, зал! И тут выходит к народу весь в чёрном Гамлет, принц датский. В джинсах, в свитере, с гитарой наперевес и говорит…

— Я не хочу в Нарьян-Мар, — пискнул Андрей Миронов. — Меня на вертолёте укачивает.

— Справка от врача есть? — строго спросил я.

— Нет, — голос актёра опять дал петуха.

— Так и быть, — тяжело вздохнул я, — сделаю один звонок в Москву. Позвоню товарищу Брежневу в ЦК КПСС и договорюсь, чтобы дальше Ленинградской области актёра Андрея Миронова не посылали. Итак, актёрский этюд «Гамлет с гитарой».

Я провёл по струнам и приготовился петь, как в этот момент на веранду зашли Наталья Фатеева и Наталья Кустинская. Я кинул короткий взгляд на Олега Видова, чтобы понять — у него с Фатеевой что-то серьезное или очередное ничего необязывающее дружеское общение? Олег же еле заметно поморщился, и мне стало ясно без слов, что актёры не сошлись характерами.

— Соседи, вы на обед идёте? — спросила, улыбаясь очаровательной белозубой улыбкой, Наталья Фатеева.

— Одну минуту! Гамлет и гитара, актёрский этюд, — в третий раз повторил я и ударил по струнам:

Гул затих, я вышел на подмостки, — первую строчку я сказал речитативом, а потом заревел, словно раненый зверь:

Прислонясь к дверному косякуууу!

Я ловлю! В далеком отголоскееее!

Что случится! На моем векуууу!

На меня! Наставлен сумрак ночииии!

Тысячью биноклей на осииии!

Если только можно Авва! Отче!

Чашу эту мимо пронесииии! — я как сумасшедший колотил по струнам и рвал свои голосовые связки, извлекая из них всю хрипоту, на которою они были способны.

Высоцкий застыл с приоткрытым ртом и смотрел на меня как на явление Христа народу, боясь пошевелиться, так как я изображал именно его, когда он будет в театре на Таганке играть Гамлета с гитарой. Девчонки, сёстры Вертинские и Нонна из-за повышенной актёрской эмоциональности за эти несколько секунд успели пустить слезу. Даже строгую, как учительницу старших классов, Наталью Фатееву проняло и она, плотно сжав губы, буквально поедала меня глазами. Парни, конечно, мой артистический рёв восприняли более спокойно. Хотя по выражению лиц Видова, Прыгунова и Крамарова чувствовалось, что стихи Пастернака, переложенные на ритмическую песенную основу, их тоже трогают за душу. Вне поля зрения оставался Андрей Миронов, он сидел за моей спиной и его мысли и помыслы оставались неясны. А вот Никита Михалков откровенно зевал. И это говорило о том, что не всем в будущем будет интересно творчество Владимира Высоцкого, которого я сейчас в меру таланта парадировал:

Но продуман распорядок действииий!

И неотвратим конец путииии!

Я один! Все тонет в фарисействеее!

Жизнь прожить — не поле перейти, — последние строчки из стихотворения Бориса Пастернака я тоже прочитал речитативом и резко выбил последний аккорд.

— Феллини, дай я тебя обниму, — шмыгнула носом Марианна Вертинская и первой бросилась мне на шею.

После чего я второй раз за день оказался объятьях своих киношных коллег. На футболе меня хлопали по плечам и обнимали за великолепно отбитый пенальти, а сейчас за искусство, ради которого я чуть-чуть не сорвал голос.

— Не надо звонить в ЦК, я полечу в Нарьян-Мар, — вдруг сказал Андрей Миронов, когда страсти по Гамлету с гитарой немного улеглись, и вся наша большая компания высыпала на улицу.

— Андрюша, святая невинность, ты чего? — захохотал я. — Я же пошутил. Шутка юмора. Я же говорю, списки вывесят только после ужина. Это по нам с мужиками уже есть полная ясность: Сестрорецк, рыбный бартер.

— Очень смешно, ха-ха-ха, — обиделся Андрей и все, кто сейчас находился во дворе дачи хирурга Углова, просто затряслись от нервного гомерического хохота.

* * *

Кстати, настоящее нервное напряжение я испытал гораздо позже. Спустя два часа после ужина, когда почти двести гостей фестиваля набились в просмотровый кинозал «Дома творчества» и киномеханик включил мой детектив, меня словно током долбануло. И пять минут колбасило так, что я даже не рискнул зайти в зрительный зал.

Вместо этого я прибежал в буфет и заказал сразу три чашки крепкого кофе. В голове шумело, мысли путались, ладонь потели, а пальцы рук непроизвольно дрожали. И я в эти минуты от всего сердца позавидовал простым людям, которые работают в поле или у станка, потому что их имена не будут «полоскать» на всю страну, если они сделают что-то не так. А у меня после этой премьеры появятся самые настоящие друзья и самые настоящие враги.

Однако к середине сеанса, когда я вернулся в фойе и присел на деревянную скамейку напротив входа в кинозал и услышал громкий зрительский смех, меня полностью отпустило. И тут же моё воображение стало рисовать картины совершенно другой направленности. Теперь меня уже награждали премиями, вручали призы разных кинофестивалей и жали руку первые лица государства.

«Бред, — прошептал я сам себе. — Какие премии? Хорошо если не привлекут к ответственности за клевету на работу органов правопорядка. А простой народ быстро разберется, что к чему. Люди, уставшие от производственной рутины и комсомольских вожаков, на картину валом повалят. Мне бы её главное сдать в Госкино. И уже тогда полетят мешки писем и телеграмм, где будут требовать, чтобы срочно сделали продолжение, а то получилось хорошо, но мало. А на кинокритиков, которые начнут строчить статьи о дурновкусии, пошлости и отсутствии четкой идейной концепции и ясной философской позиции, плевать. Кинокритики во все времена одинаковы. Им что сверху прикажут, то они и напишут».

Мне тут же пришли на ум критические газетные пасквили, когда на экраны вышел фильм «Пираты 20 века». Эту картину обвиняли в дешёвом популизме, в стереотипности сюжета и преклонением перед западом. А какой-то критик задавался вопросом нравственности, дескать, слишком красиво снятые драки и перестрелки собьют нашу молодёжь с верного пути построения социализма. Почему-то этот «знаток кино» не захотел увидеть самого важного: добро, чтобы победить зло, должно быть с кулаками. Кстати, прокатную судьбу «Пиратов» в итоге спас, точнее говоря, спасёт Леонид Брежнев, которому фильм очень понравится.

«Вот и моё спасение в товарище Брежневе», — подумал я, когда двери отворились, и из полутьмы кинозала первой вышла министр культуры Екатерина Фурцева. Лицо Екатерины Алексеевны было таким, как будто она только что проглотила живую жабу. За ней, словно свита королевы появились актёры театра «Современник». Олег Ефремов ближе к телу, Игорь Кваша, Евгений Евстигнеев, Олег Табаков и Михали Казаков чуть поодаль. Я тяжело вздохнул, встал со скамейки и сделал три уверенных шага навстречу.

— Даже не знаю, что тебе и сказать, Феллини? — хмыкнула Фурцева. — Может быть вы, Олег Николаевич, выскажетесь по поводу этого киношного хулиганства?