Говорящие с...

– А мне как-то?

Денис сделал резкий, злой жест, один из охранников ухватился за стул, на котором восседал человек бедный и попытался его выдвинуть, но у него ничего не вышло. Ему на помощь пришел коллега, но и вдвоем они не добились никаких результатов. Тогда, бросив стул вместе со Степаном Иванычем, они подошли к проблеме с другой стороны и попытались отодвинуть стол, но и тут их усилия не увенчались успехом. Они отступились от стола и озадаченно посмотрели друг на друга. Тогда Эша, пряча ухмылку, на которую имела полное право, обошла стол, огладила стул по спинке, после чего резким рывком выдвинула его вместе с Катюшиным родителем, который тут же спорхнул с сиденья. Озадаченность на лицах охранников превратилась в злую смущенность, после чего они двинулись вперед, явно собираясь конвоировать их до главного выхода, но Степан Иваныч тут же протестующе завопил:

– А сетка моя?! Сетка моя с бутылочками в мойке ж осталась!

Вдобавок к ним подскочила Катюша, всплескивая руками.

– Денис, что происходит?! Почему ты их выгоняешь?! Папа же просто сидел, его пригласили... вот, девушка пригласила?!

– А вид не представительный, - скрипел человек бедный.
– С трудовым-то видом конечно, куда уж нам уж!..

– Да, - прошипел администратор.
– Здесь солидное заведение, а не наливайка! Ведите их через кухню!
– наклонившись, он шепнул - так, что услышали только Эша и Степан Иваныч.
– Я знаю, что это все вы устроили! Не знаю, как, но знаю, что вы! Не зря ты меня про посуду расспрашивала и Любку тоже!

Не ответив, Эша покорно позволила провести себя через кухню. Оказавшись в посудомоечной, Степан Иваныч сразу же сунулся в уголок, где стояла его авоська. Пожилая посудомойка, счищавшая с тарелок остатки пищи, удивленно повернулась, созерцая прибывших.

– Забрал свое барахло?!
– рявкнул администратор.
– А теперь выметайтесь!

– А ты что будешь делать, Денис?
– поинтересовалась Эша, озираясь, потом чуть передвинулась к стоявшей на столе стопке грязной посуды. Верхней была разрисованная золотыми розами тарелка с прилипшими к ней остатками уже счищенного риса.
– Опять перебьешь всю посуду? Сегодня ее уй как много - сам видел. Введешь ресторан и себя в большой убыток.

Денис посмотрел вовсе уж бешено, потом неожиданно махнул охранникам рукой, приказывая уйти, и когда те замешкались, попросту вытолкал их в дверь, попытался следом выдворить и проскользнувшую в посудомойную Катюшу, но та увернулась и забилась в угол.

– Чего ты так эту посуду невзлюбил, Денис?
– Эша как бы между прочим сняла верхнюю тарелку.
– Посуда как посуда, просто с характером. Не все ей нравятся. Ну, так нам тоже не все нравятся.

– Убирайтесь!
– проскрежетал администратор и коротким взмахом руки отправил на пол несколько чашек, где они и раскололись с печальным звоном. Посудомойка вместе с Катюшей громко взвизгнули.

– Убийца, - констатировала Эша. Степан Иваныч бросил свою авоську и повернулся, пристально глядя на Дениса, которого буквально трясло от бешенства.

– Вы...
– просипел он, - в-вы... не смейте мне говорить про характер! Это просто вещи! Они не могут быть...

– Тогда чего ты их бьешь?! Если не могут, если ты не веришь, чего ты...

– А ты скажи ей, Дениска!
– человек бедный расправил плечи, очевидно, пытаясь придать себе угрожающий вид, хотя выглядело это довольно жалко.
– Ну, скажи, я-то давно знаю! Скажи, что тебе страшно! Потому что никак не можешь понять - то ли ты с ума сходишь, то ли братец твой в свое время тебе правду говорил, и ты его зазря в психушку упрятал! Сам-то тогда чего не лечился?! Жалко поздно я тут оказался, я б ему объяснил... а теперь он от лекарств действительным психом заделался! Такого парня угробили!

– Как же мне надоели подобные сюрпризы!..
– тихонько пробормотала Эша, и в этот момент Денис со страшно вытаращенными глазами ринулся вперед тигриным скоком:

– Убью, суку!

Шталь подумала, что вот сейчас-то весь боевой настрой человека бедного и сойдет на нет, но тот, подбодренный чашкой коньяка, неожиданно доблестно метнулся навстречу, азартно блеснув золотыми зубами, и они сцепились посреди посудомойной, с грохотом свалив один из столов. Эша, продолжая сжимать в руке тарелку, попыталась отскочить, но наступила в какой-то хрупкий салатник, который немедленно раскололся, в качестве мщения всадив осколок в шталевскую пятку. Взвизгнув, Эша потеряла равновесие и полетела в пустоту спиной вперед, упустив тарелку, но пустота сразу же кончилась, сменившись чем-то мягким и податливым, и кто-то глухо охнул. Раздался оглушительный дребезг, позади завизжали, и падение Шталь, прервавшись на мгновение, стихийно продолжилось, почти сразу же завершившись встречей с холодным полом и кратковременной потерей сознания.

Эша пришла в себя почти сразу же и, приподняв голову, обнаружила, что лежит среди живописно разбросанных осколков и уцелевшей посуды. Неподалеку самозабвенно катались по полу администратор и человек бедный, причем последнему явно приходилось несладко, а с другой стороны от Эши болезненно охала лежащая лицом вниз посудомойка - ее-то Шталь и сшибла при падении, а та, судя по всему, своротила и другой столик с посудой. Катюша жалась в углу, закрыв лицо руками и вереща. Эша навскидку подсчитала нанесенный ущерб и приуныла - у нее таких денег не было. Посудомойка затрепыхалась и простонала:

– Помогите! Ничего не вижу! Ой, кажется я что-то себе сломала!

Рассудив, что от верещащей Катюши помощи не дождешься, а Денис и Степан Иваныч слишком заняты, Эша подползла к ней и попыталась приподнять, но единственное, чего ей удалось добиться, так это с дребезгом перекатить стонущую женщину на спину. Беглый первичный осмотр ничего сломанного не выявил, причина же ухудшения зрения посудомойки объяснялась просто - к ее лицу плотно прилипла тарелка. Взявшись за края тарелки, Эша потянула, голова посудомойки приподнялась следом за тарелкой, и она истошно завизжала:

– Ой, что ж ты делаешь, ты ж мне голову оторвешь!

– Не оторву... тарелка-то мелкая, просто приклеилась... что за еду тут у вас готовят, чего она так прилипла?!..
– Шталь дернула сильнее, и раздался громкий хлюпающий звук, словно кто-то уронил на пол холодец. Тарелка поддалась и осталась у Эши в руках - знакомая тарелка с золотыми розами и зернышками риса, прилипшими по краям. Только роз сейчас почти не было видно. Почти все свободное тарелочное пространство занимала странная желеобразная грязно-розовая масса, до жути похожая на расплющенное и вывернутое наизнанку человеческое лицо. Масса исходила мелкими пузырями и совершенно невообразимым образом воняла.

– Мамочки!
– пискнула Эша и отшвырнула тарелку, хотя по-хорошему ее следовало бы деликатно отставить. Тарелка и в самом деле выполнила свое обещание.

– В чем дело?
– жалобно спросило нечто, лежавшее на полу, очевидно, еще не поняв, что произошло. Его прозрачно-белые глаза, опушенные густейшими золотистыми ресницами, смотрели без всякого выражения, вместо носа темнели два мерно сокращающихся овальных отверстия, из-под узких белесых губ виднелись мелкие острые зубы, похожие на кривые иглы. От существа тянуло тиной, лежалой листвой и, почему-то, ванилью.

– Иваныч!
– завопила Эша не своим голосом, и, наверное, этот вопль оказался настолько диким, что драка немедленно прекратилась, и оба противника, изрядно потрепанные, подскочив к Шталь, в один голос сказали:

– Господи, что это такое?!

– Что случилось с тетей Леной?
– в ужасе вопросила Катюша и зажмурилась - очевидно, в целях самообороны. Степан Иваныч, издав торжествующий рычащий звук, сунулся вниз и вцепился существу в горло. То дернулось, потом дико забилось, и Эша поспешно тоже навалилась сверху, помогая удерживать "посудомойку", которая отчаянно выгибалась, почти приподнимая над полом и ее, и Степана Иваныча. Каждый ее мускул извивался сам по себе, отчего Эше казалось, что она ухватилась за мешок со змеями.