Кто в былое стреляет из малой пистоли,на того из грядущего смотрит пищаль.Ты на хвост не насыплешь минувшему соли,глядя в прошлое, острые зубы не скаль.Царь меняет к обеду за ферязью ферязь,остывает пирог, выдыхается хмель,а Крижанич, в Тобольск упеченный за ересь,рассуждает о воинствах русских земель.Спит Европа, беды на себе не изведав,не боясь самопалов, мортир и фузей,хоть противиться даже войскам самоедовне сумели бы ратники прусских князей.Описания медленным движутся ходом,не спешит никого осуждать униат, —не любое оружье годится народам,но потребны дамаск, аль-фаранд и булат.Вот на них-то и ставят в боях государи,сколь ни дорого, но покупай, не мудри,будет поздно, боец, вспоминать о кончаре,в час, когда над тобой засвистят кибири.О штанах и о шапках заботиться надо,и о множестве самых различных одёж —ибо мало бойцов погибает от глада,но от хлада любой пропадет ни за грош.Познаются уроки на собственной шкуре,ключ грядущих удач не лежит в сундуке.…Пишет книгу свою рассудительный Юрийна понятном ему одному языке.Бедолагам всегда не хватает обола,и уж вовсе не стоит пускаться в бега, —крепко узника держат низовья
Тобола,снеговые луга и глухая тайга.Только в ссылке и можно работать в охотку,сочинять, суеты избегая мирской,там не надо садиться в харонову лодку,что плывет в океан ледяною рекой.Потерпи, и однажды помрет истязатель,семь с полтиной – не больно-то страшный удел,где была бы Россия, когда бы писательне скитался по ссылкам, в тюрьме не сидел?Что за странная нота звучит, как звучала,что за долгие ночи и краткие дни?Может, вовсе и нет ни конца, ни начала?Может, только и есть, что одни лишь они?
Царица Наталья
1672
Весь очеканен узором затейным,в горницу плавно плывущий сосуд,блюдо капусты великим говейномслуги великой царице несут.Ныне к еде не положено соли,квасу нельзя, а не то что вина,и причитается миска, не боле,каши, что сварена из толокна.Квашено чем-то моченое что-то,кушай, царица, молитву прочтя.В страхе – в ознобе, и, взмокнув от пота, —слуги твои уповают на тя.Повар, да что ж ты наделал, каналья,вызвал на головы нам молонью:не пожелает царица Натальяесть непотребную кашу сию!Шепчутся знатные вдовы умилно,и состраданья полны, и любви:ну, тяжела ты, Наталья Кирилна,матушка, только царя не гневи!Это великое благо, послушай,то, что постимся мы в зимние дни, —скушай, царица, хоть что-нибудь скушай,гнев от холопов своих отжени!«Нет уж, в подробностях всё растемяшу,рано пока рассуждать про тюрьму,только за эту поганую кашувас непременно я к ногтю возьму.Вспомню и трусов, и жмотов, и скаред,вся-то заходит страна ходуном,кашу еще не такую заваритмальчик, рожденный в дворце Теремном!..»
Атаман Иван Сирко
Характерник. 1680
От крестин до венца и до смертного ложато ли вечность, а то и не так далеко.Из картины торчит длинноусая рожа:полюбуйтесь, враги, на Ивана Сирко.Он – то ссыльный полковник, то грозный соперник,он – то мальчик зубастый, то страшный кулак,знаменитый воитель, казак-характерник,победитель татар, атаман-волколак.Не возьмешь ты его ни тишком, ни нахрапом,не готовь ему камеру в черной тюрьме,не услужник полякам, тем боле – кацапам,но всегда неизменно себе на уме.Он от вечного боя не ждет передыху,он живет на коне, – лишь копыта стучат.Он жену охраняет, как серый волчиху,и детей бережет, будто малых волчат.Потому умирать и не хочет вояка,что еще не добит окаянный осман.Может, кто тяготится судьбой волколака,но доволен такою судьбой атаман.Истребленья волков не допустит Всевышний,приказавший татарское горло разгрызть.Пусть в Сибири бессильно гниет Многогришный,но потомков спасет атаманова кисть.Поражений не знавший за годы скитанья,кошевой янычарам – что шкуре клеймо;так пускай обчитается сволочь султаньяматюгами и прочим, что впишут в письмо.Пусть поселится ужас в нахлынувших ордах,чертомлыцкое войско пойдет вперекор,чтобы выли полки янычар плоскомордых,убираясь в пустыню к себе за Босфор.Обозначено место, и вытянут жребий,на потомков своих справедливо сердит,сей герой, вознесенный над стадом отребий,скаля зубы, как волк, разъяренно глядит.Скалит зубы на силы татарского юга,тяжело содрогается вражеский стан,на который взирает с Великого Лугазнаменитый Сирко, православный шайтан.
Патриарх Никон
Которость. Толгский монастырь. 1681
Много ль схимнику надо?.. Говей не говей, —всё равно не отменишь последнего часа.Потихоньку подкрался Михей-тиховей,подождать отказавшись до третьего спаса.Что-то больно уж много веселья вокруг,что-то больно уж тяжко плывет домовина.Это – Которость, это спускается струг,чтоб по Волге доставить в столицу мордвина.Он сегодня последнюю встретил зарю,и последнюю нынче додумает думу,и всего-то полгода осталось царю,и всего-то полгода еще – Аввакуму.Светел день, но отходную время прочесть:для того и распахнута вечная Книга.Человеку исполнилось семьдесят шесть,и псалом утверждает торжественность мига.А в Москве-то в Кремле растревожился двор,а в Москве-то дрожат по углам доброхоты,а в Москве-то готовится земский собор,и сплошные о воинстве русском заботы.…В Цареграде с султаном торгуется дьяк,бедолага: поди, помирает от страха,а Господь наказал тех султанских бродяг,что свели патриарха в простого монаха.Ну же, Господи, ну, поскорее ударь!Слишком мало в державе осталось святого,и совсем уж становится слаб государь,и династия вовсе угаснуть готова.Отступает душа в непросветную тьму,и судьбы таковой не бывает мизерней.День почти отошел, и вдали потомув Ярославле уже зазвонили к вечерне.На темнеющий запад плывут облаканад расколотой надвое плоской страною,но не в Лету сегодня впадает река,а напротив, – неспешно впадает в Эвною.Холодеет усталое сердце в груди,и стирается грань между тайным и явным,завершается жизнь, и теперь впередилишь забвенье о мелком, лишь память о главном.
…И августа 16 дня порану достигшимъ имъ монастыря Пресвятыя Богородицы, иже есть ва Толг шесть поприщъ имуще отъ града Ярославля, за полпоприща же монастыря того и тутъ Блаженный повел пристати ко брегу, понеже бо отъ скорби вельми изнемогая, и причастися тутъ святыхъ и Пречистыхъ Тла и Крови Христовы запасныхъ Великаго четвертка Тайнъ отъ руки своего Духовнаго Отца Архимандрита Никиты Кириллова монастыря. <…>
Вечернему убо часу приспвшу, егда же во град начата къ вечернему пнію благовстити, нача Блаженный Никонъ конечн изнемогати и озираюся, яко бы видя нкіихъ пришедшихъ къ нему, такожъ своима рукама лице и власы и браду и одежду со опасеніемъ опрятовати, яко бы въ путь готовился; Архимандритъ же Никита и братія и присланный діякъ видя Блаженнаго конечн дыхающа, начата исходное послдованіе надъ вими пти. Блаженный же возлегъ на уготованномъ одр, давъ благословеніе своимъ ученикамъ, руц къ персемъ пригнувъ, со всякимъ благоговніемъ п въ добромъ исповданіи, благодаря Бога о всемъ, яко во страданіи теченіе свое соверши, съ миромъ успе, душу свою въ рун Богу предаде, Егоже возлюби. Отъ житія сего отъиде въ вчное блаженство въ настояцее лто отъ созданіи мира 7189 (1681 г.) мсяца августа въ 17 день.
Иподиакон Иоанн Шушерин
Несколько слов о реке Эвное – реке памяти. Насколько я знаю, сведений об этой реке в трудах античных авторов, включая Вергилия, до нас не дошло. Однако она появляется у Данте. Не исключено, что Эвною Данте почерпнул из источников, до нас не дошедших. Конечно, возможно, что он ее придумал, но есть косвенные факторы за то, что такая река всё-таки была. Известна склонность человечества к антиподам: если есть река забвения, Лета, то
должна быть и река памяти – Эвноя.
Гиви Чрелашвили
Алексей Лодьма Стрелец
Пустозёрск. 1682
Лихо годы летят, как собачьи упряжки,посмотри за воротца, далёко ль отсельнынче безымень бродит того Никиташки,и того, кто умрет через пару недель.Огорчений немного и мыслей негусто,лишь плывет от кострища недавнего дым.Пустозёрское место содеялось пусто,хоть и ясно, что сделалось местом святым.Враг, поди, богомолен, и тоже распятьемосенен, потому-то и чует беду, —это надо же быть под которым проклятьем,чтобы ранее смерти скитаться в аду?Вот и ползает пусть от погоста к погосту,даже летом пускай остается во тьме, —ведь анафему пастырь занес на берёсту,потому как не всем разживешься в тюрьме.Нешто жалко, что нет воздаянья поступку,но бессмертие жизнью оплачено всей,потому как муку и овсяную крупкуиз Мезени возил ты сюда, Алексей.Что за сила сыскалась в тебе, в христолюбе,и такое сознанье святой правоты?Быть бы пятым тебе в полыхающем срубе,если с этим гостинцем попался бы ты.Только верному псу и не надобно порска,он летит и не ведает прочих затей, —а на небе пылает костер Пустозёрска,указуя дорогу к спасенью детей.Нынче сердце стрелою пробито навылет,только горестей дольних незримы следы;сколь ни пыжься Москва, все одно не осилитпо весне зарубившей печорской воды.А вода и сама как придет, так отыдет:у людишек не жизнь, а одна колгота.Это что же за власть, что себя же не видит,и творит из пустыни святые места?Горе горькое радости служит причиной,и, сияя для всех от печорской страны,над землею висит негасимой лучинойпустозёрский пылающий куст купины.
Стрелец Лодьма, как удается выяснить, это тот самый брат Алексей, в доме которого до «казни» 1670 г. встречались по ночам пустозерские узники. Из еще одного документа Новгородского приказа мы узнаем, что имя пустозерского стрельца Лодьмы было Алексей. Благодаря этому проясняется контекст письма дьякона Федора к семье Аввакума, письма, по которому и известно давно о пустозерце Алексее и его доме. Федор благодарит Марковну за «запасец» («крупки овсяные и яшные»), который она прислала с неким Лодьмой ему и протопопу Аввакуму, и продолжает: «Мы з батюшкой ис темницы нощию… вышли к брату Алексею в дом и тут побеседовали… и запасу мне отец половину отделил – крупы и муки». Становится ясно, что Лодьма и брат Алексей – одно лицо и что привезенную крупу с мукой делили в его доме. Несколькими строками ниже дьякон просит Марковну «всякую посылку» для них присылать к Лодьме.
Петр Хмелев. Албазинский острог
Треклятая челюсть. 1690
На стяге третий век парит двуглавый кочет,и в небо не глядит страна,немотствует она и вспоминать не хочетпро темный день Албазина.Торжественный дракон, великий соглядатай,волной тяжелой грохоча,внимательно следит, как бьет маньчжур косатыйроссийского бородача.Одумайся, казак, одумайся, ламоза,ужели супостат еси,серьезная ли ты, подумай сам, угроза,войскам бессмертного Канси?Ужели не поймешь, что очутишься к летурабом маньчжурских образин?Ужели защитить дерзаешь крепость эту,острог убогий, Албазин?С правобережья враг поглядывает хмуро,а ну, казак, давай лытай,притом проваливай не только что с Амура:вали в Россию за Алтай!Здесь ни к чему скрижаль российского закона,китайцы знают испоконисторию о том, как Белого Драконаздесь Черный одолел Дракон.Где сланец, где порфир, где взгорье, где низина, —война за каждый клок земли.Полсотни казаков в Пекин из Албазинас собой маньчжуры увели.И вырваться домой не чая и не смея,не в плен попавши, а впросак,в треклятой челюсти пылающего змеясибирский станет жить казак.Глядишь в минувшее, – да и не вяжешь лыка.В грядущем – не видать ни зги.Теперь женись, казак, теперь из Ханбалыкаи шагу сделать не моги.Пройдет и год, и два, а там и пять, и десять,но оставайся начеку:на родине тебя согласны лишь повесить,притом на первом же суку.…Во тьму уходит даль, речная и лесная,судьба стирает имена,и с запада плывет, былое пеленая,шекспировская тишина.Кончается рассказ, противится натура,но в кратких строчках сберегунепрожитую жизнь на берегу Амураи смерть на том же берегу.
…И ныне я, холоп ваш, будучи в такой треклятой челюсти, молю всещедраго Бога и вашего государевского жалованья я, холоп ваш, к себе, чтоб освобождену быти ис такие мне, холопу вашему, погибели.
Петр Хмелев
История албазинцев и письма Петра Хмелева хорошо известна. Интересно, что один из русских послов на обращение албазинцев с просьбой вывезти их в Россию ответил им примерно следующее: «Вас следовало бы вывезти в Россию для того, чтобы повесить».
Стольник Петр Толстой
Мальта. 1698
Море синее – под, небо синее – над.Здесь такая жара, что не видишь чудес ты.Здесь июля конец, и один лимонатпозволяет не сдохнуть во время сиесты.Гордых рыцарей тут – что в подвале крысят,не исчесть ни одних, ни других среди ночи.До Барбарии тут лиг, поди, пятьдесят,а в Цицилию плыть – так еще и короче.Слишком много российскому пищи уму,и непросто ползти сквозь кипящее лето,полагая, что Малта – названье тому,что на Мальте всегда называлось Валлетта.Нет сомненья, что остров велик лепотой,пусть в Россию охота уже до зареза.Но приказа царя не нарушит Толстойи живет на заезжем дворе «Долорезо».Приглашает великий магистр ко двору,и прием велелепен зело и торжествен,и к обеду зовут, несмотря на жару,а обед и богат и весьма многоествен.В тот собор, где хранятся частицы мощей,без магистра, глядишь, не пустили и близко б,между тем созерцанья предивных вещейудостоил Толстого латинский епископ.Может, хуже – замерзнуть в сибирской тайге,но одобрит ли царь, если будет зажарен,а точнее сказать, – испечен в очагегосударев посланник, российский боярин?Все, кто числят отчизной ту жаркую печь,прилежат католической вере единой.Там у быдла в устах тарабарская речь,а монаси беседуют только латиной.Примечателен крест на мальтийском гербе,и большое на острове том любочестье,и хорош этот край, но не сам себе:поместил его Бог на неправильном месте.Был достоин бы самых великих похвалэтот остров, приют благодати огромной,если б он, не тревожим ничем, почивалпод Калугой, Рязанью, Мологой, Коломной.Удивительна этого града краса,но куда бы утешнее русскому вкусу,чтобы крепости сей водвориться в лесапод Елец, или Брянск, или Старую Руссу.Чтоб на рыцарей дивный сошел угомон,и являл бы тот остров благую картину,а у нас бы росли апельсин и лимон,и чтоб жители Малты забыли латину.Но дорога в грядущее снова темна,но вокруг континента довольно вертеться,и уже за кормою почти не виднастоль приятная сердцу морская фортеца.