Граф Орлов и мелкий фюрер

А Александр Григорьевич остался один на один с… этим вот. Рядом, правда, ещё шарф лежал, но это не помогало. С плаката на мир смотрело гуманоидное существо мужского пола с подозрительно знакомой формой носа, цветом волос и оттенком глаз. Мужчина, нарисованный почему-то в серо-синих тонах, стоял на фоне тёмной-претёмной кирпичной кладки, которая плавно переходила в космическое пространство, украшенное созвездиями и туманностями. В стене – чтобы доломать психику наблюдателей, видимо – ещё было предусмотрено окошечко, и вдалеке виднелся сад. Или лес. Это Аня, вероятно, так Байрона припомнить решила. И персонаж с рисунка весь какой-то донжуанистый* был: руки за спиной сложил, сжимая в одной красную розу, развернулся одним плечом, голову склонил, улыбается краешком губ. А синий-то почему? Это что за намёки такие? Отсылка к Синей Бороде? Подозрение в нетрадиционной ориентации? Приглядевшись к разбросанным тут и там цитатам на кусочках белого фона, Александр Григорьевич убедился: получил за Байрона. И за Beatles. И за Шекспира, похоже, тоже, хотя им Граф первокурсников ещё не мучил. Но это всё ладно, в нагрудном кармане вместо классического носового платка сидел котёнок из клятого мультика! Маленький синеглазый с розовым бантиком на шее! Вот ведь… Байрон бьётся головой о крышку гроба, призрак Дали нервно курит под облаками! Так этих двоих ещё не объединяли! Перфоманс, блин!

Но добил Александра Григорьевича стишок. Замечательный стишок, выведенный округлыми золотыми буквами на левой стороне ватмана. Правую занял байроновский образчик мужской красоты.

Прелесть всю английских слов

Вам откроет Граф Орлов,

Он на perfect вас научит с самых языка основ!

Царей галантней во сто крат,

По духу он аристократ!

И испанским он владеет, просвещать умы он рад!

Цитаты Байрона он любит,

В нём песни Beatles зверя будят,

А кто предмет учить не будет…

Тот, право, сам тут виноват…

Воздух из лёгких Александра Григорьевича вышел со свистом. И вот, вроде бы, всё прилично, и придраться не к чему… под нарисованным в духе сюрреализма окном в тени угадывался массивный стол…

– Ну Самошина, ну… Фюрерша! – шипел мужчина, впившись взглядом в строки. – Я ж повешу! Не повешу думаешь?! – продолжил он разговаривать сам с собой. А потом ещё раз глянул на котёнка, нелепо выглядывающего из нагрудного кармана, и захохотал немного истерично. Нет, ну это ж надо было придумать…

========== 8. О канонах композиции или Профессор со взором горящим. ==========

Во вторник Аня шла в универ, охваченная двойственными предчувствиями и мандражём. Потому как дров наломать – это всегда пожалуйста, а за последствия отвечать очень не хочется. Пара Александра Григорьевича в расписании была третьей, и желудок подсказывал, что Аня до неё доживёт вряд ли. Усугубляло самочувствие девушки и перманентное хихиканье с шёпотками в коридорах.

– Хорош, ну хорош…

– Да ладно тебе, не похож ведь. Криворучки рисовали…

– А чё синий-то? Мы о нём чё-нить не знаем?

– Не, ну котёнок там вообще не в тему, это все каноны композиции нарушает. Вот когда я в художественную школу ходил…

– Не граф он, хи-хи. Бледненький такой. Вампи-и-и-рчик, а-ха-ха…

– Да правильно всё. Аске… коре… аристократическая бледность, во! Тока шальной императрицы и не хватает.

Ане подумалось, что слухи погубят человечество. И стало от самой себя как-то муторно. Александр Григорьевич ведь просто стен-газету попросил, а она… на весь универ его ославила. Дёрнул чёрт ещё и синей краской рисовать! Оно конечно выглядит гармонично, но слишком современное общество к цветам предвзято относится. Но дело уже сделано… И теперь парни ржут, а девушки показывают непосвящённым фотки плаката на телефонах и шушукаются, выясняя, что ещё кроме английского рок-н-рола может разбудить в благородном Графе зверя. На эту тему Аня тоже много размышляла. И по всему выходило, что обувь, опасная для жизни и здоровья, стол преподавательский… и она. Вот после газеты этой, так точно! Сидит там, небось, удавку в ящик стола прячет.

При мысли о том, что у верёвки назначений вообще-то много, как и у галстука, который Александр Григорьевич иногда носил, у девушки в глазах на секунду потемнело, а морально ей совсем поплохело. Обо всяком таком раньше думать следовало, когда предлагали! А сейчас… а сейчас шутка удалась, нормальный человек после такого не то, что интересоваться, здороваться не станет, опасаясь новую порцию опусов с экивоками получить! Граф, он ведь тоже не валенок дырявый, поставит Аню на место красиво и со вкусом при всей аудитории! И будет прав. Или не будет? Ведь девушка не знала, что всё вот так вот получится… Откуда ей было знать, что виновницей такого ажиотажа стала Леночка. И самое ужасное, что сегодня, двенадцатого декабря, у Александра Григорьевича День Рождения. А в подарок он получил… это вот.

Аня с силой провела руками по лицу и попыталась сосредоточиться на словах преподавательницы. От этой когнитивно-диссонирующей ахинеи в голове надо срочно избавляться. Ничего, вот скоро уже третья пара, на ней всё и закончится. Вместе с Аниной жизнью, похоже. И вовсе не из-за вредного желудка.

В аудиторию с двумя знакомыми дверьми Самошина входила, как в пыточную. Она нервно улыбалась, всё время хихикала и стискивала Юлькину руку, отобрав её у Миши. Студенты увидели новую университетскую достопримечательность и загалдели. Александр Григорьевич настойчиво попросил всех рассаживаться.

– Александр Григорьевич, а… а это вам на День Рождения подарили, да?

Тощая и глазастая Настя всегда старалась быть впереди планеты всей и завести с каждым преподавателем панибратские отношения. Профессора такой фамильярности не терпели, Граф исключением не был.

– Hand made в современном мире весьма ценится, Синицына, завидуйте, пожалуйста, молча, - отбрил Александр Григорьевич. Поправил шарф, неожиданно пополнивший гардероб и идеально довершивший образ аристократа, и отошёл к кафедре. Совсем его допекли сегодня, видимо, раз “выкать” начал.

Аня сгорбилась над своим конспектом и попыталась спрятаться от своей совести за волосами. Но голосу препода Анина причёска абсолютно не мешала, и к концу лекции девушка уже почти плакала от сознания собственной ничтожности и отвратности.

Самошина очень хотела, буквально мечтала убежать из аудитории в числе первых, она уже на паре собрала все свои ручки, карандашики и стёрки, спрятала термос в сумку… а когда вскочила со стула, случайно столкнула со стола блокнот. И он упал точнёхонько за батарею! Аня целых четыре секунды раздумывала, доставать или оставить и спасаться бегством. Но блокнотик любимый, сиреневенький с цветочками, с замечательными рисунками синей ручкой и набросками Графа! Маленький и такой беззащитный перед пылью. Аня душераздирающе вздохнула и полезла за имуществом под стол.

Достать из-за батареи блокнот было несложно. Труднее было без потерь отцепить от неё рукав свитера. Пыхтя и ругаясь шёпотом, девушка просидела под столом ту драгоценную минуту, за которую студенты выметаются из аудитории. Аня обернулась и замерла. Заставила себя покинуть тёплый угол и встать на ноги. Над столом возвышался невозмутимый и незыблемый, как снеговик в крещенские морозы, Александр Григорьевич Орлов. Со взором горящим и руками, за спину заложенными. Аня вдохнула поглубже, готовясь оправдываться, но мужчина её опередил.

– Аня, не убегай, - непреклонно попросил он.

Да приказал, чего уж там. Нельзя ж попросить непреклонно. Только глаза Александра Григорьевича не приказывали совсем. Они кричали, пылали, темнели таинственно, но не приказывали. И потому Аня осталась стоять, где стояла, запрокинув голову на профессора.

– Если ты нервничаешь из-за рисунка, то я не злюсь, - начал Граф, осторожно подбирая слова. – Я несколько раздражён из-за того что не совсем понимаю…

– Чего, Александр Григорьевич? – с неуверенностью спросила Аня после долгой паузы. С неуверенностью в том, что стоило сейчас рот открывать.