Граф Платон Зубов
Шрифт:
— Батюшки! Так-таки и казнил?
— Казнил, не сомневайся. Самозванца с Маринкой в тех же краях тоже вскорости словили — в Москву повезли. А народ замирять да порядок наводить Алексея Игнатьева Зубова прислали.
— И справился?
— Видно, справился, коли вотчину за те свои заслуги получил. Да еще какую! Братцево, на берегу речки Сходни, обок Тушина.
— Село али деревеньку?
— Ни то, ни другое — пустошь. Так это после Смутного времени. Рядом с былым лагерем Самозванца — Тушинского вора. Тут уж окромя пустошей ничего и не оставалось.
— У Алексея Игнатьева
— И никогда-то ты, батюшка, о таких знаменитых людях словом не обмолвился. Выходит, Платоше и впрямь нечего во дворце тише воды ниже травы быть.
— Служилые дворяне по Московскому списку! Третий брат у них еще был — Иван, так он на воеводстве в Березове сидел. Вот теперь и суди, что за люди Зубовы!
— Так ведь сказывал ты, батюшка, что корень-то у вас из Смоленска.
— Из Смоленска и есть. Помещиком тамошним был Никита Иванов, по прозвищу Ширяй. Вот его-то сын, Игнатий Никитич Зубов, и дал семейству нашему фамилию. Был Игнатий Никитич, как тебе это понятнее объяснить, своего рода начальником штаба при корпусе в Смоленске. Довелось ему вместе с другими подьячими кормить от царского лица цесарских послов. Довелось служить дьяком Поместного приказа, а там и писцом Арзамасского уезда. Может, и не так велика птица, зато служил государям исправно, нареканий не имел.
— Полно тебе, батюшка, нешто наш князь Таврический такую родню имеет!
— Он-то нет.
— Видишь, а ты вроде как прибедняться решил. Лучше мне про Братцево расскажи.
— Что тут скажешь. Дочка Матвея Игнатьевича Анна Братцево в приданое получила, а там быстрехонько его и продала.
— И давно то было?
— Давненько. При государе Алексее Михайловиче. Он только–только на престол отеческий вступил.
— Это при каком же таком супруге расставаться Анне Матвеевне с землицей-то пришлось?
— А вот и не скажи! Супруг Анны Матвеевны, Кирила Осипович Супонев, воеводой был на Лене. Подмосковной заниматься не с руки, видно, ему было. Род дворянский, древний. Предок их из Пруссии к великому князю Московскому Дмитрию Донскому на службу вышел.
— Немец, что ли?
— Святое крещение принял. Чин чином. Потомки его и стольниками, и стряпчими все больше служили.
— Что ж, так Братцево у Супоневых и осталося? Значит, и хозяева у него нынче есть. Не во Дворцовом ведомстве село-то зубовское, чтоб просить о нем.
— Все-то тебе, Елизавета Васильевна, невтерпеж, все-то ты куда-то мчишься, а куда, сама не ведаешь. Дело это тонкое, тут все стороны обмыслить надо. Тогда, глядишь, и государыня не откажет.
— Да как же Платоше отказать, батюшка! Чай, еще надоесть-то не успел.
— А это уж как Господь решит. Надоест — не надоест, лишь бы сам глупости какой не выкинул. С Братцевым-то оно что получилось. Анна Матвеевна, как я тебе сказал, продала имение, да не кому-нибудь — боярину Богдану Хитрово, что Оружейной палатой ведал, всеми делами хозяйственными в царском дворце и хозяйстве
заправлял. Надо полагать, и себя не обижал, и государю Алексею Михайловичу угодить завсегда умел. Вот только не дано ему было наследника заиметь.— Горе-то какое, истинно горе!
— Перестань причитать, матушка. Когда то было, о том подумай. После Хитрово пошло село во Дворцовое ведомство, а уж оттуда пожаловано было боярину Кирилу Алексеевичу Нарышкину. Родня государева не больно близкая, зато человек довереннейший. Особенно в Азовских походах себя показал.
— Вояка, значит.
— Вояка! Генерал–провиантмейстер при флоте.
— Так это еще лучше.
— Кто спорит. Ему бы в самую пору селом заняться. Хозяйство устроить, усадьбу как положено завести. Ан нет, все-то Кирила Алексеевич в деле, все в поездках. Тут тебе и Нарва, и Юрьев, и Гдов. В Шлиссельбурге воеводой был, в Пскове, крепость Петропавловскую в самом Санкт–Петербурге строил. Так один из бастионов и сохранил его имя — Нарышкинский. Знающие люди говорили, будто везде по провиантской части.
— Доверял ему государь Петр Алексеевич, выходит.
— Что ж, всем доверять приходится. До первой ревизии. Капитальной, если правду сказать. А вот после нее — кому как повезет.
— Неужто и царскому родственнику тоже?
— А ты что думала? И ему тоже. Слухи ходили, будто государь не то что неудовольствие высказывать стал — поотстранил от себя Кирилу Алексеевича. Шесть лет пробыл он первым петербургским комендантом, а там в Москве оказался на той же должности.
— Велика ли потеря!
— Для бабьих рассуждений, может, и не велика, а на деле ссылка это. Настоящая ссылка. Потому, так полагаю, он опять Братцевым не занялся. Куда там — едва не дотла разорил. Скотный двор — и тот в селе исчез.
— Да почему же ты, Александр Николаевич, все дела-то местные так преотлично знаешь? Откуда бы? Интересовался, что ли?
— Интересовался. А как иначе? Село того стоит. А вот тут, матушка, слушай внимательно, ни словечка не упусти. Ба, да никак у нас гость дорогой! Платон, ты ли? Какими судьбами?
— Платошенька, друг мой!
— Отстань, отстань от него, мать. Тут дел невпроворот, а ты со своими всхлипами.
— Дел? Каких дел, батюшка? Новое что объявилося?
— Как тебе, Платон Александрович, сказать. Новое — не новое, да и старым не назовешь.
— Платошенька, раздумался твой родитель об имении. Нужно оно нам, очень нужно, чтобы ему больше службой у Салтыкова себя не трудить. Да и не к лицу она Александру Николаевичу при твоем нынешнем высоком положении.
— Это верно, матушка, а только дело-то в чем?
— Ой, дай, Платошенька, я первой скажу. Родитель твой вотчину зубовскую разыскал, вот и ломает голову, как бы ее обратно в семью нашу получить.
— Вотчину зубовскую? А есть такая? Никогда не слыхал.
— Мало чего не слыхал, друг мой. А вотчина эта тебе знакома — село Братцево, что под Москвой, у Тушина. Матери твоей я всю историю только что выложил, а ты вот на документы погляди. Дошли мы с твоей матушкой до той поры, когда Братцево из дворцового ведомства Нарышкиным перешло. Семен Кириллович там все детство свое провел.