Графиня де Шарни (Часть 3)

– Дело было так: господин Лапорт... вы, наверно, знаете, это управляющий цивильным листом...

– Да, знаю.

– Так вот, господин Лапорт предупредил нас, что некий человек из королевской службы, который в свое время обзавелся кондитерской в Пале-Рояле, после смерти своего предшественника стал дворцовым поставщиком... Короче, этот человек - ярый якобинец, и во всеуслышание заявлял, что тот, кто отравит короля, сделает великое благо для Франции.

– Вообще-то, ваше высочество, люди, задумавшие подобное преступление, не кричат о нем заранее.

– Но, сударь, короля так легко отравить! К счастью, тот, кого мы подозреваем, поставляет к королевскому столу только пирожные.

– Значит, вы, ваше высочество, приняли предосторожности?

– Да, было решено, что король будет есть только жаркое. Хлеб будет поставлять из Виль-д'Авре господин Тъерри, управляющий малыми покоями, он же берется доставлять и вино. Что до пирожных, то, поскольку король любит их, госпожа Кампан получила распоряжение покупать их у разных кондитеров, как бы для себя. Нас предупредили также, чтобы мы особенно остерегались тертого сахара.

– Потому что в него можно незаметно подмешать мышьяку?

– Совершенно верно. У королевы привычка подслащивать таким сахаром себе воду, но мы его совершенно изъяли. Король, королева и я едим вместе, мы удалили всякую прислугу, и, если нам что-то надо, мы звоним. Как только король садится за стол, госпожа Кампан через особую дверь вносит пирожные, хлеб и вино. Все это прячется под стол, а мы делаем вид, будто пьем вино из погребов и едим хлеб и пирожные, полученные от придворных доставщиков. Так мы и живем, сударь! И тем не менее мы с королевой трепещем всякий раз, когда видим, что король вдруг внезапно покрылся бледностью, или слышим, как он произносит ужасные слова: "Как я страдаю!"

– Позвольте вас заверить, ваше высочество, - сказал доктор, - что я нисколько не верю в угрозу отравления, и, однако же, я всецело к услугам их величеств. Чего хочет король? Предоставить мне комнату во дворце? Я буду оставаться в ней, чтобы в любой момент он мог обратиться ко мне, оставаться до тех пор, пока его страхи...

– Мой брат ничего не боится, - в тот же миг прервала его Мадам Елизавета.

– Я оговорился, ваше высочество... До тех пор, пока не пройдут ваши страхи. У меня есть некоторый опыт в обращении с ядами и противоядиями, и я готов побороться с любой отравой, какого бы происхождения она ни была, но позвольте вас уверить, ваше высочество, что, если бы король захотел, ему очень скоро не пришлось бы бояться за себя.

– И что же нужно для этого сделать?
– раздался звучный голос, не похожий на голос Елизаветы. Жильбер обернулся. Он ничуть не заблуждался: то был голос королевы. Жильбер поклонился.

– Ваше величество, - промолвил он, - должен ли я повторить королеве все те заверения в преданности, которые я только что высказал принцессе Елизавете?

– Нет, нет, сударь, я все слышала. Я только хотела бы узнать, как вы теперь относитесь к нам.

– Ваше величество сомневается в неколебимости моих чувств?

– Ах, сударь, этот ураганный ветер отвернул от нас столько умов и сердец, что уже и не знаешь, на кого можно положиться.

– И потому королева примет от фейанов министра, сотворенного госпожой де Сталь? Королева вскинула голову.

– Вам известно это?
– удивилась она.

– Мне известно, что ваше величество стоит за господина де Нарбонна.

– И вы меня за это, разумеется, порицаете?

– Нет, ваше величество, это проба, как любая другая. Когда король испробует все, возможно, он кончит тем, чем надо было начинать.

– Вы знаете госпожу де Сталь?
– поинтересовалась королева.

– Да, ваше величество, я имел честь познакомиться с ней. Выйдя из Бастилии, я представился ей и как раз от господина Неккера узнал, что был арестован по приказанию королевы. Королева покраснела, это было заметно, но тут же с улыбкой сказала:

– Мы уговорились больше не возвращаться к этой ошибке.

– Я не возвращаюсь к ней, просто отвечаю на вопрос, который ваше величество соблаговолили мне задать.

– И что вы думаете о господине Неккере?

– Честный немец, составленный из разнородных элементов, который от нелепого возвысился до высокопарного.

– Но разве вы не принадлежите к тем, кто толкал короля вновь назначить его министром?

– Справедливо это или нет, но господин Неккер был самым популярным человеком в королевстве, и я сказал королю: "Государь, обопритесь на его популярность."

– Ну, а госпожа де Сталь?

– Насколько я понимаю, ваше величество делает мне честь поинтересоваться, что я думаю о госпоже де Сталь?

– Да.

– Ну, если говорить о внешности, у нее большой нос, грубые черты, она чрезмерно крупна... Королева улыбнулась; как и всякой женщине, ей было даже приятно слышать, как о другой женщине, о которой идет столько разговоров, говорят, что она не слишком красива.

– Цвет лица у нее умеренно привлекательный, жесты скорее энергичны, чем грациозны, голос груб, иногда даже случается усомниться, женский ли это голос. Но при всем том ей года двадцать четыре-двадцать пять, у нее шея богини, великолепные черные волосы, превосходные зубы, глаза полны огня. О, ее взгляд - это целый мир!

– Ну, а душевные качества? Талант? Достоинства?
– поторопилась задать вопрос королева.

– Она добра и великодушна. Любой человек, враждебно настроенный к ней, поговорив с ней четверть часа, перестанет быть ее врагом.

– Я говорю о ее гении, сударь. Политика делается не только сердцем.

– Сердце, сударыня, не лишне нигде, даже в политике. Что же касается слова .гений., которое употребили ваше величество, будем осторожнее с ним. У госпожи де Сталь большой, огромный талант, но он не поднимается до гениальности. Некая тяжеловесность, но не сила, неповоротливость, но не мощь притягивает ее к земле, когда она хочет воспарить над нею. От своего учителя Жана Жака она отличается так же, как железо от стали.

– Сударь, вы судите о ее таланте писателя. Скажите же мне об этой женщине как о политике.

– На мой взгляд, государыня, - отвечал Жильбер, - тут госпоже де Сталь придают куда больше значения, чем она того заслуживает. После эмиграции Мунье и Лалли ее салон стал трибуной полуаристократической английской партии, сторонников двух палат. Поскольку она сама буржуазна, и даже очень буржуазна, у нее слабость к знати. Она восхищается англичанами, потому что считает английский народ в высшей степени аристократическим. Она не знает истории Англии, не знает механизма управления этой страной и принимает за дворянство времен крестовых походов вчерашних дворян, непрерывно выходящих из низов. Другие народы преобразуют иногда древности в новое, англичане же неизменно новое превращают в древнее.