Графиня де Шарни (Часть 3)

– Я слушаю вас, сударь, - сказал король.

– Будьте добры, государь, прочтите вот это, - произнес де Грав, достав из кармана лист бумаги.
– Это мнение обо мне одной весьма достойной женщины, быть может, немножко суровое, но тем не менее вполне справедливое. Король взял бумагу и прочел:

Де Грав - военный министр; это человек незначительный во всех отношениях; природа сотворила его мягким и робким, его предрассудки требуют от него гордости, меж тем как сердце внушает ему стараться быть всем приятным. Пребывая в затруднительном положении, он вечно советуется и в результате ни к чему не пригоден. Мне видится, как он следует в придворной манере за королем, держа высоко голову в хилом теле, вперяя неподвижный взгляд синих глаз, которые ему удастся держать открытыми после трапезы, только выпив три-четыре чашки кофе; говорит он немногословно, якобы из сдержанности, а на самом деле потому, что у него нет мыслей; даже в стенах своего департамента он настолько запутался, что вот-вот подаст в отставку.

– Действительно, - заметил Людовик XVI, который ни за что не стал бы читать эту бумагу до конца, если бы не просьба самого г-на де Грава, - чисто женская оценка. Это что же, госпожа де Сталь?

– Нет, государь, гораздо серьезнее. Это госпожа Ролан.

– И вы, господин де Грав, хотите сказать, что таково и ваше мнение о себе?

– Во многих отношениях, государь, да. Я останусь в министерстве, пока не введу своего преемника в дела, после чего попрошу ваше величество принять мою отставку.

– Вы правы, сударь: ваш язык поразительней даже, чем язык господина Дюмурье. Но я предпочел бы, чтобы до ухода со своего поста вы сами указали своего преемника.

– Государь, я буду просить позволить мне представить вашему величеству господина Сервана, человека порядочного в полном смысле слова, крепкого закала, чистых нравов, которому присуща суровость философа и прямо-таки женская сердечная доброта. Кроме того, государь, он просвещенный патриот, отважный воин, входящий во все мелочи жизни.

– Хорошо, пусть будет Серван! Итак, у нас есть уже три министра: господин Дюмурье - иностранных дел, военный - господин Серван и морской - господин Лакост. Кого мы назначим на финансы?

– Господина Клавьера, государь, если вы не против. У него большой финансовый опыт и высочайшее умение вести денежные дела.

– Да, действительно, - подтвердил король, - о нем говорят, что он деятелен и работящ, но вспыльчив, упрям, придирчив и в споре неуступчив.

– Эти недостатки присущи всем членам кабинета, государь.

– Хорошо, оставим недостатки господина Клавьера. Итак, он - министр финансов. Теперь министерство юстиции. Кого назовете вы?

– Мне рекомендуют, государь, господина Дюрантона, адвоката из Бордо.

– Надо понимать, Жиронда?

– Да, государь. Он человек вполне просвещенный, чрезвычайно упрямый, прекрасный гражданин, но слаб и медлителен. Ну, да мы его подстегнем, а что касается силы, будем проявлять ее за него.

– Остается министерство внутренних дел.

– Общее мнение, государь, что этот пост подошел бы господину Ролану.

– Вы хотите сказать, госпоже Ролан?

– Господину и госпоже Ролан.

– Вы знакомы с ними?

– Нет, государь, но, как все уверяют, он похож на героя Плутарха, она - на героиню Тита Ливия.

– Господин Дюмурье, а знаете, как будут называть ваше министерство, вернее, уже называют?

– Нет, государь.

– Министерство санкюлотов.

– Я принимаю это название, государь. Вскоре тем вернее все убедятся, что мы мужчины.

– Все ваши коллеги готовы?

– Примерно половина из них предупреждены.

– Они дадут согласие?

– Уверен, да.

– Хорошо, сударь, можете идти. Послезавтра первое заседание кабинета.

– До послезавтра, государь.

– Имейте в виду, господа, - обратился король к Кайе де Жервилю и де Граву, - у вас есть время до послезавтра, чтобы принять окончательное решение.

– Государь, мы приняли решение и послезавтра придем только затем, чтобы передать дела нашим преемникам. Трое министров удалились. Они не успели еще дойти до главной лестницы, как их догнал лакей и обратился к Дюмурье:

– Господин генерал, король просит вас последовать за мной. Ему нужно кое-что вам сказать. Дюмурье раскланялся с коллегами.

– Король или королева?
– поинтересовался он.

– Королева, сударь, но она не хотела, чтобы этим двум господам стало известно, что она приглашает вас к себе. Дюмурье покачал головой и пробормотал:

– Этого-то я и боялся!

– Вы отказываетесь, сударь?
– осведомился Вебер, поскольку это был он.

– Нет, нет, я иду с вами.

– Идемте. По еле-еле освещенному коридору лакей проводил Дюмурье до покоев королевы.

– Особа, которую пригласили ваше величество, - доложил лакей, даже не назвав фамилию генерала. Дюмурье вошел. Никогда у него так бешено не колотилось сердце, даже когда он шел в атаку или врывался через пролом в стене в крепость. Он понимал: никогда еще он не подвергался такой опасности. Дорога, которая только что открылась перед ним, была усеяна либо трупами, либо поверженными, и он, ступая на нее, мог споткнуться о тела Калона, Неккера, Мирабо, Барнава, Лафайета. Королева стремительно расхаживала взад-вперед по комнате, лицо у нее было красно-багровое. Дюмурье остановился на пороге, и дверь за ним затворилась. Королева, величественная и взбешенная, подошла к нему.

– Сударь, - обратилась она к Дюмурье, беря сразу по своему обыкновению быка за рога, - вы теперь всемогущи, но это благодаря народу, а народ очень скоро низвергает своих идолов. Говорят, вы весьма способны, надеюсь, у вас хватит способности понять, что ни король, ни я не можем выносить все эти нововведения. Ваша Конституция - это воздушный колокол, королевская власть задыхается под ним из-за недостатка воздуха. Я послала за вами, чтобы сказать: прежде чем вы зайдете чересчур далеко, вы должны принять решение и выбрать между нами и якобинцами.

– Государыня, - отвечал Дюмурье, - я в отчаянии из-за тягостной откровенности вашего величества, но я ждал чего-нибудь в этом роде, когда догадался, что королева прячется за портьерой.

– В таком случае вы подготовили ответ?
– поинтересовалась королева.

– Вот он, государыня. Я стою между королем и нацией, но прежде всего я служу отечеству.

– Отечеству! Отечеству!
– повторила королева.
– Король теперь ничто. Все служат отечеству, и никто - ему!

– Король, государыня, всегда король, но он присягнул Конституции, и с того дня, как была произнесена эта присяга, король обязан быть одним из первых рабов Конституции.