Графиня де Шарни (Часть 3)

– Я никогда не санкционирую подобный декрет!
– объявил он.

– Прошу простить меня, государь, - сказал Дюмурье, - но и на сей раз мое мнение будет противоположно мнению вашего величества.

– Сударь, - молвил король, - я могу колебаться в политических вопросах, но в вопросах религии - никогда! Политические вопросы я решаю умом, а ум может ошибаться, но в вопросах религии я советуюсь с совестью, совесть же ошибиться не способна.

– Государь, - заметил Дюмурье, - год назад вы санкционировали декрет о присяге священников.

– Сударь, но я был принужден к этому!
– воскликнул король.

– Именно тогда, государь, вы должны были наложить вето, а второй декрет - всего лишь продолжение первого. Первый декрет стал виной всех бед Франции, второй же является средством против этих бед. Он суров, но не жесток. Первый был религиозным законом, он атаковал свободу мысли в сфере отправления культа; второй же является политическим и направлен лишь на обеспечение безопасности и спокойствия в королевстве, в том числе и пресечение преследований неприсягнувших священников. Своим вето вы не спасете их, а только лишите защиты закона, подвергнете угрозе массовой резни, французов же сделаете их палачами. Так что мое мнение, государь, если вы совершили ошибку - уж простите мне солдатскую прямоту и позвольте так выразиться, - да, ошибку, санкционировав декрет о присяге священников, то сейчас, наложив вето на второй декрет, который сможет предотвратить близящееся кровопролитие, вы, ваше величество, возьмете на совесть все преступления, какие совершит народ.

– Какие же еще преступления, сударь, вы имеете в виду? Существуют ли преступления большие, нежели те, что уже совершены?
– раздался неожиданный голос. Дюмурье вздрогнул: он узнал металлический тембр и произношение королевы.

– Ах, государыня, - промолвил он, - я предпочел бы завершить этот разговор с королем.

– Сударь, - сказала королева с горькой улыбкой, обращенной к Дюмурье, и чуть ли не презрительно взглянув на короля, - я хочу задать вам один-единственный вопрос.

– Да, государыня.

– Полагаете ли вы, что король и дальше должен терпеть угрозы Ролана, наглость Клавьера и проделки Сервана?

– Нет, государыня, и я возмущен ими точно так же, как вы, - ответил Дюмурье.
– Я восхищаюсь терпением его величества, и, если уж мы затронули этот предмет, я позволю себе умолять короля сменить целиком кабинет министров.

– Целиком?
– переспросил Людовик XVI.

– Да. Пусть ваше величество даст отставку всем шестерым и выберет, если сумеет найти, людей, не принадлежащих ни к какой партии.

– Нет, нет!
– воскликнул король.
– Я хочу, чтобы остались вы, милейший Лакост, а также Дюрантон, но сделайте одолжение, избавьте меня от этих трех наглых мятежников, потому что, признаюсь вам, терпение мое на исходе.

– Дело крайне опасное, государь.

– И вы отступаете перед опасностью?
– бросила королева.

– Нет, государыня, - отозвался Дюмурье, - я только выдвину условия.

– Условия?
– высокомерно переспросила королева. Дюмурье поклонился.

– Говорите, сударь, - разрешил король.

– Государь, я оказался мишенью для трех группировок, на которые разделился Париж. Жирондисты, фейаны и якобинцы наперебой палят в меня, я совершенно утратил популярность, а поскольку лишь с помощью общественного мнения и можно еще удерживать некоторые нити управления, я смогу быть вам полезен только при одном условии.

– Каком же?

– Должно быть откровенно сказано, государь, что я и оба мои коллеги остались только для того, чтобы санкционировать два принятых декрета.

– Этого не будет!
– воскликнул король.

– Это невозможно!
– вторила ему королева.

– Вы отказываетесь?

– Даже самый жестокий мой враг, сударь, - сказал король, - не мог бы выставить более тяжкие условия, чем ваши.

– Государь, - обратился Дюмурье к королю, - клянусь честью дворянина, честью солдата, я считаю, что это необходимо для вашей безопасности.
– И он повернулся к королеве: - Государыня, если неустрашимая дочь Марии Терезии не только презирает опасность, но по примеру матери готова идти ей навстречу, то я умоляю ее вспомнить, что она не одна. Подумайте о короле, подумайте о ваших детях и, вместо того, чтобы подталкивать их к пропасти, объединитесь со мной, дабы удержать его величество на краю гибельной бездны, куда рушится трон! Если я считал одобрение обоих декретов необходимым еще до того, как его величество выразил желание избавиться от трех мятежников, оказывающих на него давление, - на сей раз он обернулся к королю, - то судите же, сколь необходимым я считаю это сейчас, когда речь зашла об их отставке. Если вы ушлете в отставку министров, не санкционировав декреты, у народа будут два повода для раздражения против вас. Он будет считать вас врагом Конституции, а отставленные министры в его глазах превратятся в мучеников, и я не беру на себя никакой ответственности, если через несколько дней какие-нибудь серьезные события поставят под угрозу и вашу корону, и вашу жизнь. Я же со своей стороны предупреждаю ваше величество, что не могу, даже ради того чтобы быть полезным вашему величеству, пойти против своих, не скажу принципов, но, во всяком случае, убеждений. Дюрантон и Лакост одного мнения со мной, хотя они не поручали мне говорить за них. Что же касается меня, государь, я уже сказал и еще раз повторю: я не останусь в совете министров, если ваше величество не санкционирует оба декрета. Король с раздражением махнул рукой. Дюмурье поклонился и направился к двери. Король переглянулся с королевой.

– Сударь!
– окликнула она. Дюмурье остановился.

– Вы только представьте, как тяжело королю санкционировать декрет, который введет в Париж двадцать тысяч разбойников, способных перебить нас.

– Государыня, - ответил на это Дюмурье, - опасность велика, я знаю, и потому нужно смотреть ей в лицо, но не преувеличивать ее. В декрете говорится, что исполнительная власть назначит место сбора этих двадцати тысяч человек, которые отнюдь не являются разбойниками. В нем также говорится, что военному министру поручается назначить им офицеров и установить, как организовать их.

– Сударь, но ведь военным министром является Серван!

– Нет, государь, с момента, когда Серван подаст в отставку, военным министром становлюсь я.

– Ах, вы?
– протянул король.

– Значит, вы берете на себя военное министерство?
– удостоверилась королева.

– Да, государыня, и надеюсь, обращу против ваших врагов меч, подвешенный над вашей головой. Король и королева вновь переглянулись, словно советуясь.

– Представьте, - продолжал Дюмурье, - что в качестве места для лагеря я отвожу Суасон, назначаю туда командующим твердого и осмотрительного генерал-лейтенанта и двух бригадных генералов. Этих людей распределят по батальонам, и, когда будут сформированы и вооружены четыре или пять батальонов, министр по просьбам генералов направит их на границу, и вы, государь, убедитесь, что декрет этот, предложенный с дурным умыслом, окажется не только не вредным, но и полезным.

– Но вы уверены, - осведомился король, - что вам удастся получить разрешение на устройство этого лагеря в Суасоне?

– Совершенно.

– В таком случае принимайте военное министерство, - сказал король.

– Государь, моя ответственность за министерство иностранных дел незначительна и, можно сказать, косвенна; совершенно по-другому обстоят дела с военным министерством. Ваши генералы враждебны ко мне, вы только что убедились в их неспособности, и мне придется отвечать за все их ошибки, но, когда речь идет о жизни вашего величества, о безопасности королевы и ваших августейших детей, о поддержке Конституции, я соглашаюсь! Итак, государь, мы пришли к согласию относительно одобрения декрета о двадцати тысячах волонтеров?

– Если вы будете военным министром, сударь, я всецело доверюсь вам.

– Тогда перейдем к декрету о священниках.

– Сударь, я уже вам сказал: его я никогда не санкционирую.

– Государь, но, санкционировав первый декрет о священниках, вы просто не сможете не утвердить и второй.

– С первым я совершил ошибку и корю себя за нес, но это не причина делать ошибку вторично.

– Государь, если вы не санкционируете этот декрет, вторая ошибка будет куда больше, чем первая.