Грань. Игры со смертью

Впрочем, план есть план. Астарта собирается с духом, приближается к Эрику вплотную и целует его. Это безумие. Он отвечает, его губы тёплые, мягкие, и ей стыдно за то, что это приятно, взаимно. Первый поцелуй — и с кем? Но отвращения нет, только тепло, разливающееся в груди.

Она уже хочет отказаться от плана, забыть про таблетки, но напоминает себе: это психология, синдром, иллюзия, никаких чувств на самом деле нет. Астарта достаёт языком пакетик из-за щеки, пытается порвать его зубами. Целлофан разрывается, но таблетки падают ей на язык, растворяются с кисловатым привкусом.

Эрик отстраняется, замечая неладное, его глаза расширяются. В этот момент Астарта оседает, ноги подкашиваются, мир плывёт. Он подхватывает её, руки сильные, твёрдые.

— Стоит ли говорить, какую глупость ты совершила? — слышит она его голос, резкий, возмущённый.

Последнее, что она видит — лицо Эрика, напряжённое, взволнованное. Веки тяжелеют, глаза закрываются, сон поглощает её, погружая в забытье.

Глава 12. Торг

Астарта никогда не представляла, что открывать глаза может быть так сложно. Даже в тот раз после укуса Эрика было легче. Голова кажется набитой мокрой ватой, тяжёлой, как камень, что не сдвинуть. Мышцы ноют, будто кто-то всю ночь растягивал их цепями. Она приоткрывает один глаз, затем второй, медленно приподнимается на локтях. Каждое движение требует усилий, руки дрожат, а в горле першит от сухости. Свет лампы на потолке режет зрачки, и Астарта щурится.

Сбоку стоит стойка с пустой капельницей, трубка свисает, как высохшая кожа змеи, а рядом — прибор, который она видела у деда. Он тогда лежал на кровати в своей комнате, подключённый к такой же машине, и говорил, что прибор отфильтрует всю его кровь, и та станет чистой. «Не хочу в больницу тащиться, а тут ко мне больница сама приехала», — подмечал он. Его голос был с привычной насмешкой, а глаза блестели, как у мальчишки, который обманул судьбу.

На тумбочке также лежит смятый пакет из-под крови — прозрачный, с красными разводами внутри. Астарта моргает, вспоминает вчера — или сколько там прошло? — свою нелепую попытку усыпить Эрика, провал, тот поцелуй. Щёки вспыхивают от запоздалого стыда, жар ползёт по шее. Поцелуй не был противным, и это сбивает её с толку, рвёт привычные рамки.

План был дурацким с самого начала — засунуть таблетки в рот вампиру через поцелуй? Серьёзно? — но осознание приходит только сейчас, холодным ударом в грудь. А слова Весты — «ты ему нравишься, и он тебе тоже» — вгрызаются в мозг, как ржавые гвозди. Ей тошно от себя, от этой слабости, которой она не знала раньше, от смеси стыда и непонятного тепла, что тлеет где-то внутри.

Где Веста? Астарта не знает, сколько пролежала без сознания — часы, сутки, недели? Время здесь течёт странно, а часы на тумбочке давно стоят, стрелки замерли на трёх ночи. Веста может подсказать, она наверняка ждала её, сидела рядом, пока Астарта валялась в забытье. Астарта с трудом сползает с кровати, ноги подгибаются, как у новорождённого зверя, колени дрожат от слабости.

Опираясь на стены, она бредёт к комнате Весты. Пальцы скользят по холодному бетону. Путь кажется бесконечным, каждый шаг отдаётся слабостью, а комната Весты пуста. Кушетка аккуратно заправлена, тумбочка голая. Тишина давит, воздух пахнет сыростью и одиночеством.

С остатком надежды Астарта ковыляет на кухню, заглядывает в ванную — раковина сухая, полотенце висит нетронутое. Никого. Она открывает холодильник, и на полке лежит готовый сочный стейк. Мясо, наконец. Астарта берёт его, надеясь, что то свежее. Откусывает, наслаждаясь вкусом, и понимает, как соскучилась по охоте.

Она возвращается в комнату, чтобы отметить день. Пластиковая вилка скребёт стену, оставляет белёсую царапину, но краска не отходит — поверхность гладкая, твёрдая, как стекло. Чёрное стекло. Астарта замирает, сердце пропускает удар. Это камера. Она обследует стены вилкой и находит ещё три таких же точки — замаскированные глаза, что следят за ней. Они наверняка везде — на потолке, в углах кухни, над раковиной в ванной. Как она не замечала? Эрик видел всё. Кулаки сжимаются, ногти впиваются в ладони.

Астарта срывает с кровати простынь и одеяло, сооружает навес, используя стойку от капельницы. Она прячется под тканью, укрывается от чужого взгляда. Эрик наверняка скоро явится. Ждать придётся день, может, два. На ночь она решает перебраться в комнату Весты, где они прятались от газа. Волочёт за собой свой навес, устраивается на застеленной кушетке.

Ей грустно без Весты. Тишина давит сильнее, чем бетонные стены, одиночество обнимает холодными руками, проникает под кожу. Веста была её якорем — тихим, но тёплым присутствием. Теперь она вновь одна, и это чувство гложет. Но, может, так лучше — Веста с тётей, вне этого ада, вне игр Эрика. Астарта начинает засыпать под навесом, когда за дверью раздаётся щелчок. Вентиляция молчит, но звук шагов близко, тяжёлый, уверенный. Она напрягается, сердце бьёт в рёбра, как молот. На ходу придумывая план, Астарта отодвигает тумбочку к стене у входа, встаёт на неё, готовится прыгнуть.

Когда Эрик заходит, Астарта бросается ему на спину, обвивает его торс ногами, цепляется руками за плечи. Но что дальше? Ударить нечем, она подумала только о прыжке. Такой себе план. Эрик даже не сопротивляется, улыбается с иронией — уголки губ приподнимаются, в глазах мелькает насмешка. Ситуация нелепа, почти комична, и Астарта спрыгивает, понимая: он смеётся над ней.

Она отступает на несколько шагов, держит дистанцию, дышит тяжело. Эрик смотрит на неё спокойно, в руках — очередные бумаги. Он идёт на кухню, бросает их на стол с глухим шлепком, садится на диван, откидывается назад, как хозяин дома, уверенный в своём праве здесь быть.

Астарта берёт бумаги, но внутри растёт чувство, будто она — прирученный зверь, как Тень, которую она сама кормила мясом через решётку. Зверь, которого держат в клетке, подкармливают, изучают через стеклянные глаза камер. Её бесит это ощущение, бесит беспомощность, бесит то, что она не знает, как вырваться. Напасть на Эрика снова? И что дальше? Выхода она не видит, бетонные стены глухи. Да и толку от свободы? Её прежняя жизнь — охота, заказы, кровь на руках — рассыпалась в пыль. Что она будет делать на воле? Кем станет? Астарта вздыхает, листает бумаги, пальцы дрожат от усталости и злости.

Там информация о мужчине с именем Лавуз Наут, на фото он с тёмными волосами и острым взглядом, чуть прищуренным. Астарта вспоминает его — заказ. Ей говорили, он работал в химической фирме, растворил двоих рабочих в кислоте, чтобы скрыть свои махинации. Она выполнила задание чисто, пуля в затылок, тело упало в реку.

— Это отец Весты, — говорит Эрик и смотрит на её реакцию, голос ровный. — Она не сказала, да? Веста знала, что ты убила её отца, когда попала сюда. Хотя он никого не убивал. Твоему боссу мешала его фирма. Наут не прогнулся, и тебе наврали, чтобы убрать его.

В бумагах — иски от частной компании с названием «Строй-ка сам», подставной компании её босса, против фирмы Наута. Получается, Астарта лишила Весту отца — хладнокровно, не моргнув, не проверив. Желудок сжимается, к горлу подступает тошнота, пальцы мнут край листа.

— Удивлён, что Веста тебя простила, — продолжает Эрик, откидывает волосы со лба. — Её тётя больна, без отца девочке пришлось бросить колледж, работать, чтобы платить за лечение. Ей семнадцать, а она тянет это на себе.

— И мне просто поверить тебе? — вспыхивает Астарта, голос дрожит от злости, срывается на крик. — Ты суёшь мне такие же бумажки, как босс!