Граница вечности

Но что ему было делать?

— За день до собрания у него оставалось более двухсот билетов. И тогда позвонил Эрлихман.

— Хотел узнать, как идут дела, Камерон? — спросил он.

— Превосходно, — солгал тот.

— У прессы есть интерес?

— Кое-какой есть. Можно ожидать, что придут несколько репортеров.

— Много билетов продано? — Эрлихман словно читал мысли Камерона по телефону.

Он был пойман на обмане и уже не мог отступать.

— Еще немного, и все будут распроданы.

Если повезет, Эрлихман ничего не узнает.

И тут Эрлихман ошеломил его:

— Завтра буду в Сан-Франциско, так что загляну к вам.

— Отлично! — Сердце у Камерона упало.

— До встречи.

В тот день после лекции о Достоевском Камерон и Джейми остались в лекционном зале и ломали голову, где они могут собрать двести студентов — приверженцев республиканской партии?

— Не обязательно, чтобы они были настоящими студентами, — сказал Камерон.

— Ты же не хочешь, чтобы газеты написали: «Зал был забит подсадными утками», — встревожился Джейми.

— Не подсадными утками. Просто республиканцами, но не студентами.

— Все-таки риск есть.

— Знаю. Но это лучше, чем потерпеть фиаско.

— Где мы найдем столько людей?

У тебя есть телефон «Молодых республиканцев Окленда»?

— Да, есть.

Они пошли на переговорный пункт, и Камерон позвонил.

— Мне нужно двести человек, чтобы они сидели в зале и обеспечили успех мероприятия, — откровенно сказал он.

— Постараюсь что-нибудь сделать, — ответил человек на другом конце провода.

— И предупредите их, чтобы они не разговаривали с репортерами. Газетчики не должны разнюхать, что в организации «Студенты Беркли за Никсона» нет студентов. Мы этого не хотим.

После того как Камерон повесил трубку, Джейми сказал:

— Не кажется ли тебе, что это немного нечестно?

— Что ты имеешь в виду?

Камерон знал, что он имеет в виду, но не собирался признавать это. Он не хотел рисковать своим шансом с Эрлихманом из-за маленькой лжи.

— Ну как же, — сказал Джейми, — мы говорим людям, что студенты Беркли поддерживают Никсона, а это липа.

— Но мы не можем сейчас идти на попятную. — Камерон перепугался, что Джейми завалит все дело.

— Наверное, не можем, — с сомнением проговорил Джейми.

Все следующее утро Камерон находился в состояний тревожного ожидания. В половине первого в зале сидели всего семь человек. Когда прибыли ораторы, Камерон проводил их в боковую комнату в зале и предложил им кофе и печенье, испеченное матерью Джейми. Без пятнадцати час в зале было почти пусто. Но потом, без десяти, люди стали появляться. К часу дня зал был почти полон, и Камерон начал дышать спокойнее.

Он предложил Эрлихману председательствовать на собрании.

— Нет, — не согласился Эрлихман, — пусть лучше кто-то из студентов.

Камерон представил ораторов, но сам почти не слышал, что они говорят. Организованное им собрание прошло с успехом, и Эрлихман, кажется, остался доволен.

Как он сказал, подводя итог, успех мероприятия — свидетельство того, что студенты не поддерживают демонстрации, либерализм и наркотики. Ему с энтузиазмом зааплодировали.

После закрытия собрания Камерон не мог дождаться, когда все уйдут.

Журналистка Шэрон Макайзак все еще околачивалась в зале с настырным видом. Она напомнила Камерону Иви Уильямс, которая отвергла его юношескую любовь. Шэрон пыталась заговорить с мнимыми студентами. Двое отвертелись от нее, но потом, на радость Камерона, она отловила одного из немногих настоящих студентов-республиканцев. Пока она донимала его своими вопросами, все разошлись.

В два тридцать Камерон и Эрлихман стояли в опустевшем зале.

— Молодец, — сказал Эрлихман. — А ты уверен, что все, кто был здесь, — студенты?

Камерон задумался.

— Это не для прессы?

Эрлихман засмеялся.

— Послушай, — проговорил он. — Когда закончится семестр, не хотел бы ты поработать во время предвыборной кампании Дика? Мы бы нашли, куда направить твою энергию.

Сердце Камерона подскочило.

— Да, мне бы хотелось.

* * *

Дейв находился в Лондоне и жил у своих родителей на Грейт-Питер-стрит, когда в дверь постучал Фиц.

Вся семья сидела в кухне: Ллойд, Дейзи и Дейв. Иви улетела в Лос-Анджелес. Было шесть часов вечера. Раньше в этот час дети обычно ужинали, как они говорили тогда, «пили чай». Родители сидели с ними некоторое время и разговаривали о делах уходящего дня, а потом отправлялись куда-нибудь провести вечер, как правило, на митинг. Дейзи курила, а Ллойд иногда делал коктейли. Традиция устраивать посиделки на кухне в этот час и вести разговоры сохранилась надолго, после того как дети повзрослели для такого «чаепития».

Дейв рассказывал родителям о разрыве с Бип, когда вошла служанка и доложила:

— Граф Фицгерберт.

Дейв заметил, как отец напрягся.

Дейзи прикоснулась к руке Ллойда и сказала:

— Все будет нормально.

Дейва снедало любопытство. Теперь он знал, что граф соблазнил Этель, ковда она была его экономкой, и что Ллойд был незаконнорожденным плодом их романа. Он знал также, что Фиц более полувека отказывался признать Ллойда своим сыном. Так зачем граф пожаловал сюда в этот вечер?

Фиц вошел в кухню, опираясь на две трости, и сказал:

— Моя сестра Мод скончалась.

Дейзи вскочила.

— Ах, как жаль, Фиц, — сказала она. — Присаживайся.

Она взяла его за руку.

Но Фиц помедлил и взглянул на Ллойда.

— Я не имею права садиться в этом доме, — проговорил он.

Дейв мог бы сказать, что Фицу было несвойственно выносить унижения.

Ллойд с достоинством держал себя в руках. Это был отец, который отвергал его всю жизнь.

— Сядь, пожалуйста, — сухо сказал он.

Дейв выдвинул кухонный стул, и Фиц сел за стол.

— Я поеду на ее похороны, — сообщил он. — Они состоятся через два дня.

— Она жила в Восточной Германии, не так ли? — спросил Ллойд. — Как ты узнал, что она умерла?

— У Мод есть дочь Карла. Она позвонила в британское посольство в Восточном Берлине. Они были так любезны, что позвонили мне и сообщили новость. Я был советником-посланником в министерстве иностранных дел до 1945 года, а это что-нибудь да значит, скажу я вам.

Дейзи достала из буфета бутылку виски, налила порцию в стакан и поставила его перед Фицем с кувшином воды из крана. Фиц налил немного воды в виски и выпил глоток.