Гражданская война

— Отлично, заводи, — отозвался Климов и повесил трубку.

— И такая дребедень целый день! То тюлень позвонит, то олень... — пожаловался полковник садясь за стол.

Вскоре дверь в номер открылась, и Анисимов со своими ребятами из ДОВОДа ввёл брюнета левантийской внешности, лет двадцати, одетого по последней революционной моде: кожаная пилотская куртка, синие галифе, хромовые сапоги, такая же портупея, кожаная фуражка с пришитой красной ленточкой. Подпоручик кивнул Климову на брюнета, мол всё чисто, и по знаку полковника покинул со своими подчинёнными кабинет прикрыв за собой дверь, а Михаил с интересом стал разглядывать своего «гостя». Не всякий день увидишь историческую личность, сыгравшую роль в истории России!

«Теперь, впрочем, уже не сыграет. Точнее, сыграет, но не в России», — подумал полковник, критически разглядывая Якова Блюмкина.

Да, это был знаменитый авантюрист Гражданской войны в той истории. Родился он в небогатой и довольно многодетной (пять братьев и одна сестра) еврейской семье перебравшейся из Киева. Двое его старших братьев работали журналистами в одесских газетах (один из них являлся анархистом, но к бандитизму не имел отношения, почему и уцелел во время зачистки климовцами анархо-бандитов), сестра состояла в партии меньшевиков.

Сам Яков окончил начальную еврейскую школу, чем и ограничилось его образование, до революции успел поработать в трамвайном депо электромонтёром, в театре, на консервной фабрике. Одновременно делал политическую карьеру. В 1914 году вступил в партию эсеров, состоял в еврейской самообороне, в конце 1917 после раскола ПСР оказался в партии левых эсеров, в ноябре с левоэсеровским матросским отрядом участвовал в боях с гайдамаками. В январе принимал участие в взятии Одессы большевиками, причём вместе с покойным Мишкой Япончиком ограбил одесский Государственный банк вошёл в доверие к Муравьёву, вместе с тем же Япончиком создал из левых эсеров и анархистов Првый Добровольческий Железный отряд...

Нормальная такая по революционным временам карьера. И это только её начало. При появлении климовцев Блюмкин, не то предупреждённый Муравьёвым, не то сам проявив хорошее чутьё, в бой ввязываться не стал, отослав к Япончику анархистскую часть своего «железного отряда» (которая там и полегла), а сам с левоэсеровской частью «задержался» в городе и участвовал в аресте Румчерода.

Блюмкин под взглядом Климова старался держаться спокойно и делать морду кирпичом, но волнение всё же просматривалось в глазах бегавших по кабинету, постоянно возвращаясь к его хозяину. Слава полковника-отморозка была слишком грозной, любой разбойник рядом с ним смотрелся не более чем мелким хулиганом, даже покровитель Блюмкина Муравьёв был калибром помельче. Хотя Блюмкин был человеком смелым (среди авантюристов Гражданской других не бывало) и отличался огромной наглостью, но перед Климовым он испытывал просто панический ужас, правда, стараясь этого не показать.

Ехать к полковнику, Блюмкину очень не хотелось, но отказать государственному комиссару внутренних дел, приехавшему в отряд с полудюжиной танков и ротой отборных головорезов, вооружённых самозарядками, ручными пулемётами и гранатомётами сделанными из винтовочных обрезов с приваренными к ним стальными чашками–цилиндрами в которые вставляли самодельные гранаты похожие на известные в эсеровских кругах бомбы–«македонки», как–то не получилось...

— Я одессит. Я из Одессы, здрасте. Хочу открыть вам маленький секрет. Вот вы спросите: Ты имеешь счастье? И я отвечу: Чтобы да — так нет...

Прервал Михаил затянувшееся молчание.

— Это ведь про тебя, Яша. Знаешь, глядя на тебя вспоминаются строки из письма начальника парижской полиции при Луи Пятнадцатом, месье де Сартина, московскому обер-полицмейстеру екатерининских времён Архарову: «Узнав о ваших делах, не могу довольно надивиться на вас». Я тоже не могу на тебя довольно надивиться, Яша, и решить, что с тобой делать. По идее, надо бы расстрелять. Посольства целее будут. Тем более что если большевики усидят, ты этого всё равно не избежишь...

— Товаришь полковник, за что расстрелять? — побледнел Блюмкин, — И при чём тут посольства?

— Про посольства я тебе как-нибудь потом объясню, — спокойно ответил Климов. — Возможно. А за что расстрелять? Ну хоть бы за Государственный, я подчёркиваю это слово, банк, который ты грабанул с твоим дружком Япончиком.

— Это была экспроприация на дело революции... — робко возразил Блюмкин.

— И изрядную часть «экспроприированного» ты положил в карман тоже на дело революции? — иронически поинтересовался полковник.

— Вы, товарищ полковник, тоже банки в Лионе грабанули! — попытался контратаковать Блюмкин. — И куда как поболее моего там взяли! Газетки иностранные мы читаем.

— Грабанул, — не стал отрицать Климов. — И не сожалею. Только у меня всё на армию и партию идёт, к рукам ничего не прилипает. Впрочем, не банком единым. Можно ещё вспомнить твоего дружка, литовского анархиста Бирзе, который на деле никакой не Бирзе, в вовсе даже Эрдман, и не литовец а латыш, и не анархист, а полковник и член белогвардейского Союза Защиты Родины и Свободы бывшего эсера и нынешнего корниловца Савинкова, ну и до кучи — английский шпион. Кстати, Анисимов и его ребята этого Эрдмана-Бирзе взяли, и раскололи чухонца до самых потрохов. Завтра расстреляем. Так что, Яшенька, приставить тебя к стенке, при желании можно в любой момент.

Полковник окинул бледного Блюмкина внимательным взглядом.

— Но, как уже было сказано, я не могу на тебя довольно надивиться, выражаясь старинным штилем. И просто рука не поднимается так бесхозяйственно использовать такой штучный материал... Скажи, ты хочешь яркую и красивую, хотя и рискованную, жизнь, полую приключений, много женщин, шика, славы, и даже место в Истории? ОТВЕЧАТЬ!!! — вдруг гаркнул Михаил, треснув кулаком по столу.

— Хочу! — вздрогнув, выдохнул взбодрившийся Блюмкин, который вдруг со всей ясностью понял, что сейчас решается его судьба, и что из этого кабинета есть две дороги. Одна, скорее всего, ведёт к ближайшей стенке, в сопровождении хмурых парней с самозарядками, может быть с недолгой задержкой в ведомстве Анисимова. А вот другая... Куда именно ведёт другая, Яков пока не понимал, но чувствовал, что это будет чем-то заманчивым, судя по словам полковника.

— Тогда присаживайся, — кивнул Климов на стул с другой стороны стола, — и слушай сюда. В Одессе тебе делать нечего. В России — тоже. Я сначала хотел отправить тебя в Южную Америку на конспиративную работу. Даже паспорт заготовил на имя Бубы Касторского. Наверняка, ты и там бы неплохо справился... Buenos Aires, schlmazl. Besame mucho! — произнёс половник странную фразу на испанском и идише, из которой Блюмкин тем не менее понял, что речь видимо шла о поездке в Аргентину. — Но потом я придумал для тебя другое дело, — продолжил тем временем Климов, — Думаю, на Ближнем Востоке ты будешь полезнее чем за океаном. Вот, смотри!

Михаил достал из папки какие–то бумаги и протянул Блюмкину.

— Что это? — поинтересовался Яков, беря бумаги.

— Секретные договоры французов с англичанами, о том как подтереться обещанием независимости для арабских провинций Турции, данным восставшим против турецкой власти арабам, и поделить эти провинции между Парижем и Лондоном. Тут русский перевод и подлинники, самые настоящие, не сомневайся. — оскалился Михаил.

— Да уж не сомневаюсь, — усмехнулся Блюмкин, — читали про договор по Италии и по Проливам. Посмотрю оригинал.