Грех жаловаться

– Но лучше-то ничего нет. Опыт одного врача недостаточен, интуиция – вещь ненадежная. – В других обстоятельствах Сергей Ильич раздражился бы, а тут спокойно рассказал про то, что такое клинические испытания и что врачом человека делают знания, а не прекрасные душевные качества.

– Ай андерстэнд, ай андерстэнд, – приговаривал отец Яков с ужасным акцентом. Вдруг он мягко дотронулся до Сергея Ильича и сказал:

– Понимаете, прошлое неотменимо. Его нет, его больше нет, и оно неотменимо. В ваших обстоятельствах вы просто не можете быть хорошим. Пожалуйста, примите это и никого не судите, даже себя.

Всё, что ли? Ему очень хотелось расспросить про Наташу, но отец Яков сказал: есть вещи, о которых он говорить не может. У него очень дрожала правая рука, а левая – странно – не дрожала. Сергей Ильич внимательно посмотрел на руку, когда священник подавал ее для прощания.

– Доктор, что бы сделать с этим паркинсоном?

– Когда это началось? – автоматически спросил Сергей Ильич.

– Вас всегда интересует – когда началось, – улыбнулся отец Яков и тут же вспомнил: – И спросил отца его: как давно это сделалось с ним? Он жерече: из-детска. Казалось бы, Ему-то зачем спрашивать? – Сергей Ильич вдруг увидел в глазах отца Якова слезы и понял их неверно.

– Яков Мануилович, ну что вы расстраиваетесь?

Происхождение тремора выяснилось тут же: к старости у многих священников дрожит рука от напряжения, оттого что страшно Дары уронить. Значит, болезнь Паркинсона ни при чем, просто эссенциальный тремор. Обзидан, десять миллиграммов, перед службой.

Оказалось, перед службой внутрь ничего нельзя. Ладно, пусть что-нибудь придумает.

6

Сергей Ильич метался по дому: много, как много всего, какая интенсивная жизнь! Принялся переставлять вещи, без плана, вспомнил вдруг про компьютер. Отец Яков все же сказал немножко про Наташу, процитировал: И ласки требовать от них преступно… Он тогда кивнул, сделал вид, что узнал, а потом повторял дорогой.

В этот вечер он выпил много больше, чем намеревался. Есть женщины сырой земле родные… – образ Наташи, которую он встретил только сегодня и которой, наверное, не увидит, стал сливаться для него с образом матери. Как странно, он совсем не думал о маме эти дни, только о ее смерти. Остался ли у него к матери счет? Да, наверное. Он подливал и подливал себе.

Потом, все потом, он разберет то, что сохранилось, – не так уж много, посмотрит фотографии. Мама была педиатром – хорошим ли? – думать об этом не следовало, тогда и медицины толком не существовало, – его родила от пленного немца, от офицера (это казалось важным), Ильей звали давно к тому моменту умершего дедушку – Сергей Ильич никому, даже Эдику, не говорил, что он немец. Не в чем тут особенно разбираться. Могла ли мать вдруг предложить незнакомому человеку положить ей руку на живот? – а если бы он испугался, отдернул ее? – нет, не было в матери ни такой смелости, ни готовности поделиться. Как бы то ни было, счет к ней следовало аннулировать.

Сергей Ильич подумал о том, как редко мы живем в реальном времени – в том, в котором женщина берет твою руку в свою. Случалось ли ему действовать в этом самом реальном времени? – пожалуй, только в реанимации, да и то, пока не научился сводить каждый новый случай к тому, что уже встречалось, – не тебе, так другим, это и есть ремесло.

Для начала надо прекратить поддавать в одиночестве. Спортом, что ли, заняться, собаку завести? Эдик давно не звонит… Вскоре, а может быть, и не вскоре – он уже задремал, как был – перед телевизором, перед стишками, с рюмкой (бутылка жила на кухне, он каждый раз надеялся перехитрить свой алкоголизм), – раздался звонок, и был это вовсе не Эдик, а раба Божья Ирина, так она представилась.

Какая-то ерунда: батюшка Иаков благословил обратиться, у подруги температура сорок один, болит грудь – не мог ли бы он приехать? Ах, подруга сама медсестра? – вот и отлично, пусть примет аспирин, есть дежурная аптека. Денег нет? – Господи – ой, простите, Ирина – аспирин стоит копейки. Как найти аптеку, он объяснит. Адрес, давайте адрес. Нет, он не приедет, адрес – сказать, где аптека. И вообще, какого рожна? Сергей Ильич представил себе этих худых верующих девок: папиросы, ободранная кухня, иконы. Алкашки, ясное дело. А боли, боли эти ее, они связаны с дыханием? Ничего тут нет. Простуда, вирусная инфекция. Да, да, это одно и то же. Идите в жопу, я устал – так не сказал, конечно.

Утром разыскал телефон церкви, позвал отца Якова. Чувствовал себя скверно, следил за голосом: Яков Мануилович, вы простите, тут вчера от вас какие-то пациентки звонили, там ничего серьезного, но я бы хотел убедиться, не дадите ли их номер, как-то совесть неспокойна.

– А… совесть. Когтистый зверь, понимаю, – удовлетворенно проговорил священник. – Подождите, сейчас найду.

Сергею Ильичу очень захотелось его видеть. Может, позовет? Нет, в этот раз не вышло.

7

В этот раз не вышло, потом стало выходить. На службах Сергей Ильич не бывал, про Бога не думал. Бог – существо вседовольное, что он Гекубе, что ему Гекуба? Вылечил какую-то их тетку (старосту, кажется) – гипотиреоз, все подтвердилось, диагноз несложный, тетка была вся в отеках, без ресниц и бровей, – так что скоро приобрел репутацию среди прихожан, и уже молчал про расстригу, и кое-кого посылал к Эдику. Тот удивлялся новой практике друга – эти вбогаверующие довольно противный народец, – но все принимал: «Ну и работенку ты нашел себе, старый!» Радовался: Сергей Ильич как-то подобрался, время лечит.

– Тут тепло, – признался ему Сергей Ильич, – не всегда, конечно, но я вот помог этой бабе, а она не полезла за кошельком – благодарить.

В медицине отец Яков, как всякий интеллигентный человек, не понимал, но, заботясь о больных и умирающих, часто сомневался, верно ли их лечат, – и тут был прав. Он стал звать Сергея Ильича помочь, на все подряд, тот отказывался участвовать только в детях, унижения от бывших коллег принимал спокойнее, чем сам мог предположить: приходилось ждать за дверью, надевать бахилы, заказывать пропуск. Отец Яков исповедовал, причащал, соборовал, а Сергей Ильич главным образом ждал. Свитский офицер – годится ему такая роль?

– Вы не свитский офицер, мы друзья, вы помогаете другу, – сказал отец Яков твердо, и Сергей Ильич почувствовал укол радости. Они шли из Гематологического центра, какая-то красивая сучка выставила его из отделения (батюшку пропущу, а вас нет – асептика-антисептика, должны понимать, если медработник!), обсуждали здоровье одного из прихожан.

– Химиотерапия – это ведь мертвая вода, а когда будет живая? – спросил отец Яков, он любил и русские сказки, и песни, всю эту архаику.

Оба устали, взяли такси. Совершая что-нибудь значительное, хотя бы снося унижения, Сергей Ильич ощущал себя вправе поругать церковь.

– Вот ответьте мне, Яков Мануилович, – сделал паузу, – священник, конечно, не обязательно святой, но ведь есть среди вас и совсем плохие люди – этот ваш, например, молодой, как его? – он же стучит на вас…

– Врач скептического складу / Не любил духовных лиц… – продекламировал священник, Сергей Ильич так и не понял, откуда. Иногда отец Яков знал стихи лучше компьютера.

– Так вот, он стучит на вас, а потом произносит нужные слова, и – р-р-раз, чудо, как это у вас называется, – пресуществление. Значит, тут магия, заклинание?