Грехи Матери

Ну, это было уже слишком. Я могла стерпеть все, что она в меня бросала, но я не буду сидеть сложа руки и позволять ей сомневаться в моей любви к погибшей дочери.

— Заткнись, Имико, — крикнула я. — Конечно, я переживаю за всех них. Я помню их всех. Ви была моей дочерью. Она умерла у меня на руках.

— Она умерла из-за тебя, — закричала Имико. — Ты ее убила. Ты свела Триса с ума мечтами о мести. Ты заставила Сири думать, что жизнь не имеет значения. — Она разочарованно покачала головой, ее голос был на грани истерики. — Как ты можешь ни за кого не переживать, Эска? Пожалуйста, просто скажи мне, как мне больше не переживать.

Все начинало обретать смысл: пьянство, секс, бессонница; Имико предавалась порокам, чтобы отвлечься. Когда, наконец, я это осознала, я увидела это таким, каким оно было. Я бывала на ее месте. Я не могу сосчитать, сколько раз я бросалась в объятия незнакомца, любовника, просто чтобы не чувствовать себя одинокой хотя бы на одну ночь, чтобы почувствовать себя желанной хотя бы на одну ночь. Как часто я бросалась в драку потому, что бежала от своего горя или чувства вины, и не могла остановиться, развернуться и посмотреть им в глаза? Как часто я убеждала себя, что драка необходима, и растворялась в ней? Я бывала там, где была Имико сейчас. Ей было больно, и вместо того, чтобы справиться с этим, она набросилась на меня, нарываясь на драку.

Я с трудом встала на колени, оттолкнув Кенто, когда она попыталась помочь, и подползла к Имико. Я попыталась встретиться с ней взглядом, но она не смотрела на меня. У ней была глубокая рана. Не физическая. Гораздо худшая. Это была целая жизнь мучений, и они накапливались так долго. Я не знала, что ей сказать, как помочь.

— Расскажи мне об этом, — попросила я. Это было все, что я могла сделать. Я не могла унять ее боль, но, возможно, я могла бы ее разделить.

Тогда Имико бросила на меня такой взгляд, в котором было что-то среднее между отвращением и полным непониманием.

— Ты чертовски слепая, Эска. Ты действительно понятия не имеешь, что я натворила, так?

Я отчаянно пыталась сообразить, что она могла иметь в виду. Моя младшая сестра была со мной с тех пор, как я сбежала из Ямы, большую часть нашей жизни. За исключением последних нескольких лет, я полагаю. Она была воровкой, чертовски хорошей воровкой. Она управляла своей собственной маленькой криминальной империей. Для Йенхельма это было полезным знакомством.

— И что ты натворила? — спросила я. — Ты никогда никого не убивала, Имико.

Она горько рассмеялась. «Ты в это веришь? — недоверчиво спросила она. — Ты действительно в это веришь, так?» Ее лицо исказилось от отвращения.

Я кивнула. Я видела, как Имико что-то крала, но никогда ничего хуже. Она просто не была склонна к насилию. За все эти годы, что я сражалась, она никогда не принимала участия в сражениях.

За исключением того, что один раз она участвовала. Она ударила ножом терреланского солдата на До'шане. Чтобы спасти нас, она убила человека. Она доказала, что способна на это. Что еще она могла сделать, когда я не видела?

Имико похоронила лицо в руках и зарыдала.

— Ты действительно понятия не имеешь, что я сделала, чтобы сохранить твою гребаную королевскую власть, так? — Ее слова срывались и дрожали. — Никогда никого не убивала? О, я убила многих, Эска. Не так много, как ты, конечно, но достаточно. Слишком много. — Она посмотрела на меня покрасневшими и затуманенными глазами. — Ты никогда не задумывалась, почему во многих городках, присоединившихся к Йенхельму, сменились мэры? Никогда не задумывалась, что случилось со старыми?

Я покачала головой.

— Я посылала своих людей поговорить с ними, Эска. Я посылала людей спросить, не хотят ли эти деревни присоединиться к Йенхельму, и если мэр говорил нет... — Она фыркнула. — Если мэр говорил нет, он исчезал, а новый мэр уже не говорил нет. И все потому, что ты хотела заполучить свою гребаную империю. — Она снова всхлипнула.

— Однажды Тор подослал к тебе ассасинов. — Имико всхлипнула, по ее щекам потекли слезы. — Они прорвались, Эска. Блядь, прости меня! Мне очень жаль, но они преодолели все меры защиты, которые я установила. Это моя вина. Они убили Ви, и это моя вина. Они чуть не убили тебя. Они чуть не убили Сири. — У нее перехватило дыхание. — Они чуть не убили Сири!

Она сжала свои брюки в руках, сминая ткань пальцами, словно белыми когтями.

— Я не смогла защитить тебя. Поэтому я сделала так, чтобы другие ассасины не подобрались к тебе близко. Я, блядь, сделала так.

Я не знала, что Тор посылал других. Я предположила, что они однажды попытались, потерпели неудачу и усвоили урок. Черт, но она была права. Я была слепа.

— Я никогда не просила тебя это делать. — Что за глупость я сказала. Но, с другой стороны, у меня никогда не получалось говорить правильные вещи. У меня никогда не получалось утешать других.

Имико бросила на меня злобный взгляд.

— В этом не было необходимости. Я просто делала то, что должна была сделать. Что бы ты хотела, чтобы я сделала. Я делала это, чтобы защитить тебя, Хардта и Тамуру. И Сири. — Она прерывисто вздохнула. — Я просто... Как ты с этим живешь? Как ты перестаешь видеть их лица? Как ты перестаешь чувствовать запах крови? Как... — Она снова зарылась лицом в свои мысли. — Как? — Последнее слово она жалобно провыла.

Правда заключалась в том, что у меня не было ответа. Ни одного, который она могла бы понять. Я убила очень много людей, и многие из них этого не заслуживали. Я не могла ни изменить этот факт, ни сделать его правильным. Но моя врожденная некромантия вызывала призраки тех, за убийство кого я чувствовала вину. Я уже давно научилась освобождать этих призраков, давая им покой. Это не было искуплением и не освобождало меня от той роли, которую я сыграла в их смерти, но это приносило покой мне. Когда я впитывала в себя часть их воспоминаний, я была уверена, что никогда их не забуду. Но это был мой способ справиться с тем, что я натворила. Я не знала, как другие могут справиться с такой же проблемой. Я подумала, что ей, возможно, лучше поговорить об этом с Хардтом. У него тоже было чувство вины на совести. Но Имико не пошла к Хардту со своим горем и виной. Вместо этого она пришла ко мне. Она преодолела полконтинента, перевернула мою маленькую жизнь и пришла ко мне. Я спросила себя, искала ли она кого-то, кто помог бы ей справиться с болью, или просто искала виноватого? Я могла бы быть виноватой. В этом я хороша, по крайней мере.

— Ты делала то, что должна была делать, — сказала я. Имико взглянула на меня влажными, широко раскрытыми глазами, хрупкими, как тихое озеро. — Ты рука, которая держит нож, Имико. Рука не чувствует вины или раскаяния. Рука делает то, что ей говорят. Ты рука, а я голова. Ты выполняла мои приказы.

Она покачала головой:

— Ты не отдавала мне приказов.

— Но я могла бы отдать, — быстро сказала я. — Ты всегда делала только то, что я бы приказала. В этих смертях виновата не ты, Имико. Это моя вина. Все они на моей совести. Вини меня. Пожалуйста.

Имико снова покачала головой, ее глаза были устремлены в пространство. Я ничего не могу с собой поделать: когда я вижу, что кому-то из моих друзей больно, я пытаюсь помочь им, облегчить эту боль. Я не умею утешать других, поэтому вместо этого я пытаюсь исправить их. Это печально, потому что чаще всего люди не нуждаются в исправлении. Исправить невозможно. Чаще всего люди просто хотят, чтобы кто-то был рядом с ними, на чье-то плечо можно было опереться. Друг, который не осуждал бы их. Имико не нужно было лечить, ей просто нужно было знать, что она не одна.