Грешник
Шрифт:
Это испытание
Что-то умное в этом
Пеликаны умны
Он был очарован.
— Стихи? Ты просто написал это сейчас? Это действительно станет песней?
— Может быть. Та пеликанская фигня — одна из лучших в работе.
Без какого-либо обсуждения, мы оба остановились и уставились на небо над водой. Солнце поднялось позади нас, но туман или смог отфильтровали большую часть оранжевого, делая океан медленно развивающимся синим-и-пурпурным портретом.
— Ты
Леон бросил на меня взгляд, но достал свой телефон. Он сказал мне:
— Давай тогда, позируй.
— Что? Это не должно быть мое фото. Это должна быть фотография этого великолепного утра. Или тебя этим великолепным утром. Сувенир.
Он был удивлен.
— Я знаю, как выгляжу. Давай же.
Я поставил ему миленькие рожки чертика, когда он делал фотографию. Я сказал:
— Думаю, этот день захватывающий.
Он посмотрел на часы.
— И это только начало.
Глава 10
ИЗАБЕЛ •
Коул получил мешок несвежих напудренных пончиков на завтрак. Или, возможно, больше, чем один мешок. Когда я подошла к дому следующим утром, то обнаружила записку, приклеенную к воротам. Она гласила:
«24-13-8. Следуй за сахаром, принцесса».
И там был, без шуток, след маленьких, белых пончиков, ведущий в сторону бетонного дома.
Качая головой, я вводила цифры в кодовом замке. Затем я последовала за пончиками. Раздвижные двери дома на другой стороне двора были открытыми, но пончики вели не туда. Девушка со светлыми дредами в грязных эко-брюках карго занималась йогой во дворе. Она приоткрыла глаза только для краткого пристального взгляда на мой прикид, который показал, что она ненавидела все в моем потребительском образе жизни. В любом случае, пончики не направлялись в ее сторону.
Когда я добралась до последнего пончика, Коул появился на площадке надо мной. Он был красив без рубашки, а его кожа приобретала голубой оттенок из-за моих огромных солнцезащитных очков, на нем была та же пара джинсов, в которой я видела его вчера. Его волосы были в беспорядке. Он неясно двигался, тяжело опираясь на одну сторону площадки, затем на другую до того, как заметил меня.
Мое сердце пропустило удар. Я попыталась вызвать вместо этого изображение его падения возле синтезатора. Память о нем под влиянием иглы.
Не его лицо надо мной, когда он сказал, давно, «Вот как бы я поцеловал тебя, если бы любил».
Я не собиралась заходить так далеко. Вот в чем суть.
— Ступеньки, — сказал он. — У меня закончились пончики.
Я могла бы сказать, что он был в режиме «мозги-в-огне».
— А что-то получше пончиков есть?
Глаза йоговой девушки продолжали осуждать меня — и теперь Коул тоже.
Если бы она в скором времени не отвела взгляд, то я бы устроила ей что-то действительно хуже осуждения.
— Я, — сказал Коул. Он указал на угол крыши. — Камера, камера, камера. PSA[22].
Просто говорю. Камера. Также, камера. — Он вытянул шею, чтобы посмотреть поверх крыш. Его спинные мускулы восхитительно и смущающе напряглись.— Ты не видела, никто не пришел?
Я поднялась по ступенькам. С площадки кругом были видны плоские крыши Калифорнии-Авеню.
— Нет. Кто-то идет?
— Нет. Наверное, нет. Я не знаю. Заходи, заходи, заходи. Вверх, вверх, вверх.
— Приятно, что ты оделся для такого случая.
Коул бросил взгляд на себя; он ущипнул кожу на своей груди.
— Я не надел… Я надел штаны! Внутрь, внутрь. Заходи в мое логово.
Квартира оказалась неожиданной. Я обнаружила, что это был уникальный фокус Западного Побережья: взять здание, которое выглядело, как маленький гараж, и превратить внутреннюю часть в обширную, просторную жилую площадь.
Я сразу же смогла бы сказать, что эта модернизированная студия была оборудована для Коула, но не Коулом. Вычурная книжная полка, усыпанная Калифорнийскими безделушками, отделяла спальню от жилой площади. Обрамленные винтажные плакаты, изображающие путешествия, и поддельные винтажные неоновые лампы украшали стены. В гостиной на подставке был установлен довольно необычный на вид синтезатор, тонкий слой пыли скопился на динамике рядом с ним.
Синтезатор стал тем, что вернуло меня к реальности. Это действительно происходило.
Здесь было так много камер. Несколько на уровне коленей.
Единственное доказательство участия Коула в создании интерьера было в маленькой кухне: на стойке длиной в руку расположились три полупустых бутылки содовой, открытый пакет чипсов и остатки хот-дога, лежащие на пустой булочке.
— Это противно, — сказала я.
Я была недалеко от мусорного ведра так же, как и он, но осталась на месте, пока Коул раздраженно не фыркнул и не свалил большую часть мусора в корзину.
— Это был завтрак? Мне стоило захватить пончики снаружи? — спросила я.
В ответ, Коул схватил меня за руку. Немного резко он затащил меня в ванную и захлопнул дверь позади нас. Мое отражение появилось одновременно в зеркале и в полностью стеклянном душе.
— Эй…
Коул приложил палец к губам и закрыл дверь позади нас.
— Камеры. Камеры, камеры, камеры.
— Но не здесь? — я огляделась. Как и вся квартира, ванная была светлой и просторной. Много места для рок-звезды и меня. Я вдохнула и почувствовала запах освежителя воздуха и мыла, никакого аромата волка. Я должна была признать, что оставалась спокойнее, чем я ожидала.
— Ну, вон одна, — презрительно сказал Коул, указывая на камеру, лежащую в умывальнике шикарной раковины. Она была отключена и наполовину разобрана, исследованный труп.
— Откуда она взялась?
Он шагнул в душ, не включив его, шлепая босыми ногами по плитке внутри.
— Над кроватью. Мне интересно, как скоро они заметят ее пропажу. Заходи, дитя, и увидишь чудеса, что ждут тебя.
— Ты шутишь или сказал это про душ?
Коул прислонился спиной к стене душа, и я увидела сложенные полотенца на кафельных сидениях внутри. Желтый пластиковый кухонный табурет служил крошечным столом. Он сделал приглашающий жест.