Грешники, которыми мы стали
Шрифт:
– Ты мог остаться с Джас.
Он смотрит на меня, но ничего не отвечает. Я думаю, что ответ слишком сложен для него – я спрашивала его лишь потому, что он считает, что я достойна жить.
Я встаю, позволяя одеялу соскользнуть с моего тела. Я знаю, что моё белье полностью прозрачное, но я не жду, чтобы увидеть реакцию Кейси. Вместо этого я иду к ручью. Он спрашивает меня, куда я иду, но я не отвечаю.
Я пью воду и моюсь в ней. Я нахожусь далеко от водоворота, поэтому не могу увидеть Кейси. Я опускаю ноги на дно, позволяя илистому дну массировать их. Концентрируюсь на воде, когда что– то сжимает мою грудь.
Я собираю так много, как только могу унести с собой. Когда возвращаюсь в лагерь, Кейси не обращает на меня внимания, потому что вернулись Валери и Джас.
***
– Мы хотим прийти к компромиссу.
– Нет, вы хотите, чтобы мой клиент признал свою вину.
Я сидела за алюминиевым столом. Мой адвокат был справа от меня, моя мама – слева. Я сдирала кутикулу под столом, пока не выступила кровь. Месячное испытание было ещё не завершено.
Я онемела.
Не поддается лечению. Не хочет общаться.
– Мы можем предложить сделку, если она признается.
– Даже если вы уменьшите срок, никто...
– Никто не будет уменьшать срок. Приговор будет изменен на один месяц в ПЦ.
Передовой центр? Это привлекло моё внимание.
Прокурор продолжил, но я уже знала ответ. Если даже я не уверена, что виновата, как присяжные могли утверждать это?
– Таких, как она, отправляют в Передовой Центр. Улик и показаний свидетелей достаточно.
– В случае, если вы забыли, ПЦ сейчас проходит испытания, – в голосе моего адвоката слышалось недоверие.
– Но он уже прописан в законе, – прокурор откинулся на спинку кресла, дергая за лацканы пиджака. – Что бы вы предпочли, мисс Ибарра? Длительный и растянутый судебный процесс? Смертный приговор? Или простая тюрьма, где вы будете свободны и сможете искупить свою вину?
Моя мать яростно покачала головой. Я чувствовала, как напряжён мой адвокат. Мне дана возможность положить конец всем судам. Прямо сейчас. Искупление или смерть. Если честно, смерть звучит намного лучше, чем дурная слава.
Адвокат спросил:
– Ты хочешь в Передовой Центр, не так ли?
Я киваю головой.
Прокурор улыбнулся, а моя мать начала плакать.
***
«Временная тюрьма». Прокурор, должно быть, шутил.
Три недели спустя национальные новости объявили, что ПЦ были готовы, и предложения для текущих судебных процессов были одобрены. Я была первой, кто заполнил заявку в ПЦ, но я не была одинока долго.
Когда меня забрали из моей камеры на обед, это было как в любой обычный день. Охранники постоянно следят за нами с оружием в руках, как ястребы, с выступа. Обычно я ела одна, или за столом людей, которые любили есть в одиночку. Социопаты. Я была слишком легкой мишенью для других девушек, особенно после того, как мой судебный процесс получил широкую огласку в СМИ. Я бы не удивилась, если бы все в столовой знали, кто я.
Меня всегда кто– то пихал. За день до этого одна из девушек прыгнула на меня и ударила кулаком в почку, но охранник прервал нашу борьбу прежде, чем она нанесла мне серьезный ущерб.
Сегодня
был день словесных атак:– Готова умереть, сука?
Я рисовала пальцем на тарелке остатком горчицы, поднимая голову. Я вытерла руки о штаны. Она была отвратительна. Дреды, кривой рот. Ужасная татуировка покрывала половину её лица.
Но она ничего не боится.
– Вполне готова.
Это правда. У меня всё болело. Если бы я умерла, то ничего не чувствовала бы. И я бы была с Меган.
Я посмотрела вниз на тарелку, на моё горчичное солнце, на траву и почувствовала тепло этого поля, где я никогда не побываю. Ни одна, ни с Меган. Я не смогу сфотографировать её, пока она наблюдает за закатом, не смогу увидеть огонь в её глазах, которые отражают солнце.
– Мило, – плюнула она, кивая на мой рисунок. – Уверена, это не то же самое, что фото той убитой тёлки.
Я сжала руки в кулаки. Такого рода притеснения я слишком хорошо знала. Я знала, что убеждала себя, будто это происходило из– за того, что многие из них были больные и хотели иметь такую же славу, что и я.
Обычно я могла справиться с этим, но сегодня хотела заехать кому– нибудь костяшками пальцев в нос.
Мне не представился шанс.
По всему залу вспыхнул хаос. Женщины вскочили на столы и начали кричать, бросать еду, пинать подносы. Все признаки борьбы. Охранники пытались остановить толпу, но сегодня все было хуже, чем обычно. Какая– то авторитетная фигура свистнула в свисток. Даже охранники больше не направляли свои автоматы на толпу.
– Вот дерьмо, – пробормотала девушка с дредами.
Я взяла свой поднос и поставила его на вершину стола. Кровь, остатки бекона. Я смотрела на это, как на картину – красивую, яркую и живую. Я хотела сделать нечто подобное.
Один охранник повел прочь девушку с короткими светлыми волосами и оторванным рукавом. Он повернул её, и я узнала её. Даже несмотря на то, что она была вся в крови. Я узнала её.
Валери Крейн.
Она боролась с охранниками, плюя в них красной слизью. Внезапно наши глаза встретились.
Я могла поклясться, что она улыбнулась мне.
– Лучше запомни это лицо, – сказала мне девушка с дредами.
– Почему это?
– Она получила сегодня путёвку в ПЦ. Кто знает? Находясь рядом с ней всё время... Может быть, она выбьет из тебя всю дурь, в конечном итоге.
Я села обратно.
– Это то, что ты хочешь сделать со мной, не так ли?
– Это то, что такой говнюк, как ты, заслуживает.
Она хотела взбесить меня этим, но это никогда не работало. Я не люблю давать людям здесь подобного рода удовлетворение.
Она оставила меня тогда, идя туда, откуда пришла, через кровавый след, как будто это было не более чем грязь на полу.
Я не узнала её имени, или что она сделала. Она не имеет значения.
Но Валери Крейн... Вот она будет иметь значение.
ГЛАВА 5
Всё, что говорит Джас, пронизано волнением.
Она считала, что мы были мертвы. Она думала, что если бы никого больше не встретила, то провела бы остаток своего времени здесь голодной и в одиночку.