Грезящая империя

Во сне Берилл обычно видит смерть Алмаза. Проснувшись, продолжает слышать его крики, полные боли. Пару раз, как и сегодня, он видел закрытый саркофаг с похорон брата. Сам не мог там присутствовать, но Агат рассказывал.

Ярко светит луна, и Берилл видит, что младший брат тоже здесь.

Когда Берилл очнулся впервые, по-настоящему очнулся после яда, он чувствовал себя отвратительно, а перед глазами стояла смерть Алмаза. Он сам хотел просто исчезнуть, перестать существовать в этой боли.

Агат развлекал его чтением и разговорами, потом заставлял играть с ним, вставать. Теперь строил планы о прогулке. Берилл чувствовал себя вполне способным на нее. Это лекари перестраховывались, но сам Берилл считал себя выздоровевшим.

Он больше не хотел исчезать.

У Агата имелись собственные покои, но в последнее время он часто ночами проскальзывал к Бериллу. Отчасти из-за самого Берилла, отчасти не хотел больше спать в прежних комнатах. Проговорился, что слышал там Алмаза, когда тот вопил от боли и умирал.

Отец отказал Агату, когда тот попросил о других комнатах.

Агату одиннадцать, и сейчас Берилл видит, что брат снова пробрался к нему и свернулся клубочком в ногах огромной постели.

Что-то не так.

Берилл чует это нутром, хотя всё тихо, в полумраке видно, как шевелится от размеренного дыхания Агат. Ничего необычного в его приходе тоже нет. А кошмары Берилла постепенно исчезают, они уже не такие страшные, чтобы будить всех вокруг.

Он всё равно уверен, что-то не так.

Берилл вылезает из-под одеяла и ползет по кровати к Агату, легонько трогает его за плечо, и только тут понимает — тело брата горит.

— Эй, Агат, просыпайся! Нужно унять жар.

Такое случалось, хотя обычно Берилл не присутствовал. Он знал, что чувствительность Агата к магии проявляется именно так. Слишком много грёз.

— Шиан!

Тот шевелится, открывает глаза и непонимающе смотрит на брата. От его тела как будто исходят волны жара, он почти обжигает Берилла.

Во мраке комнаты ему кажется, он сидит в огне.

— Тебе тоже снится, как магия всё убивает? — невнятно говорит Агат.

Берилл его не понимает. Его сны уж точно другие.

— А тебе снится?

— Сейчас приснилось. Так жарко…

Агат снова закрывает глаза и бормочет что-то бессвязное, а Берилл впервые за последние месяцы всерьез пугается. До этого ему снились кошмары, но в них был прошлый ужас, он отравлял, но уже свершился. Теперь Берилл впервые думает, что Агат смертен.

Он тоже может умереть.

Берилл зовет слуг, стражу, хоть кого-то, кто сможет помочь. В его голосе паника. Тут же комнату наполняют огни и люди. Агат моргает, явно не понимая, что происходит, и цепляется за Берилла. Тот не отпускает брата, пока слуги не наполняют ванную, а один из пришедших грезящих не уговаривает их окунуться.

***

Вздрогнув, Берилл проснулся. Похоже, он успел задремать у огня, и в том странном состоянии, когда еще не отключился, но сознание уже поплыло, видел не сон, а воспоминание.

Тогда вода действительно помогла, жар Агата исчез. А Берилл на всю жизнь запомнил это ощущение страха. Он подумал, что больше никогда не будет слушать крики боли брата, как с Алмазом, не станет беспомощно смотреть.

Жрецы почитали пять добродетелей и говорили о пяти пороках. Одним из них был эгоизм. Что ж, Берилл понимал, что его желания эгоистичны. Да, он переживал за близких. Но больше боялся собственной новой боли. Он не хотел отпускать.

Обратно во дворец они скакали вместе с Агатом.

Он сидел по другую сторону от костра, задумчиво смотрел на него, подперев голову кулаком. Вокруг во мраке маячили воины, всхрапывали лошади. Слуг с собой не брали, пошли налегке, чтобы добраться быстрее. Лекари позволили Агату скакать верхом, заявив, что его рана зажила.

Они остановились на ночную стоянку в одном дне пути от Ша’харара. Если будут также гнать лошадей, через день-другой вернутся в Кахар. Берилл хотел как можно быстрее покончить с отчетом отцу, взять необходимое, распорядиться об отправке в найденный город еще ученых. И убраться из дворца.

Это тоже эгоистично. Берилл не хотел там находиться. Пусть Ша’харар давил, но в нем осталась Ашнара.

Хотя похоть — еще один из пяти пороков.

— Ложись, — Агат, похоже, заметил, что Берилл очнулся. — Ты же спишь на ходу.

— А тебя дорога не вымотала?

— Еще как. Но из-за этого наоборот не могу уснуть.

Берилл потянулся, ощущая ноющие мышцы, но это приятная боль, напоминающая о том, как трудилось тело.

— Помнишь, как мне снились кошмары? — спросил Берилл. — После яда.

— Еще бы. Сейчас похоже? Это ведь снова яд.

— Ага. Только сны другие. Тогда я постоянно видел смерть Алмаза.

— А теперь?

Берилл смутился. Ему казалось неловким рассказывать об огне и мертвом Агате. Яд усиливал страхи, которые поселились после смерти Алмаза и так и не исчезли за прошедшие годы. Жрецы с их угрозами только увеличивали беспокойство.

Агат уловил колебания, поэтому сделал вид, что последнего вопроса не прозвучало. Выпрямился и вздохнул:

— Ладно, пошли спать. Завтра еще один долгий день дороги.

Они поставили одну большую палатку, где расположились оба принца — чтобы быстрее сложить лагерь, и чтобы Агат мог помочь с кошмарами Берилла, разбудить, пока не заметили воины. Они расположились вокруг, и Берилл отдал распоряжения, прежде чем нырнул внутрь палатки вслед за Агатом.

Брат сидел на своем спальнике, но вместо сна изучал какую-то книгу при отблесках единственной свечи.

— Мы же налегке пошли! — удивился Берилл. — А ты потащил с собой книгу?

— Одну же. Кфар дал. Какой-то ученый пытается воспроизвести магию Гленнохарской империи, но изыскания у него откровенно так себе. Никто не знает, какими были грёзы древних, но точно отличались от наших. В Ша’хараре может быть именно старая магия, вот я и попросил у Кфара.

Берилл покачал головой, предпочитая крепкий сон сомнительным ученым. Он залез в свой спальник и вспомнил, как к нему самому подошел Кфар Шемет перед тем, как принцы отправились в столицу.

Грезящий поклонился. Он всегда делал это так, как требовалось по этикету, но Берилл всё равно ощущал, будто Кфар не считал его выше себя по положению.

— Я должен предупредить вас, ваше высочество. Магия принца Агата может быть… нестабильной.

Берилл нахмурился, не очень понимая, к чему клонит грезящий. Обычно невозмутимый Кфар Шемет сейчас будто чувствовал себя не совсем удобно.