Громовая жемчужина

— Нет, — возразил он себе тем же голосом, но другим тоном. — Разве ты не видишь, что она врет?

— Подумаешь? А вдруг нет? Ты хранишь память о тысячах женщин, а я еще не познал ни одной. И при этом вынужден делить твои воспоминания — думаешь, это легко?

Сахемоти кашлянул.

— Извините, ребята, что прерываю вашу беседу. Хоори, Слепящее Пламя, заставь наконец свое тело заткнуться и протри глаза. Настоящая княгиня не смогла бы произнести мое истинное имя.

— Не верь ему, — прошипела Касима. Ее потрясающие изумрудные глаза все еще пытались зачаровать Анука, но лицо стремительно зарастало коротким сероватым мехом, по бокам прорастали острые уши, а соблазнительная белозубая улыбка превращалась в мелкие острые лисьи клыки…

— А ведь и точно — демон, — задумчиво протянул Анук и вдруг молниеносно просунул руку между тонкими языками пламени, схватил лже-Касиму за руку и втянул в огненное кольцо.

Шерсть лисицы вспыхнула, как сухой хворост, раздался ужасный, полный боли женский вопль… и через мгновение от демона-лисицы осталась только кучка черного пепла на песке. Анук вытер руку о штаны, гордо взглянул на брата, и вдруг его лицо побелело, а глаза закатились. Сахемоти подхватил его и осторожно усадил его на землю, с тревогой заметив, как потускнели и истончились огненные стены их убежища.

— Одна готова, — слабым голосом сообщил Анук, открывая глаза. — Мне уже лучше… что-то голова закружилась…

— Брат, ты молодец, — серьезно ответил Сахемоти. — Но мы всё равно пропали. И даже не потому, что твоих сил едва хватило на одного демона из семи. Свечи вот-вот догорят, а запасных у нас нет.

— Ага, я тоже собирался обратить ваше внимание на свечи, — донесся голос Везунчика. — Думаю, до утра вам тут без помощи не продержаться. Поспорим?

— Проваливай, — рявкнул Анук.

— Тут и спорить нечего.

Сахемоти обернулся к огненному демону:

— Брат, пора подумать о прорыве к морю. Лучше бы нам разделиться.

— Бросить меня хочешь? А сам — смыться?!

— Да об этом и речи нет! Но, похоже, нет другого выхода… Поодиночке у нас хорошие шансы…

— Ну давайте, поспорим! — не отставал Везунчик. — Если выиграю я, то вы расскажете мне всю правду о вашем ритуальном театре… или театральном ритуале. А если вы, тогда… ну назначьте сами, что хотите.

— Я тебя правильно понял? — спросил вдруг Сахемоти. — Ты решил выступить на нашей стороне?

Анук взглянул наверх с презрением.

— Сиди уж! Чтобы совладать с демонами, нужен сильный колдун, а не подручный плотника.

— Как знать… Ну так что, спорим?

— Ну давай, — согласился Сахемоти. — Поспорим. Если ты убьешь этих демонов, то я рассказываю тебе всю правду о театре. А если нет — тогда ты рассказываешь всю правду о себе.

— Хотя в этом случае ни рассказывать, ни слушать будет, скорее всего, некому, — съязвил Анук.

Наверху послышалось громкое шуршание, посыпались куски коры и мелкие ветки, и, обняв ствол руками и ногами, Везунчик съехал вниз на землю.

— Всё пузо ободрал! — весело сообщил он, отряхиваясь.

У предполагаемого шпиона Небесной Иерархии оказались раскосые светлые глаза, нос уточкой, высокие скулы и лохматые светло-рыжие волосы, напоминающие разворошенное воронье гнездо. Невысокий и тощий, одетый в бедную крестьянскую одежду, он ухмылялся братьям-богам так приветливо, словно они и не собирались отправить его в вывернутом виде в Нижний мир. Он протянул Сахемоти руку, как равный.

— Договорились, Везунчик?

— Что ж, по рукам… хе-хе… Сахемоти.

И Везунчик вышел за круг свечек.

Дальше все происходило стремительно. Демоны были адски быстры, но Везунчик уходил от их бросков и ударов с неуловимой глазом скоростью. Анук, впрочем, потом утверждал, что Везунчик вовсе не уворачивался, а просто стоял на месте. Две черные волчьи тени бросились на него с двух сторон одновременно. Лязгнули зубы, кто-то хрипло взвизгнул, и волки, столкнувшись в воздухе, врезались в огненную стену. Анук, не раздумывая, добил их своей молнией. Не успела еще угаснуть вспышка, а новые кучки пепла — просыпаться на землю, как из темноты взлетела еще одна тень. Ни единый смертный не смог бы опередить бросок пантеры — в отличие от демона. Черный медведь с недовольным ревом сбил ее на лету ударом лапы и набросился на Везунчика сам.

— Брат, это чудо! — вырвалось у Анука. — Они падают сами, клянусь! Он не колдует! Он… вообще ничего не делает!

Пантера, извернувшись в воздухе, пружинисто упала на лапу и тут же снова бросилась — на этот раз на медведя, — и отвесила ему когтистой лапой увесистую пощечину. Медведь заревел, становясь на дыбы…

— Ах чтоб тебя, паршивая тварь! — вскрикнул вдруг Везунчик, подскакивая на месте. — Я тебе покажу кусаться!

Демон-куница, о которой все забыли, подобралась и тяпнула Везунчика за ногу. Он пнул ее, пытаясь освободиться, но добился только того, что о нем вспомнили медведь и пантера. Стряхивая со штанины куницу, он потерял равновесие и свалился за землю. Пантера прыгнула на него, как воплощенная смерть. Медведь набросился едва ли не быстрее нее…

Внезапно над поляной пронесся оглушительный треск, и через мгновение демонов накрыла рухнувшая сосна. Багровое свечение ствола мигнуло и угасло, как будто кто-то задул огромную свечку. Обряд выворачивания наизнанку завершился.

Братья-боги молча смотрели, как теряют форму раздавленные, пронзенные ветвями демоны, как гаснут ядовито-желтые глаза, как звериные тела распадаются в пепел и впитываются в песок.

— Сказано же, — глухо прорычал демон-медведь, насаженный на острый сук, словно муха на рыболовный крючок. — Сказано… что семь… несчастливое число…

Через мгновение от него не осталось ничего, кроме изрядной кучи черного пепла. Посреди кучи обнаружился придавленный медведем Везунчик — весь в грязи, бездыханный.

— А ведь он выиграл спор! — сказала Анук, с уважением глянув на рыжего шпиона. — Победил демонов, но и сам погиб…

— Нет, не погиб. Он крепко получил по голове, но ничего, оклемается.

— Почему ты так думаешь?

— С ним не может случиться ничего плохого. Я вспомнил, кто это такой. Это Херуки-но ками, бог удачи.

Глава 23. Ким в лагере хваранов

По небу бежали облака, задевая лесистые макушки гор. Монотонно шумели кроны. Во влажном воздухе разлилась тяжесть. Должно быть, ночью будет гроза.

На большой поляне перед домом вонхва шел учебный бой: пыхтение, топот, воинственные выкрики, лязг и звон железа. Мальчики упражнялись только с настоящим оружием — такова была здешняя традиция. Вонхва похаживал поблизости, сбивая стеком верхушки цветущих трав, и, казалось, почти не смотрел на учеников. Клинки в их руках были неудобно развернуты лезвием вниз — это называлось обратным хватом, которым, по словам вонхва, должен был овладеть любой будущий хваран.