Грязные игры

– Не понял!
– поднял брови Акопов.

– Жалко. Их можно было просчитывать. Представь себе стихийное бедствие... К примеру, гололед зимой. Надо запастись песочком и посыпать на самых опасных участках. Полностью устранить аварии нельзя, но сократить их, и довольно значительно, можно. Так и со старыми авторитетами. Они хоть как-то контролируют ситуацию, с ними есть возможность договориться. На смену им идут новые, молодые. Настоящие волки. Эти не разговаривают. Сначала стреляют. Никаких сантиментов, никаких намеков на воровскую солидарность и честь.

– А ты договаривался?

– Со старыми - да. С новыми - ни разу. Поэтому, брат, возьми и четвертого. Из моей личной заначки. Тоже в качестве головы для счета. С Юрием Петровичем мы эту деталь обговорили.

– Кто?

– Игорь Балабанов, для своих - Балабан. Бывший чемпион Союза по штанге в полусреднем весе.

Спортсмен, красавец, без компьютера ни шагу. Деловые связи в Канаде и в Штатах. Специалист по отмыванию денег, по операциям с цветными металлами. Есть недоказанные эпизоды с оружейным плутонием. Взять не можем уничтожает и конкурентов, и всех потенциальных свидетелей.

– Пожалуй, с него и начну, - сказал Акопов после некоторого размышления.
– Вторым пойдет либо Рваный, либо Алмаз. В целом же все будет выглядеть как начало войны старых с молодыми. Ты мне сам подсказал этот ход.

– Неплохо, - согласился Рябушев.
– Вот и готовая версия для моих начальников.

Длинный летний день догорал. Фонари на Ореховом бульваре еще не зажигались, но дорога опустела, и многочисленные ларьки возле станции "Красногвардейская" уже были закрыты. Акопов успел купить в лавчонке, похожей на собачью будку, бутылку "пепси" - после жирного наперченного мяса, которым его угошал полковник Рябушев, очень хотелось пить. Только поднес бутылку ко рту - толкнули. "Пепси" пролилась за пазуху.

– Извините, - буркнул толкнувший и сунул деньги сидельцу лавки.
– Две пачки "Мальборо", пожалуйста.

Взял сигареты и повернулся к Акопову.

– Еще раз извините, боялся - не успею.

– Тебе надо называться не Толмачевым, а Толкачевым, - пошутил Акопов, вытирая носовым платком грудь.

– Вот так встреча!
– удивился Толмачев.
– Впрочем... У тебя же здесь свидание. Нормально прошло?

– Нормально. А ты что здесь делаешь?

– Живу, - пожал плечами Толмачев.

Он расковырял пачку сигарет, протянул Акопову. Тот лишь отмахнулся. Отошли от киоска, присели на бетонный парапет, ограждающий вход на станцию метро. Толмачев закурил. Синий дым встал столбиком в спокойном воздухе.

– Вообще-то здесь хорошо. Просторно. Не то что на Тишинке. Я там в прошлом году жил.

– А где?

– В Малом Тишинском переулке.

– Значит, это твою бывшую нору предлагал мне Абашкин!
– засмеялся Акопов.
– Я ж пока без квартиры. Ладно. Побегу. На электричку надо успеть.

Толмачев достал из портфеля сводное расписание, полистал.

– Не успеешь. Отсюда до Ленинградского вокзала - минут сорок. А последняя электричка до Поваровки уходит через полчаса. Арифметика! Так что пошли ко мне. Пошли, пошли!

Акопов заколебался:

– Неудобно. Дома-то что скажут?

– А кому говорить?

И они двинулись от станции через двор, потом через пустырь, по широким натоптанным тропкам в зарослях пижмы, шапки которой еще желтели в надвигающихся сумерках. Здоровенный черный ньюфаундленд подбежал к Акопову, обнюхал и побежал в траву, где прилег грузный мужчина в летах, неухоженный, с трехдневной щетиной на щеках.

– Это Нюшка, симпатичная псина, - представил собаку Толмачев.
– На шестом этаже живет.

А это Глорий Георгиевич Пронин. Писатель.

– Хозяин?

– Нет, Нюшкин приятель.

Пронин приветственно помахал рукою, пребывая в позе римского патриция в бане.

– Присоединяйтесь, - сказал писатель из травы.
– Пока есть к чему.
– И продемонстрировал початую бутылку вина.

Толмачев отмахнулся.

– А почему на метро катаешься?
– полюбопытствовал Акопов.
– Разве тебе не полагается разгонная машина?

– Полагается, но у меня же своя есть, да вот колодки начало клинить. А заняться некогда.

– Так сообщи в техотдел! И срок дай - три часа.

На колодки более чем достаточно.

– Ты не понял, - вздохнул Толмачев.
– Машина моя. Личная.

– Ну, ты даешь! А если тебе в метро ноги оторвут? Это по какой статье расходов пойдет? По личной или государственной? Еще один большевик на мою голову...

У самого дома их настиг ровный тяжелый гул.

– А говоришь - тихо тут, - сказал Акопов.

– Иногда гудят. Грунт возят. Достраивают метродепо.

– Это не грунт возят, - сказал Акопов, прислушиваясь.
– По-моему, это броня идет.

Они побежали от подъезда к углу дома по заросшему бурьяном газону. Зрелище, открывшееся им, потрясало. Широкой улицей Мусы Джалиля, мимо липовых аллей, мимо скверов, забитых легковушками и собаками, стремительно шла колонна боевых машин пехоты, раскрашенных под лягушачью кожу. Из плоских башен торчали зачехленные стволы.

В такт движению покачивались антенные штыри.

Облачка выхлопов скручивались в сизую ленту, которая висела над пустынной дорогой в теплом воздухе позднего вечера.

– Неужели опоздали?
– пробормотал Акопов.

27

"Политическая борьба в России достигла критической точки. Фаза сопротивления исчерпала себя, потому традиционная оппозиция (лишь эмоциональная, лишь протестантская) - исчерпала себя.

Период сопротивления закончился, начинается период национального восстания".

Программа национал-большевистской партии.

2 мая 1993г.

"Разваливаются не только объединения и части, но уже и виды Вооруженных Сил. Флота, по сути дела, у России практически нет. Ракетные войска крайне непропорционально сокращаются. Авиация и ПВО катастрофически теряют квалификацию...

Зато генералов в Российской Армии стало значительно больше, чем их было в Советских Вооруженных Силах".

С. Турченко.

"Мы стоим по грудь в трясине".

"Советская Россия",

1993, 17 июня.

Генерал задерживался. В присутственные дни он обычно приходил ровно кдевяти. На сей раз Толмачев успел разложить заметки надень, поработать с компьютером и даже перехватить в буфете кофе с рогаликом. Подумав, он взял еще чашечку, потому что чувствовал себя неважно. Не выспался - почти всю ночь вспоминали с Акоповым жизнь, в которой оказалось немало пересечений и общих знакомых.