Чтение онлайн

ЖАНРЫ

Гуляш из турула
Шрифт:

Спектакль «Португалия» в театре Катоны — словно карусель в луна-парке. Кто-то без конца вбегает и выбегает, со сцены сыплется мат, так что элегантную публику выворачивает со смеху, священник опрокидывает рюмку «Уникума» за рюмкой, трактирщик выливает остатки шприцера в вино, жизнь катится, только явно не с деревенской, а как минимум будапештской скоростью. Актеры играют гротескно, сверхэкспрессивно, самые важные реплики выкрикивают, чтобы лучше доходили до публики. Даже налакавшийся до одури алкоголик Сатана перемещается чересчур резво для мертвецки пьяного человека. Мы наблюдаем отчаянные попытки криком заглушить тоску, замаскировать депрессию, чтобы свистом и бодрыми песнями придать себе отваги в темном лесу, полном диких зверей. Публика бешено аплодирует, ей нравится послушать в субботний вечер, как известные и любимые актеры матерятся, словно сапожники. Их крики мешают распознать немощь героя, который рвется в свою вожделенную Португалию, но не в силах оставить унылый притон, где вместо порто наливают кислое вино с содовой. Наконец он решается ехать в Лиссабон, но вместо этого садится в обратный поезд до Будапешта, чтобы, по всей вероятности, провести там остаток своих дней.

В

пьесе «Геза-дитя» Яноша Хая парень-аутист из деревни близ городка Соб на севере страны получает работу в каменоломнях. Его обязанность — следить, чтобы на конвейере, перемещающем камни, ничего не случилось. В случае аварии или несчастного случая он должен нажать красную кнопку. Но ничего не происходит, и Геза чувствует себя невостребованным, вместо пользы от его работы — одна видимость, от него ничего не зависит. Он бросает работу и возвращается домой, жить с матерью и считать кафельные плитки на полу. Геза, деревенский дурачок, замечает очевидную истину, которую прекрасно видят и остальные рабочие, но не осознают ее, а может, не хотят в этом признаться, заливая глаза в пивной после работы, подобно жителям деревни, до которой добрался будапештский беглец из пьесы Эгрешши. Они знают, что перемены невозможны. Только недоразвитый Геза может думать, будто что-то изменится. Но даже он наконец понимает, что нужно отказаться от мечты о лучшей судьбе, потому что судьбу нельзя изменить. Потому-то она и судьба, а не план, как провести вечер, который всегда можно поменять.

«Геза-дитя» и «Португалия» — сюжеты не только о безнадежности венгерской посткоммунистической провинции, но прежде всего о невозможности бегства, об обреченности на венгерскую судьбу. О Португалии можно мечтать, но нельзя ее увидеть, доехать до нее, потому что нельзя стать португальцем, если ты — венгр, и рано или поздно тебе придется возвратиться в Будапешт, где ждут жена и работа. Герой «Португалии» добровольно возвращается в свою приватную тюрьму, поскольку знает, что там его место.

В Португалию можно попасть только вопреки своей воле. Там, в изгнании, в 1957 году умер Миклош Хорти. Его тело вернулось в Венгрию в 1993 году и было похоронено в его родном городке Кендереш, на полпути между Будапештом и Дебреценом. Португалия со своей бесконечной Атлантикой, с традицией великих мореплавателей была подходящим местом для бывшего адмирала. Может, время от времени он смотрел на океан и вспоминал времена, когда руководил мощным флотом и отдавал приказы имперско-королевским морякам? А может, больше размышлял о своем поражении, о нереализованной мечте о Великой Венгрии, завидуя Салазару и Франко, что им удалось удержать власть, хотя их проект — он должен был это понимать — был куда менее дерзновенным, чем его.

В Кендереш ведет дорога номер четыре, самая якобы опасная дорога в стране. В городке находится могила Хорти, дворец его имени и музей, ему посвященный. Надгробие адмирала аскетично, вытесано из белого камня, с полукруглой стелой. На камне простым шрифтом высечена надпись: «Витязь Миклош Хорти де Надьбанья [60] , адмирал, правитель Венгрии в 1920–1944 годах». А сверху написано: «Помним и молимся». На ограде, препятствующей доступу к могиле, висят ленты, окрашенные в цвета национального флага, которые привязывают паломники со всех концов страны. На белых полосах — названия городов или партий (есть, конечно, и фашиствующая MI'EP, нету, естественно, социалистической MSZP), даты посещений, а между лентами всунуты образки. Хорти для многих тоже является святым, мучеником Общего Дела. Я здесь — нетипичный пилигрим: в этот солнечный сентябрьский день хочу взглянуть на могилу слабого тирана, пристанище вечного покоя останков проигравшего вождя. Увидеть место захоронения утопической идеи.

60

Орден Витязя (Рыцаря) — высшая государственная награда Венгрии периода регентской монархии 1920–1944 гг.

Находящийся неподалеку музей, посвященный адмиралу, к сожалению, закрыт — его перестраивают. Сквозь дверное стекло можно увидеть только вестибюль: две витрины с адмиральскими мундирами и огромный якорь. В окнах видны лишь пустые залы со строительным мусором на полу. Не похоже на то, чтобы кто-то спешил с этим ремонтом. На дверях висит лишь записка, в которой нас информируют о возможности записаться на экскурсию по местам адмиральской славы, прейскурант и номер телефона.

Дворец семейства Хорти выглядит величественно. Все калитки, правда, заперты, а таблички, предупреждающие о злых собаках, бегающих по саду, не располагают к нелегальным вылазкам.

На перекрестках почти всех улиц стоят дорожные указатели, посылающие в путь по местам памяти о регенте, но не заметно, чтобы кто-то, кроме меня, внял им, чтобы кто-то отправился по следам вождя несостоявшейся Великой Венгрии. Только я кружу по городу, моя машина с заграничными номерами возбуждает сдержанное любопытство. Интересно, появляются ли тут другие заграничные машины с номерами из Темешвара, Кашши или Уйвидека.

Память о Хорти здесь, в Кендереше, выцвела и полиняла, как красно-бело-зеленые ленты на ограде его могилы. Мне кажется, что Хорти со своей идеей тем живее, чем дальше от Кендереша. Он оживает не в музеях и не на кладбище, а в распивочных, букинистических магазинах и на базарах.

На рынке на площади Бошняк в Будапеште — рынке, который скоро исчезнет, а на его месте, по соседству с проектируемой станцией новой линии метро, вырастет торговый центр — можно увидеть край, которого давно уже нет.

И тем не менее он по-прежнему существует: в умах и на рисунках, нашивках, плакатах и вышитых ковриках.

Мясная лавка на базаре на площади Бошняк целиком оклеена плакатами «Ференцвароша» и картами Венгрии до Трианона. «Ференцварош» — олицетворение Великой Венгрии и подобно ей уже мал и хил. Мясники тем не менее испытывают слабость к «Фради» [61] . В мясном магазине

на углу площади Москвы и улицы Декан тоже висят старые афиши и флажки «Ференцвароша». Над столами, за которыми служащие и местные старики едят хурку, уныло блекнут плакаты с составами «Фради» в 1967 и 1976 годах. Только прошлое имеет цену; никого не удовлетворяют ни нынешние границы Венгрии, ни нынешний «Ференцварош», бледная тень давней команды, плетущаяся где-то во второй лиге. На базаре на площади Бошняк аббревиатура FTC (Ferencv'arosi Torna Club) дополняет обрамленное красно-бело-зеленым флагом изображение земель Короны Святого Иштвана.

61

Прозвище футбольной команды «Ференцварош».

Наклейки с контурами Венгрии до Трианона, края, очертаниями напоминающего отбивную котлету, можно увидеть на автомобилях, куртках и ранцах гимназистов чаще, чем значки FTC. Глядя на сегодняшний «Ференцварош», невозможно поверить в его былую мощь. В мощь земель Короны Святого Иштвана удается поверить с большей легкостью, потому что это мощь мифа, который все время культивируется и подпитывается.

Мне нравится базар на площади Бошняк, и тем больше, чем ближе час его уничтожения. Бывало, я садился в центре в семерку и ехал туда только затем, чтобы пройтись между мясными и фруктово-овощными рядами, а потом стоя съесть лангош с сыром и сметаной или паприкаш с картошкой. Именно по этой причине меня радуют финансовые проблемы, возникшие при строительстве четвертой линии метро, которая должна была заканчиваться как раз у площади Бошняк, а сейчас дойдет в лучшем случае до вокзала Келети. А если когда-нибудь (наверное, так оно и будет) будку с лангошами вытеснит McDonald’s, мясной магазин с мясниками — националистами за прилавком — Kentucky Fried Chicken, а ряды с нелегальными китайскими подделками фирменной одежды и обуви — модные бутики с официальными китайскими подделками, то, возможно, меня уже не будет.

А пока я существую, пока все еще думаю о Будапеште, могу — как все, кто живет по-прежнему в Зугло, на площади Уйвидек, улицах Дертян и Таллер — обстукивать дыни и арбузы, проверяя их спелость, выбирать из кучи перцев твердые и не сморщенные, а потом съесть паприкаш с картошкой, вспомнить гимны Белы Хамваса в честь сала с паприкой и думать, что вот это и есть счастье.

Единообразие венгерских базаров заменит унификация международной торговли — скучной и везде одинаковой. Венгерские базары тоже одинаковы, но только в Венгрии. Будапештские рынки заслуживают великой поэмы александрийским стихом — этот, на площади Бошняк, и тот, что на улице Фени, на тылах торгового центра «Маммут». Будапештские базары ждут своей поэмы, воспевающей овощные и мясные ряды, буфеты с дешевым вином и палинкой, где с раннего утра солидарно надираются рабочие и пенсионеры; будки с лангошами, в которых жизнь начинается с рассвета и достигает кульминации около полудня, когда пора покупок гармонично перетекает в обеденное время и рядом с очередями к овощным и мясным будкам выстраиваются очереди в забегаловки и к окошкам, где мужчины в заляпанных фартуках жарят и тушат мясо. Когда, наконец, после полудня жизнь начинает замирать, базар понемногу пустеет: все уже куплено, предназначенные на сегодня форинты истрачены, на кухнях домов в Зугло, в Эржебетвароше и Буде мужья и жены режут лук, паприку и помидоры, готовя вечернюю трапезу, а из большой комнаты доносится голос теледиктора.

В Мадьярок хаза — Доме Венгров на улице Земмельвайса, на углу улицы Ракоци [62] , по которой перемещаются стада синих автобусов, еще недавно был магазин, где продавались только венгерские продукты. Международные концерны не имели туда доступа, у всех этих Johnson&Johnson, Unilever, Craft Foods, PepsiCo не было ни малейших шансов. Шансов там оказаться не было ни у международных или американских производителей продуктов и средств гигиены, ни у китайских продавцов кедов и маек. Это была утопическая торговля со скидками, доказывающая самодостаточность венгерского народа. Идеальное сочетание магазина бытовой химии с приходской лавкой церковной утвари. Было там шило и мыло, мед и стиральный порошок, средство для мытья окон и палинка, чай, сигареты «Hungaria» и «Pannonia», которые уже самим названием демонстрировали чистоту своего происхождения. Курить их — все равно что дышать чистым воздухом пушты; воняет навозом, но это наш национальный навоз. В таком магазине не могло обойтись без предметов мартирологии. Кроме трехцветных свечей с венгерским гербом здесь можно было купить восковые свечки с надписью «Трианон» и портретом святого Иштвана, стоящего на фоне карты Великой Венгрии и девиза «Так было, так будет». Рядом со свечами лежали стопки дамских колготок, название которых «Bella Patricia» настораживало своей иностранной этимологией. Но спокойно, без паники — это были венгерские колготки на венгерские ноги. Кроме колготок были там трусы, хлопчатобумажные и кружевные, для венгерских женщин, а может, и для венгерских мужчин, для фетишистов и трансвеститов националистического толка. Когда мы уже натянем венгерские колготки на венгерские трусы, можно надеть рубашку с венгерским гербом, а на голову нахлобучить кепку с турулом на фоне Великой Венгрии за тысячу восемьсот форинтов. Ну и ко всему этому в придачу — картошка и лук в деревянных ящиках у входа, сыры и колбасы и, конечно, паштет из гусиной печенки, который можно купить в каждом магазине.

62

Династия князей Трансильвании XVI–XVIII вв.

Того магазина уже нет — конечно, он прогорел, большому двухэтажному супермаркету со столь странным ассортиментом трудно было бы устоять в самом центре города. Без сомнения, дешевый китайский лук и дешевые китайские трусы победили венгерские, а молодые парни в воинских куртках с эмблемой Арпадов покупают кофе и средства для мытья посуды в лавках в своем микрорайоне; им не нужно для этого тащиться на улицу Земмельвайса. Одежду купят себе в магазине оружия и военной экипировки, а что-нибудь для души и ума — в книжном магазине «Szittya».

Поделиться с друзьями: