Гусар

Домой смог попасть только ближе часам к четырём после полудня.

Не успел я войти во двор и проследовать к крыльцу, как на ступеньках появился Прохор. Он так торопился, что едва не сбил Захара с ног, оттолкнув его локтем. Старик семенил следом за Прошкой, стараясь обогнать молодого слугу. Такой «наглости» за пацаном ещё не числилось. Обычно он Захара побаивался.

Старик ухватил Прохора за шиворот, поймав его практически на бегу, и настойчиво потянул назад. Прохор вместо того, чтоб уступить дорогу старшему «коллеге», принялся с еще большим энтузиазмом работать локтями.

В итоге, в дверях дома Антонины Митрофановны началась форменная давка из двух человек. Прохор рвался вперед, Захар тянул его обратно. Каждый из моих слуг желал быть первым.

— Ох, батюшка! Петр Алексеевич! Поручик! Да я так и знал! Герой! Наш герой! — Выкрикивал Прошка малосвязные фразы, пытаясь попутно отбиться от Захара. По-моему, он даже несколько раз лягнул его ногой.

— Поручик… Ох, беда… Чем выше чином, тем больнее падать. Теперь уж точно под трибунал за что-нибудь угодите. Или поляки прирежут. Или этот… Чаадаев… Ох, голова моя несчастная…– Стонал Захар, бедром отпихивая Прохора внутрь дома, при этом не забывая его щипать так сильно, что Прошка вскрикивал и кривился лицом.

— А ну прекратите этот балаган! — Раздался из-за спины моих слуг командирский окрик Антонины Митрофановны, которой, видимо, надоело наблюдать толкотню и едва ли не драку.

Услышав недовольство хозяйки, и Прошка, и Захар разом присмерели. Потом тихонечко расступились в стороны, пропуская вдову.

— Поздравляю, поручик Бестужев. После столь внезапного повышения уж точно не отвертеться от ответственности. — Произнесла Антонина Митрофановна с улыбкой. Она вышла на крыльцо и теперь наблюдала, как я поднимаюсь по ступеням ей навстречу. — И… берегите голову. Она вам еще пригодится. Говорят, количество ваших врагов продолжает приумножаться.

Я заверил Антонину, что враги для гусара — это скорее честь, чем досадная обуза. Не хотелось обсуждать все это с красивой женщиной. Ее забота, конечно, радовала, но имелось желание, чтоб она видела во мне настоящего мужчину, а не мальчика, которого хочется защитить.

От обеда я, само собой, отказался, а вот насчет бала сообщил сразу. Нужно было подготовиться, тем более до предстоящего мероприятия оставалось совсем немного.

Мои слуги, услышав о том, что их барин приглашен в дом Ожаровских, тут же взметалось по двору, пытаясь сделать все сразу. И баньку затопить, и форму приготовить, и рассказать мне новости. От первого я отказался, решив просто обмыться из бочки. Второе — одобрил. А насчёт третьего — велел обоим заняться делом, вместо того, чтоб собирать сплетни. Тем более новости один черт касались моей персоны, а о себе я и без того все знаю.

Суету, связанную с подготовкой к балу, дополнил Ржевский, явившийся в дом вдовы через пару часов. Он уже нарядился в парадный доломан и теперь стоял посреди гостиной, словно влюблённый в себя павлин, источая аромат дорогой помады, которой поручик намазал волосы так, что они едва не блестели в лучах предзакатного солнца.

— Ну что, поручик Бестужев? — громко вещал он, — Чин — один! Значит, и гулять будем на равных! Антонина Мирофановна, вы только посмотрите на него! Настоящий поручик!

Ржевский окинул меня критическим взглядом, пока я, стоя перед зеркалом, поправлял алый доломан.

— Хорош граф! Хорош…Вот только сапоги… Прошка! Давай сюда ваксу! С сапогами непорядок! Надо, чтоб блистали, как водная гладь при тихой погоде!

Пока Прошка с энтузиазмом драил мои сапоги до ослепительного блеска, а Захар ворчал о «суете перед бедой», я лихорадочно обдумывал кое-какую проблемку. Она мне казалась вполне насущной.

Бал, поляки, присутствие Радзивиллов…Поганое сочетание. Этот вечер может легко превратиться из приятного мероприятия с легким флиртом и шампанским в замаскированную западню. То, что шляхтичи туда явятся — к бабке не ходи. Неужто они упустят возможность нагадить тому, кого считают виновным в смерти родичей? Да ну на фиг!

— Ржевский, — начал я, поправляя саблю на портупее. Голос звучал серьезнее, чем планировал. — Ты помнишь тех поляков в приемной у Барклая?

Ржевский, натиравший щеки духами, понятия не имею, откуда он их взял, поморщился:

— Ну? Седой старейшина и тот молодой, с глазами, как у гадюки? Как не помнить. Смотрели так, будто мы их родовое гнездо спалили вместе с прабабушкой внутри. Ну и что?

— На балу у Ожаровского они будут. Обязательно. — Я повернулся к товарищу. — И это не просто недовольные аристократы. Это те, кто считает нас убийцами своих сородичей. Им нужна кровь. Или публичное унижение. А лучше — и то, и другое. Понимаешь, чем может закончиться сегодняшний вечер?

Ржевский поставил флакон на стол, его лицо слегка помрачнело.

— Ну… Бал есть бал. Там драться не станут. Этикет, все же не позволяет. Максимум — язвительный комплимент или холодный взгляд. Мы же не в корчме.

— Не станут? — Я усмехнулся, но не потому что мне весело. — Ржевский, они готовы были прибить меня в кабинете министра! Что им стоит устроить скандал на балу? А еще лучше, чтоб самим остаться, белыми и пушистыми –спровоцировать нас? Выставить дураками или трусами перед всем светом Вильно? А потом… Дуэль все равно неизбежна. И это еще хорошо, если дуэль. У меня имеются ощущения, что поляки скорее просто прибьют нас по одному. В темной подворотне. Ты их лица видел? Этим господам чужды понятие чести и совести. Нет… я не хочу идти туда вдвоем против всего их клана.

Я подошел к окну, глядя на закатное небо. Мысли работали четко, анализируя возможное развитие событий.

— Предлагаю взять наших? Алексина, Марцевича, тех, кто был с нами в ту ночь? Они теперь тоже герои и они знают всю ситуацию.

Ржевский нахмурился, не до конца понимая мою логику:

— Ты хочешь взять их с собой? На бал? Но полковник велел только нам явиться…

— Полковник велел нам вести себя прилично и не навести шуму, — парировал я. — А знаешь, как бывает? Если начальство говорит не драться, по закону подлости нам точно драться, скорее всего, придется. Наши товарищи… Они не просто подмога. Они еще и свидетели. Что если после бала поляки устроят нам засаду. Справимся ли мы? Конечно! Я не сомневаюсь ни в твоей, ни в своей храбрости. Но нас снова обвинять в членовредительстве польских дворян. К тому же, если ситуация снова коснётся нас двоих, мы не сможем ничего доказать. Скажут, опять Бестужев и Ржевский бедненьких шляхтичей убили. А вот если нас будет… ну хотя бы семеро… Это — свидетели. Свидетели того, что поляки были вооружены и напали первыми. Если что-то случится, слово наших товарищей будет весомее. И… — я посмотрел Ржевскому прямо в глаза, — вместе мы — не просто гусары. Мы — братство и пусть весь Вильно это знает.

После моего пояснения мысль о том, чтобы явиться на враждебную территорию не вдвоём, а сплоченной группой ветеранов ночной стычки, показалась Ржевскому привлекательной. Его лицо посветлело, а в глазах зажегся знакомый азарт.

— Дьявол, Бестужев, ты прав! — Поручик звонко хлопнул себя по ляжке. — Пусть эти польские крысы знают, с кем имеют дело! Мы не парочка забияк, а гусары! Герои! Алексин вон, так и рвется всегда в бой, Марцевич — непоколебимая стена! Да и остальные… Ох, и повеселимся мы сегодня!

Ржевский восторженно закатил глаза и несколько раз причмокнул губами. Он уже представлял, как наша группа в парадных мундирах производит фурор.

— Веселье — потом, — напомнил я сухо. — Сначала — осторожность и готовность. Отправляйся к нашим. Скажи, пусть готовятся. Времени в обрез осталось. Пистоли… на всякий случай…

— Возьмем! — Перебил меня Ржевский, не дослушав до конца.

— Нет! — Резко ответил я. — Как раз наоборот. Пистоли не брать. Знаю я вас…Придется потом не только за поляками следить, но и за вами. Мы идем показать, что нас не сломить и не запугать. И что за каждым из нас стоит весь эскадрон. Оружие — только сабли и только для красоты образа. Если что-то пойдет не так, справимся голыми руками.