Гувернантка из Лидброк-Гроув
Шрифт:
При этом внутреннее беспокойство не оставляло меня даже во сне и я проснулась засветло, хотя горничная Сара уверяла меня, что нужно вставать с постели не раньше восьмого, по той причине, что первый завтрак в доме Меллоунов подается в девять часов утра. Но я предпочла встать раньше, чтобы привести себя в порядок и пришить к своему черному платью из хлопка свежий кружевной воротник. Это единственное украшение, которое могла позволить себе в будние дни простая гувернантка в богатом доме.
После завтрака, состоящего из свежей овсянки и вареного яйца, я уединилась вместе с Томом в классной комнате и попыталась дать ему первый урок. Увы, очень скоро мне пришлось убедиться в том, что это трудная, почти невыполнимая для меня задача. Прежние воспитательницы Тома и его гувернер с трудом научили его читать по складам, а писать он мог разве что малоразборчивые каракули. Я попыталась применить все свое умение, которое приобрела во время занятий с Фанни,
Мне раньше доводилось слышать рассказы о том, что в некоторых родовитых семьях к гувернантками привязывались настолько, что их считали чуть ли не членами семьи и обедали с ними за одним столом. Я наивно полагала, что Меллоуны удостоят меня этой чести, ведь все-таки я была дочерью благородного джентльмена, пусть даже разорившегося. Но нет, миссис Меллоун распорядилась, чтобы я обедала за столом прислуги, явно показывая этим отношением, что если она мне платит деньги, то я стою для нее на одной ступени с другими служанками дома. Скоро я поняла, что мне не стоит чрезмерно огорчаться из-за того, что я обедаю по правую руку от дворецкого. Меллоуны обращались с людьми, служившими им на редкость презрительно и высокомерно, а слуги, разделявшие со мной немудреную трапезу, хоть и обнаруживали грубоватость в манерах, свойственную северянам, но вместе с этим были людьми искренними и добрыми, они проявляли ко мне участие, видя, как я страдаю от черствости хозяевов. Провидение словно испытывало меня на прочность, желая показать какую большую ошибку я совершила, ответив отказом на предложение выйти замуж за своего кузена Джона. Оказавшись бедной девушкой без всяких средств к существованию, я словно лишилась уважения людей привилегированного круга, к которому принадлежала от рождения, и всяких прав. Миссис Меллоун отказала мне даже в вечернем отдыхе, и когда Том засыпал в своей детской, заставляла меня чинить его и свою одежду.
– Праздным рукам находит работу дьявол, - неизменно повторяла она, видимо ставя себе в заслугу то, что лишила гувернантку своего сына всякого досуга.
Причем она требовала тонкого шитья, несмотря на тусклый свет предоставленной мне лампы, и это скоро отразилось на моем самочувствии. Глаза скоро начали болеть, и кухарка украдкой давала мне заварку чая для облегчения болезненных симптомов. Так, час обеда и общения с прислугой Меллоунов – этими искренними и отзывчивыми людьми – стали для меня лучшим временем суток.
Прошла неделя и я впала в недостойное уныние от валящихся на меня, словно ком снега, огорчений. Миссис Меллоун оставила всякую сдержанность в обращении со мной и грубо распекала меня, если была недовольна моей работой. Том, видя откровенное пренебрежение матери по отношению ко мне и мою незначительность в доме своих родителей, окончательно перестал прислушиваться к моим справедливым требованиям, что навлекало на меня дополнительные нарекания миссис Меллоун. Этого мальчика могла укротить только большая строгость, даже жестокость, но я со своей мягкой натурой никак не могла воздействовать на него притом, что мне запрещалось жестко наказывать его. Дориана я не только не смогла увидеть за все свое время пребывания в Эрглтоне, но никто не мог ничего рассказать мне о нем. И, гуляя после обеда по дорожкам сада вместе с Томом, я окончательно решила, что мое решение служить гувернанткой в доме Меллоунов стало ошибкой и мне нужно написать письмо леди Амелии с просьбой сделать меня компаньонкой Фанни.
Пока я в задумчивости прохаживалась между кустами поздних роз и георгинами, размышляя над тем, как осуществить новые планы, Том побежал к лужайке посмотреть свою ловушку на кротов. К его огорчению, в ней не обнаружилось пойманного зверька, зато в силках для птиц запутался сизый голубь. Я отвлеклась от своих мыслей, услышав тревожное воркование птицы и торжествующие вопли маленького негодника, ради забавы бросающего камни в пойманную птицу, тщетно уворачивающуюся от небольших, летящих в нее кусков гранита.
Мое сердце замерло при виде такой ничем не оправданной детской жестокости, затем я бросилась вперед, пытаясь защитить несчастного голубя от новых ударов.
– Том, нельзя! Нельзя мучать птиц, Том, они тоже создания Божьих рук, - жалобно твердила я, пытаясь словами вразумить разошедшего мальчика.
Но Тому, как всегда, мои слова оказались совершенно безразличны, и он не прекращал бросать камни в окровавленного голубя, который уже не кричал, а хрипел.
Тогда я, забыв об обычной сдержанности, быстро сняла со своей талии поясок и попыталась им связать запястья малолетнего истязателя птиц. Однако Том вырвался из моих рук и, разозлившись, бросил один из своих камней уже в меня.Мой лоб тут же залило кровью. Очевидно, острый край брошенного камня задел артерию, потому что крови выбежало много. Том не ожидал такого результата своих действий и испугался моего окровавленного лица. Он заплакал и отчаянно закричал:
– Это не я!
Все же его детское сердце не окончательно зачерствело от неправильного воспитания потакающих ему во всем родителей, и он очень переживал, что его злоба привела к такому исходу как мое ранение.
Я достала свой платок из кармана, вытерла им кровь с лица, прижала его к ране, препятствуя образованию нового потока, и ласково стала успокаивать взволнованного мальчика.
– Том, все хорошо, все уже позади и моя рана скоро затянется, - уверяла я его.
Всхлипывания Тома мало-помалу начали стихать. Мальчик с опаской посмотрел на меня и, не заметив ничего угрожающего моей жизни, повеселел.
– Я люблю вас, мисс Линн! – вдруг неожиданно произнес он, застенчиво смотря на меня из-под своих рыжих ресниц.
– Я тебя тоже, Том! – невольно, но искренне сказала я в ответ, так меня растрогала внезапная перемена в его обращении со мной.
В полном согласии мы освободили голубя из силков. К счастью, он меньше пострадал от камней, чем можно было ожидать, и даже мог улететь на дерево.
С этого дня я и Том стали друзьями. Я до того привязалась к мальчику, что отодвинула мои планы возвращения в Лондон на неопределенный срок.
» Глава 12
Осень окончательно вступила в свои права, и хорошая погода надолго покинула Ланкашир. Густые туманы часто простирались за большими окнами дома Мэллоунов, их сменяли проливные дожди, но хуже всего для меня оказались непривычные северные холода, да еще при наличии плохо отапливаемого камина в моей комнате. Дождевой плащ, привезенный мною из Лондона, плохо защищал от непогоды в холодном крае, где сильный ветер накидывался на путников, как на своих злейших врагов, - яростно и порывисто. Том из-за долгой прогулки при таком ветре сильно простудился и лежал в горячке в кровати под постоянным присмотром своей няни. К нему вызвали доктора из Эрглтона, и я от души надеялась, что врач скоро вылечит бедного мальчика, находящегося в тяжелом бреду.
Я поняла, что мне не пережить зиму в Ланкашире в теплой одежде, предназначенной для мягкого английского юга и заказала себе новый плащ из плотной шерстяной ткани у местной портнихи. Миссис Хэйт согласилась пошить мне нужную обнову, но, поскольку я не могла доплатить ей за срочность работы, то она не торопилась делать мой заказ, предпочитая уделять время более выгодным клиентам.
Выход виделся в том, чтобы по возможности утеплить ту одежду, которая у меня имелась. Я как раз занималась этим делом, когда в дверь предусмотрительно постучались и на мое приглашение войти, лакей Джефри зашел в комнату и почтительно произнес, протягивая мне запечатанный конверт:
– Мисс Линн, вам письмо!
– Благодарю тебя, Джефри, - обрадованно сказала я, с готовностью беря послание. Переписка с друзьями являлась единственной моей отрадой в доме Мэллоунов, где суровая хозяйка безжалостно давала мне все новую и новую работу, желая с избытком вернуть те деньги, которые она мне платила за воспитание и обучение Тома. И я не знала иной радости в семье моих нанимателей, кроме общения с моим живым и непосредственным воспитанником.
Письмо было от Фанни, путешествовавшей осенью с молодым мужем по Италии. Моя подруга увлеченно описывала прекрасную виллу, снятую виконтом Деверо, и расположенную среди живописных скал над лучезарным Адриатическим морем. А также она расписывала во всех подробностях свое счастливое пребывание в ней. Знакомства с путешествующими богатыми англичанами и итальянскими аристократами, роскошные приемы, дорогая и красивая мебель, приятная непринужденность желанных гостей, пикники и катания на лодках по морю – Фанни легко и красиво создавала на бумаге все эти пленительные образы, делая меня сопричастной празднику жизни, в котором она участвовала, и заставляя искренне радоваться за нее. Под конец она задала ряд вопросов о моей жизни, которую я вела в суровом, обдуваемом всеми ветрами Ланкашире, а также осведомилась – не хочу ли я присоединиться к ней в Италии в качестве ее подруги и постоянной компаньонки? Ее мужа постоянно навещали холостые друзья и знакомые подходящего возраста, и при желании среди них можно найти для меня, ее самой близкой и дорогой подруги, подходящего спутника жизни, с которым можно вступить в законный брак.