Халхин-Гол, до и после. Часть вторая
Шрифт:
Ахмеров прервал на время нужное для того, чтобы налить ещё по 50 капель себе и Владимиру Ивановичу, и продолжил воспоминания.
– Следующие три дня были для меня не интересны. Ворошилова разместили в пассажирском вагончике, стоящем в тупике на вновь построенной ветке железной дороги. Рядом нашлось место и для меня. Так, что бытовые вопросы особого беспокойства не вызывали. Взвод охраны из чимкентских бойцов расположился рядом в палатках. Ворошилов был почти всё время на совещаниях в штабе группы, где вникал во все подробности размещения, расположения и снабжения частей и подразделений войск. Также рассматривались вопросы боевой учёбы войск находящихся в третьем эшелоне и не задействованных непосредственно на линии соприкосновения.
Дальше Фарид Алимжанович рассказал, что когда в конце первого дня спросил у маршала,
За два дня Ахмеров успел посетить три госпиталя. Персонал госпиталя состоял в основном из специалистов 1939 года, которым в помощь были выделены по несколько человек специалистов из 2016 года. Специалисты из 1939 года были всем довольны, особенно тем, что велись бои невысокой интенсивности, и раненых было немного. Особенно радовало то, что ташкентские привезли с собой большое количество медикаментов, инструмента, в том числе одноразового. Но жизненный опыт говорил им, что средств много не бывает и сотрудники из числа помнящих гражданскую войну, отстирывали и кипятили бинты, сушили их и складывали на чёрный день, чем вызывали большое неудовольствие ташкентских, видевших в этом возможный источник заражений. Кроме того «местные» собирали и стерилизовали одноразовые шприцы и иголки, всячески возмущаясь, когда «ташкентские» выбрасывали эти с точки зрения «местных» - драгоценности. Но всё это в такой дружеской обстановке, что, практически, не приводило ни к каким трениям и недоразумениям. Особенно «местным» нравились медикаменты ташкентских. О многих из них врачи не читали даже в зарубежных журналах. Ташкентские жаловались на недостаток электричества. Приборы и аппараты, которые они с собой прихватили, элементарно было некуда включить. Но и те и другие высоко ценили опыт и знания своих напарников и всячески старались учиться друг у друга. Тем более у специалистов из Ташкента были свежи основные понятия о военно-полевой хирургии и медицине основанные на опыте афганской войны. Раздавая гостинцы и выслушивая жалобы и предложения, Ахмеров всё это записывал в своём смартфоне, для того чтобы довести до начальства.
На второй день, на самолёте Ан-2, полёты которых, проходили, можно сказать, уже регулярно, прилетел комдив Жуков. Он доложил, что порядок на станциях отправления, более-менее наведён, и действительно, войска и техника, стали поступать непрерывным потоком. Начальство почти всё время было занято размещением прибывающих войск, постановкой задач новым частям и подразделениям. Ахмеров продолжал заниматься объездом госпиталей.
– Знаешь, кого я встретил в одном из госпиталей? – спросил он у Владимира Ивановича, - и сам же ответил, - Николая Ивановича Сергеева.
– Как? Кольку Сергеева? – удивился Левицкий.
И Ахмеров рассказал, что наш героический сотрудник института, добровольно отправившийся на войну, уже успел совершить очередной подвиг. В одном из воздушных боёв в конце мая около его истребителя взорвался японский зенитный снаряд и маленький осколочек, размером не более 1-го грамма полоснул по голове нашего героя и чуть не снял скальп с него. То ли размер осколка был сильно мал, то ли голова у Кольки была очень крепкая, кость осталась цела, но кожу порезало сильно. Весь залитый кровью, с почти половиной неработающих цилиндров мотора М-63, с пробитыми местами консолями крыльев, Сергеев не выполнил приказ пункта наведения, покинуть самолёт, вышел из боя, довёл машину до аэродрома подскока и успешно посадил. Техник, который помогал пилоту вылезти из кокпита, чуть в обморок не упал, видя столько крови на комбинезоне пилота. И вот теперь этот герой сидит в госпитале и просит допустить его к полётам, говоря, что жив и здоров, а медицинское начальство не хочет его допускать, ссылаясь на то, что у пилота может быть серьёзная контузия, а определить, есть она или нет могут только в центральных госпиталях. Обратив внимание, что Ахмеров рассматривает его стриженую голову, украшенную длинным медицинским швом, Сергеев сказал, что он теперь как Шариков, пострадавший на империалистических фронтах.
Ахмеров ничего не сказал, но понял, что запрещённые в 1939 году книги, бывшие на его ноутбуке, попали в общественность. Как минимум, общественность института.
– Самолёт, и тот, уже починили, и он воюет,
а я тут постель занимаю. Хорошо, ещё раненых не много.– И что? – спросил Левицкий.
– И ничего, забрал я его с собой, когда улетал в Москву. Завтра выйдет на работу.
–
Видя, что интерес Левицкого к его рассказу не угас, Ахмеров продолжил.
– А знаешь, я во время поездки, чуть не поверил в то, что мы все живём в матрице.
И Фарид Алимжанович рассказал, что после объезда госпиталей, он просился у Ворошилова, разрешить ему съездить на линию соприкосновения. Ворошилов категорически был против, объясняя тем, что товарищ Сталин голову снимет со всех, если с Ахмеровым что-либо случится. И только после долгих просьб разрешил побывать на позиции миномётчиков во втором эшелоне обороны, на участке, где позиции занимает батальон бывших старших командиров Красной Армии. Этот батальон, вернее только часть его, прилетел третьего дня на Ан-12 прямо из Чимкента. И вот им в качестве взвода тяжёлого оружия придали миномётчиков. Они расположены около батальонного наблюдательного пункта. Ближе к передовой Ворошилов запретил приближаться.
Ранним утром Ахмеров с водителем подъехали к батальонному наблюдательному пункту и сразу были остановлены караульным. Тот, срываясь на крик, объяснил прибывшим, что сейчас придёт командир взвода и объяснит незваным гостям, что нельзя по фронту ездить на автомобиле как по Тверской, и что только вчера был артналёт и если, не дай боже, японские разведчики не спят, они с удовольствием повторят его по командирской машине. Отвечай потом за этих командиров. А его дело маленькое, он уже и так на фронте – дальше не сошлют.
На крик караульного из хорошо замаскированной землянки вышел слегка заспанный младший лейтенант, небольшого роста, курносый блондин или сильно светло-русый, хорошо выгоревший на степном солнце. Наверное, весь этот крик постового был и рассчитан на то, чтобы дать младшему лейтенанту время привести себя в порядок.
Убедившись, что незнакомый подполковник прибыл по праву, и что визит не влечёт за собой неприятностей, младший лейтенант распорядился, чтобы машину загнали в капонир и замаскировали.
Ахмеров, увидев лейтенанта, почувствовал, что он ему кого-то напоминает, а когда тот представился: «Младший лейтенант Егорушкин», подполковник не сдержался и спросил: «Анатолий Иванович? Из Москвы?»
– Так точно, товарищ подполковник, Второе Московское артиллерийское училище, ускоренный выпуск.
Некоторое время Ахмеров стоял в задумчивости, так этот «младшой» напомнил ему его собственного командира взвода разведки батареи управления 1076-го зенитно-ракетного полка, 27-ой гвардейской мотострелковой дивизии, 1-ой гвардейской танковой армии ГСВГ, где в 1972-74 годах проходил срочную службу сержант Ахмеров. Ладно, лицо у младшего лейтенанта типовое, у многих такое, но чтобы фамилия и имя и отчество совпали. Так не бывает. Или в «Матрице» произошёл капитальный сбой. Лейтенант вопросительно посмотрел на подполковника, тот, придя в себя, махнул рукой, ничего, бывает.
– Вот что, Анатолий Иванович, позови-ка своего каптёра. Он есть у тебя во взводе?
– Есть, товарищ подполковник, - польщённый, что начальство назвало его по имени-отчеству, младший лейтенант покраснел как девушка, даже через загар было видно.
– Сашко, казак, иди сюда!
Из соседней землянки, сооружённой из элементов нар, на которых ехали бойцы в товарныхвагонах типа «теплушка», вышел довольно высокий для своего времени, крепкий, даже «кряжистый» молодой человек в артиллерийской форме, с треугольником ефрейтора в петлице. Его квадратное скуластое лицо, лихой чуб над высоким и широким лбом, лёгкая колченогость, свойственная кавалеристам, выдавала в нём жителя Кубани или других мест близких к Дону. Ахмеров даже фамилию спрашивать не стал у каптёра, а то если будет фамилия Бучинский, как у каптёра 1974 года, не знаю, что надо делать с этой матрицей.
– Вот, что, товарищ ефрейтор, несите самый большой котелок, который есть во взводе.
– Ага, понял. – И побежал в свою землянку.
– И ты, младший лейтенант, неси свою кружку.
Водитель Ахмерова, тоже хорошо знающий своё дело, уже стоял с очередной коробкой конфет.
Ахмеров щедро насыпал полный с верхом котелок карамели, просыпав ещё несколько штук на свежесколоченный стол со скамейками, за которым, видимо, взвод принимал пищу. Кружка «младшого» тоже была щедро наполнена.