Ханский ярлык

Юрий Данилович, приведя своё войско к Бортневу, встал лагерем. Поставил свой шатёр, в котором обосновалась княгиня Агафья и сразу же занялась обустройством походного семейного очага. У шатра всё время горел костёр, на котором готовилась пища для князя. Агафья считала своим долгом самой кормить мужа из своих рук. Правда, всё, что она умела, это лишь жарить на огне мясо да варить в котле пшённое хлёбово. Но и это, намотавшись на морозе по дружинам, князь съедал с великой охотой и всегда не забывал благодарить жену:

— Спасибо, Гашенька, не знаю, чтоб я без тебя и делал.

От этих слов приятно становилось молодой княгине.

Рядом стоял и шатёр князя Бориса Даниловича, который тоже пользовался гостеприимством княгини Агафьи, часто обедая у неё.

Кавгадый со своими татарами встал за лесом и бывал у князя лишь наездами. И князь и посол опасались соединять свои воинства в одном лагере — это неизбежно повлекло бы за собой ссоры русских с татарами, а там, возможно, и драки.

— Соединимся тогда, когда увидим полк Михаила! — так порешили они.

— Когда я сцеплюсь с ним, — говорил Юрий, — ты зайдёшь к нему с хвоста. И он побежит как миленький. Вот тогда пускай вдогон своих головорезов.

— Михаила, наверно, надо пленить?

— Необязательно. В сече копьё и меч не разбирают, кто князь, а кто рядовой воин. В бою все равны.

— Когда выступим?

— Как только подойдут новгородцы. Застряли в Торжке, никак не выступят, обжираются с голодухи.

Более трёх недель прождал князь Юрий новгородцев. Столь долгое ожидание рати на морозе не шло на пользу воинам, у костров гудело недовольство:

— Он что, привёл нас морозить? Мы ему тараканы?

— Боится, наверно.

— Ежели боится, незачем выступать было. У меня жонка вот-вот родить должна.

— У тебя жонка, а у меня дома кобыла жерёбая, корова стельная. Заморозят бабы телёнка, ей-ей, заморозят. В прошлом годе я только и уследил. Оне дрыхли, мокрохвостые.

— А може, опять уладятся, как тогда у Костромы?

— Да уж скорей бы мирились, чё ли.

Кавгадый иногда затевал разговор о мире, но столь нерешительно, вяло, что Юрий с порога отметал мысль об этом:

— Никогда! Или я, или он.

Ханский посол невольно чесал в потылице [213] , помня наказ хана. И как ни прикидывал, получалось, что именно он будет виноват в случившемся. Кто бы ни победил. Узбек великим князем-то Михаила назначил и, если Юрий побьёт его (а это, пожалуй, так и будет), то хан с него, с Кавгадыя, и спросит: «Я зачем тебя посылал? Как ты допустил до этого?»

Но если победит Михаил (хотя в это с трудом верится), попрёков хана не избежать: «Как ты допустил до разгрома зятя моего?»

213

Потылица — затылок, загривок.

Куда ни кинь, кругом клин. Победа любой стороны грозила Кавгадыю неприятностями.

«Чёртов мальчишка, — думал он о Юрии. — Вожжа под хвост попала, закусил удила, ничем его не удержишь. Не был бы ты зятем хана, я б тебе показал».

Так и не мог решить для себя Кавгадый: чья победа для него выгодней? Лучше бы, конечно, опять разнять этих петухов, было б чем похвастаться перед ханом. Но ныне, судя по всему, оба настроены серьёзно и уступать никто не хочет.

Долгое топтание полка на одном месте имеет большой недостаток: снижается боевитость воинов, появляется некое благодушие — а-а, ничего не случится.

Видимо, на это и рассчитывал Михаил Ярославич, выдерживая противника в поле на морозе.

Иван Акинфович предлагал бить союзников по очереди. Начать с москвичей, а потом повернуть на новгородцев. Но князь отмахивался:

— Погодь, погодь. Пусть до кучи сбегутся, тогда и почнём.

Приход новгородцев под Бортнев был встречен Юрием Даниловичем с удовлетворением, хотя и не без упрёков:

— Ну наконец-то явились, — выговаривал он посаднику. — Сколько ж ждать можно?

— Мы надеялись, он пойдёт на Торжок, и там укреплялись. А тут, в чистом поле, и обогреться негде.

— Ничего. Возьмём Тверь, обогреемся.

В шатёр к Юрию Даниловичу были собраны все командиры — тысяцкие и даже некоторые сотские — для выработки согласованных действий.

Романец притащил откуда-то трёхсвечный шандал, возжёг свечи, чтоб было посветлее, и установил его на шаткий походный столик.

— Ну вот, — начал князь, обведя удовлетворённым взором присутствующих. — Мы все в сборе, завтра выступаем на Тверь. Пойдём мы таким порядком...

Увы, каким порядком они пойдут на Тверь, князь сказать не успел. В этот миг в шатёр влетел Иванец с выпученными глазами и заорал:

— Тверцы-ы-ы!

— Чего орёшь? Какие тверды? Где?

— Они из-за леса налетели.

— Там же татары...

Все кинулись к выходу столь густо, что сорвали в дверях полог.

Тверской полк действительно налетел со стороны татар. Налетел неожиданно, когда доваривался в котлах ужин. Кавгадый, не желавший ничьей победы, увидел полк, во много превосходивший его отряд, принял, на его взгляд, самое верное решение: приказал санчакбеям [214] бросить стяги и бежать. И сам поскакал впереди отряда, уводя его в сторону от поля предстоящей сечи. Татарские кони были резвы, тверским конникам удалось срубить у котлов лишь несколько замешкавшихся татар, за остальными лишь взвился белой пылью снежок. Однако нескольких удалось захватить в плен.

214

Санчагбей — знаменосец.

Столь стремительное бегство татар вдохновило конников великого князя, и на московско-новгородский полк они вымчались из-за леса, уверенные в собственном успехе.

Нет ничего губительнее нападения врасплох на лагерь, не то что не изготовившийся к бою, но давно уже забывший, зачем он здесь. Именно долгое стояние москвичей на одном месте и их уверенность в грядущей победе с такими союзниками, как татары и славяне, сослужило им худую службу. Они не сомневались, что тверичане ждут их за стенами крепости, а те свалились как снег на голову.

Прежде чем москвичи успели опамятоваться и взяться наконец за оружие, они потеряли едва ли не половину ратников. Князь пытался повернуть свой полк навстречу врагу, действуя более плёткой и глоткой.

— Куда-а, сволочи?! Куда? — орал он, нахлёстывая людей направо-налево. — В копья! Где копья, гады?!

Но увы, копья у многих были прилажены в шатрах вместо стоек, там же на потниках лежали мечи, где воины почивали ночью.

Лишь новгородцы, только что прибывшие и не успевшие распоясаться, отчаянно сопротивлялись, хоть как-то сдерживая натиск тверичан, этим давая возможность москвичам спасаться бегством. Они горохом сыпались с крутого берега к реке и убегали по льду на другую сторону.