Ханский ярлык

Княжич повис на канате. Сысой тут же отпустил канат и, упав в воду, нырнул под струг, куда течением затащило Ефросинью.

На берегу, надрываясь, голосила Тоська, видевшая всё это:

— Утопла-а... Утопла-а... Рятуйте [87] !

На струге поднялась суматоха. Княжич, быстро перебираясь по канату, достиг берега и, прыгая через трапы, побежал к корме струга. Кто-то из грузчиков сиганул с палубы в воду. А один, бегая вдоль борта, всматриваясь в воду, кричал:

87

Рятуйте — помогите.

— Вон! Вон они... Во-он!

Перевёрнутая лодейка так и плыла вдоль струга, тыкаясь в его просмолённые борта.

Казалось, прошла вечность с того момента, когда Сысой нырнул под струг вслед за затянутой туда течением княжной, и, когда он появился за кормой, волоча её к берегу и сипя севшим голосом: «Пособите... пособите»... — два грузчика бросились ему на помощь и вытащили самого Сысоя, изрядно уже нахлебавшегося, и его добычу, которую он держал за волосы мёртвой хваткой. Девушка не подавала признаков жизни.

— Откачивай! — крикнул кто-то из грузчиков.

Другой, опустившись на корточки, выставил одно колено и, положив на него утопленницу вниз лицом, стал давить ей в пояснице. И вскоре изо рта девушки хлынула вода.

— Так! — закричал первый грузчик. — Дюжей, дюжей дави. Задышит. У нас она задышит!

Вернувшийся из Переяславля князь Святослав, узнав о случившемся, велел высечь Сысоя, а сам пошёл в светёлку к Ефросинье. Она, чувствуя ещё слабость, лежала в постели.

— Ну как, сестрёнка? — спросил Святослав.

— Всё хорошо.

— Ничего себе хорошо, чуть мне невесту не утопили. Заметив удивление на лице сестры, пояснил:

— Я тебе, Ефросиньюшка, такого жениха сыскал!

— Как жениха? — невольно воскликнула княжна.

— Ну как, обыкновенно. Тебе уже шестнадцать, он на два года старше. Самая пора. Знаешь кто? Угадай!

Нахмурилась княжна, не стала угадывать.

— Я не собираюсь замуж.

— Это вы, девки, только так говорите. А сами думаете, как бы поскорей. Жених-то, сестрёнка, такой... такой... на зависть.

— Не хочу я никакого.

— Сегодня не хочешь, завтра захочешь. Это у тебя после утопа. Пройдёт, милая, пройдёт. Я этого засранца велел высечь.

— Кого?

— Ну, кто утопил тебя. Сысоя.

— За что?

— Как за что? За то, что едва не утопил тебя.

— Он спас меня, Святослав, спас, — дрогнувшим голосом сказала Ефросинья. — Это всё лодейка-злодейка. Не вели бить его, князь. Не вели, прошу тебя.

— Да уж, поди, выдрали. Что так расстраиваешься из-за дурака?

— Потому что несправедливо это. Я же говорю тебе: лодейка была вертлявая.

— Ну ладно, ладно. Главное, что ты жива, слава Богу. А то чтобы я сказал князю Александру? А?

— Какому Александру?

— Ну жениху твоему. Тебя берёт в жёны Александр Дмитриевич Переяславский, сын великого князя.

— Я же его не знаю.

— Узнаешь. Он скоро приедет в гости.

После ухода Святослава Ярославича княжна позвала свою девку сенную Тоську.

— Сбегай найди Мишу. Позови ко мне.

Та ушла и как сквозь землю провалилась, наконец-то явилась.

— Ты где была? — спросила сердито Ефросинья.

— Так они там с кормильцем займаются какими-то грамотами. Я ждала, пока кончат.

— Ну, сказала?

— Сказала.

— Что он ответил?

— Сказал, что обязательно забежит к вечеру ближе.

— Почему не сейчас?

— Так я ж говорю, грамотами займаются.

— Какими грамотами?

— А я знаю? Вроде бы на которых княжества русские нарисованы [88] .

88

Межевые грамоты.

— А Сысоя видела?

— Да.

— Где?

— Ну там же, где и княжич. Я ж говорю, они грамотами займаются.

Михаил действительно пришёл уже вечером, когда Тоська побежала за свечами.

— Ты меня звала, сестрица?

— Да, Миша.

Княжич присел на край постели сестры.

— Ну как ты? — Он вглядывался в полумраке в бледное лицо Ефросиньи.

— Ты знаешь, что князь велел высечь Сысоя?

— Знаю.

— Как? И ты так спокойно говоришь, ведь он же молочный брат твой.

— Поэтому я и не позволил его сечь.

— Правда, Мишенька? — обрадовалась княжна.

— Правда, Фрося.

— А что Святослав?

— А что Святослав? Ему доложили, что исполнили. Только ты, сестрёнка, гляди не проговорись.

— Что ты, Миша, да разве я...

Она схватила его за руку, притянула к себе и чмокнула в лоб.

— Молодец, брат. Я люблю тебя.

— Что уж за нежности, — смутился княжич. — Я Сысоя никому в обиду не дам, хоть самому великому князю.

— Спасибо, Мишенька, спасибо. Ты у меня настоящий... настоящий мужчина.

10. ПРИМИРЕНИЕ

Заехав в свои города Нижний Новгород и Городец и оставив там дружину, Андрей Александрович во главе невеликого отряда милостников и бояр поехал к брату в Переяславль мириться.

Во Владимире, поклонившись гробу отца своего Александра Невского [89] и получив благословение епископа Фёдора, отправился дальше.

89

Во Владимире, поклонившись гробу... Александра Невского... — Тело Александра Невского было погребено в монастыре Рождества Богоматери, где покоилось до XVIII в., когда по указу Петра «сии останки бессмертного князя» были перенесены в Санкт-Петербург и захоронены в Александро-Невской лавре.

Седенький, сгорбленный, усохший Фёдор, в чём только душа держится, узнав, для чего едет Андрей к брату, искренне возрадовался.

— Благое дело вздумал, сын мой, — говорил епископ князю. — Что вам делить? Вы единого родителя дети, одной грудью вскормленные, и дума у вас едина быть должна: како лепш сослужить отчине нашей многострадальной, как служил ей ваш светлой памяти отец благоверный, великий князь Александр Ярославич, много поту и труда положивший на алтарь служения родине. Будьте же достойны его высокочтимой памяти, сын мой. Благословляю тебя и князя Дмитрия на дело, Богу угодное. Пусть Всевышний не оставит вас в ваших трудах и высоких устремлениях.