Хелен

– Вы удалили пулю?

– Да, сэр, удалил.

– Это она?

Сандлер вручил ему пулю, к которой был привязан ярлычок. Доктор Хоумер осмотрел её, ухмыльнулся и утвердительно кивнул. Пулю приобщили к делу.

– Что вы с ней сделали после того, как извлекли из тела, доктор?

– Отдал на баллистическую экспертизу.

– Благодарю вас, доктор. У меня - все.
– Сандлер повернулся ко мне. Желаете допросить свидетеля, мистер Эддиман?

– У меня всего несколько вопросов...

Хелен проводила меня внимательным взглядом. Подойдя вплотную к доктору Хоумеру, я сказал:

– У меня создалось впечатление, доктор, что вы не слишком огорчились, узнав в убитом Александра Ноутона. Это так?

– Рыдать я не стал, - ухмыльнулся он. Сандлер тут же вскочил с протестом, горько стеная, что я задал свидетелю наводящий вопрос, и вообще сбиваю суд с пути истинного.

– Вы не правы, мистер Эддиман, - сказал судья.
– Я снимаю вопрос и ответ и призываю присяжных не обращать на это внимания. У вас ещё вопросы, мистер Эддиман?

– Нет, ваша честь.

* * *

Третьим свидетелем со стороны обвинения была Рут Ноутон. На этом вызов свидетелей прекратили. Я прекрасно помнил Рут, когда она ещё была замужем за Ноутоном. Так вот - сейчас она выглядела лет на десять моложе. Прежде на неё никто и внимания бы не обратил - так, невзрачная серая мышка. Теперь же, несмотря на свои сорок шесть лет, перед собравшимися в зале суда предстала вполне привлекательная женщина с прекрасной фигурой. Впрочем, тому во многом способствовали её одежда и прическа. Судья Ноутон считался очень богатым человеком - должно быть, потому что ни цента не тратил на жену. Теперь же, получив доступ к деньгам - не к наследству, вопрос о котором ещё решался, а к страховой премии, - Рут Ноутон первым делом помчалась в Лос-Анджелес наверстывать упущенное.

Оскар Сандлер, конечно, предпочел бы увидеть перед собой заплаканную вдову в черных одеждах, но миссис Ноутон определенно не собиралась горевать об усопшем. На ней был изящный голубой костюм, синие туфельки из кожи аллигатора, и прическа на полсотни долларов. Осознав, что судья Ноутон мертв, вдова начала вовсю вкушать прелести жизни.

Она представилась суду, заявила, что состояла замужем за Александром Ноутоном двадцать четыре года и добавила, что от покойного мужа у неё осталась семнадцатилетняя дочка Рода, в настоящее время обучающаяся в швейцарской школе.

– Я понимаю, как вам больно вспоминать эту трагедию, миссис Ноутон, с пафосом произнес Сандлер.
– Поэтому вы сразу же скажите, если захотите присесть или даже полежать - мы тут же объявим перерыв.

– Я чувствую себя вполне нормально, - сухо сказала миссис Ноутон.

– Очень хорошо. Скажите нам, миссис Ноутон, где вы были утром одиннадцатого октября?

– Это было воскресенье. С утра я отправилась в церковь.

– Вы были одна или с супругом?

– Одна. Порой судья сопровождал меня, но в то утро он предпочел остаться дома.

– В котором часу вы ушли из церкви?

– Около одиннадцати. Точно не помню. Я села в машину и поехала домой. Нет, я ещё перекинулась парой слов с пастором Кайлом. Томасом Кайлом. Он всегда умел меня утешить. Добрейшая душа.

– Не сомневаюсь. Значит, из церкви вы поехали домой? Никуда не заезжая.

– Да.

– Вы можете рассказать нам, что увидели по возвращении домой?

– Приближаясь к дому, я увидела, что подъездную аллею перегораживает другая машина.

– Вы знаете, кому принадлежала эта машина?

– Да - мисс Пиласки.

Я заметил, что она упомянула мисс Пиласки без тени гнева или мстительности - весьма необычно для вдовы, перед глазами которой предстала убийца мужа. Она вполне могла бы ответить: "этой стерве", "этой дряни", "вон той женщине" или, на худой конец, просто - "вон - этой", и все бы её поняли и простили. Тем не менее из всех вариантов вдова Ноутона предпочла "мисс Пиласки".

– Какой марки была её машина?

– Шикарный "корвет", тысяч за шесть.
– Вот теперь в её голосе зазвучали горькие нотки.
– Мне бы не знать. Ведь мой муж купил ей этот автомобиль.

Я внес протест, и судья Харрингтон поддержал меня. Теперь миссис Ноутон уже определенно вышла из себя, но огорчило её воспоминание о выброшенных на ветер деньгах.

– И что вы сделали потом, миссис Ноутон?
– спросил Сандлер. Вид у него был безмятежный. Еще бы - этот процесс со стороны обвинения с легкостью выиграл бы даже носорог. Или слизень. Кто угодно.

– Я прошла в дом.

– Через парадную дверь?

– Да, разумеется. Мы держим двоих слуг, но воскресным утром они посещают церковь. Я прошагала прямо в гостиную и увидела эту женщину.

– Кого именно?
– уточнил Сандлер.

– Мисс Пиласки. Подзащитную.

– Где именно она сидела?

– В гостиной. На краю большого дивана.

– А судья Ноутон тоже был в гостиной?

– Нет, он находился у себя в кабинете.

– А что делала мисс Пиласки?

– Она просматривала воскресный выпуск "Нью-Йорк Таймс". Нам присылают его каждое утро. Точнее - присылали.

– Что сделала мисс Пиласки, когда вы вошли?

– Она подняла голову и посмотрела на меня...

– Расскажите нам все подробно, миссис Ноутон. Можете не торопиться.

– Ну, она на меня посмотрела. Я молчала... я просто не знала, что сказать...

– Простите меня, миссис Ноутон, - прервал её Сандлер.
– я хочу кое-что уточнить. Вы уже тогда знали, кто такая мисс Пиласки?

– Да.

– Значит, вам уже приходилось видеть её прежде?

– Да - я была сыта ею по горло. Недели за три до этого мой муж впервые привел её домой. Потом он приводил её снова и снова - ему было наплевать на то, что я дома, что я могу...
– её голос предательски задрожал.

Чуть помолчав, Сандлер спросил:

– Что было потом? Расскажите, что случилось в то воскресное утро.

Сандлер находился в затруднительном положении. Миссис Ноутон была уже на грани того, чтобы выложить всю правду о своем муженьке.

– Я спросила её, где мой муж. Она ответила, что он в кабинете. Потом я продолжала стоять и смотреть на нее, а она встала и прошла в кабинет, оставив дверь открытой. Я медленно приблизилась и услышала, как мой муж что-то сказал ей. Потом он подошел к двери. И тогда она что-то ответила...