Химеры 2
Шрифт:
– Ты ее все-таки взял с собой?
– А куда ее девать? Пришлось.
– Вилю мог бы оставить. Он детей любит.
– Неет. Виль хороший, но он мне никто, а ты - мой человек. Тебе бы оставил. Больше никому.
– Вот спасибо, - скривился Рамиро.
– А Аранон как ищет направление? Принюхивается к ветру?
Ньет стянул с подноса кусок хлеба и принялся ковырять корку.
– Ну… он пока никак. Он советы дает.
– Что через Полночь можно плыть, например?
– Это он предложил мне нырнуть с компасом.
– Обалдеть, какой мудрый совет.
Помолчали.
– Тебе надо поесть, - сказал Ньет.
– Не. Блевать в качающемся сортире - то еще удовольствие. Отнеси назад, чтоб не пропало. Или сам съешь.
– И съем, - сказал Ньет.
И подвинул к себе миску с супом.
– Не то, чтобы я рвался на палубу, - Рамиро лег на тощую подушку, чтобы не видеть уплетающего его обед фолари.
– Но в целом - что герцог собирается со мной делать?
– Ничего. Посидишь тут взаперти и все. Пока мы не вернемся.
Лежа ухом в подушку, Рамиро отчетливо слышал гул и рокот двигателей, ощущал вибрацию корпуса. Какая же махина! Он не видел корабля, но чувствовал - махина.
– Это флагман, как я понимаю? Как называется?
– Линкор “Гвимейр”. Гвимейр - это старое название Химеры, так Аранон говорит.
– Конечно, он все знает, он же музейный сторож. А кроме линкора? Герцог забрал весь свой флот из Химеры?
– Нет, не весь. С нами еще два линкора, “Мерл” и “Лаэ Эннель”, четыре крейсера, пять эсминцев, пять подводных лодок, и еще вспомогательные суда, сторожевые катера, я не считал, сколько.
– Подводные лодки?
– удивился Рамиро.
– Откуда?
– Леутские! Это был конвой транспортов с горючим, которые Леута предоставила герцогу Эртао.
– Герцог помирился с Найгоном? Ничего себе!
– Когда Леута узнала, что герцог плывет освобождать Авалакха, они сразу поддержали и присоединились. Теперь у герцога есть и топливо, и подводные лодки.
– Все найлы ненормальные. А леутцы - убежденные психи.
– Рамиро помолчал, осознавая масштаб авантюры.
– И всю эту армию ведешь ты.
– И Белка. Она поняла, что мы ищем, и теперь может заменять меня. Ненадолго, и я проверяю, конечно…
– И в данный момент тебя заменяет?
– Ага. Чай допивать будешь?
– Нет, пей.
Опять помолчали. Рамиро слушал гул двигателей, хлесткие удары воды о стекло, звяканье посуды и гулкие глотки. Ньет откашлялся.
– Я бы хотел, - сказал он неуверенно, - я бы хотел, чтобы ты был с нами, Рамиро. Когда мы высадимся на Остров. Мы же с тобой ходили в рейды, помнишь? На заводе, помнишь?
– Ну, помню, - Рамиро поморщился.
– С тобой я чувствую себя уверенно. Ты всегда знаешь, куда идти, куда стрелять.
– И с другим командиром научишься. Невелика наука.
– Я бы хотел с тобой.
А я бы хотел сидеть
в своей мастерской и рисовать картинки. И не слышать ни о какой Полночи. И чтоб Десире была жива. И чтобы День позвонил и сказал : “Ну-у? Я слышал, у вас, дакини, принято обмывать законченную работу? Как насчет “Селестиаль”? Там недурная кухня”.– Со мной не получится теперь. Вы идете против Дара, а я - дарец, если тебе это что-то говорит.
– Мы идем против альфаров. Не против людей. Не против Дара.
– Альфары - наши союзники. Они пришли нам на помощь, когда была нужда. Теперь наша очередь встать за них. Кто бы на них не напал.
– Рамиро, ты же сам говорил, тебя… это… депортировали.
– И что? Я не поменял ни национальности, ни гражданства. Кроме того, я давал присягу лорду Хоссу. Временную, но ее никто не отменял. Точно такую же присягу и ты давал, Ньет, если помнишь. Слова были сказаны, обещания даны.
Ньет помолчал, потом фыркнул:
– Если б я был полуночным, меня б, наверное, уже разорвало в клочья.
– Лучше скажи, что, когда присягал, держал в кармане шиш. Или ножки крестиком.
– Что?
– Ньет не понял.
Рамиро выдохнул. Вдохнул. Раз и еще раз.
– Ничего. Ньет, ты вообще понимаешь, что есть такая вещь - ответственность? За свои слова, за свои дела, за людей, которые тебе поверили? Ты знаешь, что для человека означает присяга? По-моему, ты ничего этого не знаешь.
И знать не хочешь.
– Ты сердишься на меня.
Ньет отодвинулся от стола, и теперь Рамиро мог его видеть. Ньет насупился и смотрел исподлобья.
– Да нет, - сказал Рамиро.
– Не сержусь. Ты же не человек. Ты всего лишь фолари. Пена на прибрежном песке. Какой дурак будет сердиться на пену.
– И что же мне теперь по-твоему делать? Бросить герцога и вернуться в казарму?
– Ни в коем случае. Хоть герцога не подводи.
Ньет обнял себя за плечи. Глаза его посверкивали из-под упавшей челки.
– У нас, у фолари, - сказал он, - нет гражданства. Текучие воды, где мы жили всегда, нам не принадлежат. У нас нет машин, нет кораблей, нет подводных лодок, нас не собрать в армию, мы не можем защитить сами себя. Однако, мы хотим жить, а не исчезать, как сейчас. Для этого нам надо проснуться, осознать себя, хотя бы некоторой своей частью. У фолари ничего нет, никого нет, есть только я - и Старшие, которых надо освободить. А пока они не освобождены - есть только я. Так с самого начала было, Рамиро. И ты это знаешь.
Это правда, думал Рамиро, глядя на широкоплечего, жилистого парня напротив. Еще в мае он выглядел как худосочный подросток, которому едва-едва исполнилось пятнадцать. А сейчас это был совершенно взрослый, ладный, хорошо сложенный парень лет двадцати трех.
И он прав. Все то время, что Рамиро знал его - и полгода не прошло, а кажется-полжизни - Ньета заботило одно. Чудом проснувшийся сам, он упорно искал способ разбудить остальных своих соплеменников, а все другое - театр, Десире, совместные рейды против Полночи, сам Рамиро - все это было постольку поскольку.