ХМАРА

 -Горе ты моё луковое! Да неужто он куда без команды улетит? Покружит, покружит да на месте так и останется. Я ж тебе сказывала. А ну-ка все, геть в сторону!
– Мы отпрянули, а она сделала пас рукой, и ковер, повинуясь этому жесту, медленно поплыл в её руки.

 Удивительные всё же машинки эти ковры-самолеты: не гудят, не воняют керосином, а летят. Причем ровно, без воздушных ям и прочей неприятностей, в виде тряски, например. Но вот ремни безопасности пристегнуть, пожалуй, на всякий случай, стоило бы, а то ветер в лицо такой, что гляди, снесет. Это как на мотоцикле без шлема: скорость под сто, ветер в ушах, пыль в зубах, правда, здесь наверху пыли не было. Мы с Ягой на ковер уселись, а "разведчиков" я назад тем же макаром отправил. Люди бывалые и одни доберутся. Нам теперь лишь бы поспеть, а уж бабушка Матрена своё дело знает. Это она всё вздыхает и сетует, а я - то точно не сомневаюсь что справится, так моё сердце чует.

 А летит ковёр, кстати, и впрямь быстро, только взлетели, а уже и снижаться пора. Неторопливо так вниз пикируем. Оба-на, что это внизу? Вспышка - словно факел зажгли. Только факел странный какой-то: вверх взлетел рукоятью вперед и стремительно к нам приближается... ПЗРКа!!!* Обалдеть...

 -Бабушка, в сторону, в сторону бери!
– заорал я, стараясь перекричать шум ветра. Но она и сама заметила опасность. Никогда такой штукенции не видала, а вот ведь догадалась. Ковёр накренился на бок и в сторону отвернул, а в том месте, где мы должны были быть, ужасно грохнуло, осколки со свистом пронеслись со всех сторон. Я и Яга целы, а коврик как решето, как набок накренённый был, так боком и падает.

 -Касатик, помоги!
– цепляясь обеими руками за ковер, крикнула Баба-Яга, и я немедленно протянул ей левую руку, - да не мне! Ковер надыть переворотить. Перевались на другую сторону да слово заветное шепни.
– Слово заветное я знаю, Яга, когда лететь собрались, научила.

 -Уф!
– ковер выравнивается, но, не снижая скорости, продолжает пикировать вниз.

 -Держись!
– кричит бабка Матрена, и передняя часть ковра задирается, едва ли не становясь на дыбы. Скорость падает, и мы начинаем спуск, планируя, словно на парашюте. Удар о землю жесткий, но терпимый.

 -Ух, приехали!
– Бабушка со вздохами осматривает свой летательный аппарат, смотрит сквозь него на встающее над горизонтом солнышко: как дуршлаг, полная негодность, можно разбирать на нитки. Я тем временем озираюсь по сторонам. В полуверсте позади темный лес, оттуда и прилетела запущенная коварным врагом ракета, впереди Трехмухинск.

 -Ну что, касатик, пошли, что ли?!
– Яга еще раз вздохнула и, окинув взглядом распластанный на земле ковер, широким шагом зашагала к распахивающимся нам на встречу воротам. Стало быть, признали, ждут.

 Четверть часа спустя мы прошли в широкие двери местного лазарета. В нос впиявился сильный запах йода, сивухи и какого-то едкого разнотравья. Взбодрило не хуже чем от нашатыря. В просторном и довольно светлом помещении на широких дощатых топчанах, укрытых толстыми соломенными матрасами, разместилось с десяток раненных, а чуть дальше, у крайнего окна стояла широкая двуспальная кровать, на которой лежал, тихо постанывая, Всеволод Эладович. Его осунувшееся лицо было цвета старой церковной свечи, а неестественно позеленевшие руки мелко подрагивали.

 -Вот ведь незадача!
– осмотрев раненого, Яга нахмурилась.
– А ранка- то и впрямь непростая. Здесь и мои травки не помогут.

 -Неужели и сделать ничего нельзя?

 -Помереть-то мы ему не дадим, но и на ноги поставить не сумеем. Яд-то не здешний, - Яга задумалась, - страшный яд. Вот зачем твой Хайлула к Горюн-горе хаживал, яд тлетворный доискивался. Нашел, стало быть. Ох, беда. Ежели он энтим ядом пользоваться зачнёт - большому мору быть. А мор горюновский, пожалуй, пострашнее Стылых будет. Как пойдет - не остановишь. И Наполеондор Черный, и Ганцах Жестокий - злодеи из злодеев про него ведали, а ить даже в смерти неизбежной не воспользовались. Видно, всё ж какое - никакое понятие, а было. Нельзя всё живое как есть губить. А энтот, гляди-кось, не убоялся такое проклятие на себя взять. Видно, и впрямь душа его чернее ночи черной! С такой душой даже демон загробный не примет, будет он бесприютный скитаться в безвременье бесконечном, неприкаянный, пороками своими снедаемый.

 -А нам-то что делать?

 -Что-что, в путь-дорогу собираться. Да ты об нем не печалься! Я пока травками да заговорами хворь-то приглушу. Так и будет он лежать ни жив, ни мертв, покудова мы в Темный край ходить будем. Но ежели к новолунию не поспеем, не возвернемся, - Яга махнула рукой, - то лучше и не возвращаться, на край света бежать плакаться. Только, боюсь, и на краю света спасения не будет.

 Яга готовила отвар долго, тщательно подбирая травы и отмеривая щепотки каких-то непонятных порошков, потом понабросала в отвар три куска сброшенной змеиной кожи и, осторожно приподняв голову раненого, влила ему в рот большую чашу своего зелья.

 -Вот так. Теперича он в оцепененье закостенелом до нашего возврата и полежит, - громко заявила Тихоновна, глядя, как лицо Всеволода принимает какое-то противоестественно - умиротворённое выражение, кожа становится мёртвенно-бледной, а дыхание исчезает.

 -Что ты ему дала, ведьма?
– взвился под потолок пристально наблюдавший за ней местный эскулап.
– Он умирает!

 -Яду, конечно!
– ровным голосом ответила Яга, будто и не заметив яростного огня, пылающего в глазах лекаря.
– Токмо яд яду рознь. Этот яд к черте смерти подведет да там и остановится, и яду, что у него в крови, по телу струиться не даст.

 -Но, не помрет ли он раньше срока-то?
– сообразив, что к чему, уже почти спокойно спросил лекарь.

 -А сколь ему жить оставалось, напомни мне старой-то, а то я, бестолковая, что-то совсем память потеряла!

 -Ну, так до вечера сдюжил бы, - нехотя протянул лекарь, накидывая для верности целый день, хотя еще ночью уверял, что если кожевник переживет зорьку раннюю, то до утренней трапезы не сдюжит уж точно.

 -Ить пройдоха!
– Яга пригрозила лекарю пальцем.
– Знает ведь, что жить ему оставалось минуты считанные, а корячится. Да шут с тобой, нам теперь, почитай, разницы никакой. Будет лежать, покудова мы не возвернемся. Но ты, - она ткнула пальцем в грудь замолчавшего знахаря, - за него головой отвечаешь! Ни еды, ни питься к губам не подносить, слово громкое над ним не молвить, всех прочих больных да раненых в другие хоромины поотселить, охрану для порядку надлежащего подле него выставить, не то отдаст душу раньше срока указанного. Если случится страшное - от меня не убежишь, не скроешься, три шкуры спущу, белого света не взлюбишь, а может и на завтрак скушаю.

 Вот тебе и на, вроде бабка в лесу диком живёт, а как разрулила?! Быстро, строго, коротко, по-военному. Любо-дорого. Запуганный посулами нашей кудесницы, лекарь, откланявшись, побежал исполнять сказанное, а я с Ягой остался сидеть рядом с раненым.

 -Бабушка Матрена, а что, и правда ни питья, ни еды раненому давать не следует или Вы так позабавились?

 Яга с улыбкой посмотрела в мою сторону.

 -Ишь, спознал хитрость бабкину! Можно всё: можно и еду, и питье разное, только оно ему сейчас без надобности. Лишь покою давать не станут, а ему сейчас покой нужен, больше сил останется, легче и хворь побороть получится... Так что, касатик, пойдем, пора нам, - и Яга, поднявшись с лавочки, первой пошла к выходу.

 -Да где же это видано, чтобы священник христианский с Ягой бесовской одну компанию водил?
– буйствовал воспротивившийся нашим намерениям отец Иннокентий.

 -Брат мой, знать такова судьба наша и таково испытание божеское нам ниспосланное. Вон и славный воин Николай свет Михайлович ей исцеленный был, да и в твоём чудесном спасении толика и её участия есть, - увещевал его аж взопревший от этого дела Клементий.

 -Не пойду, и не уговаривайте...

 -А если в лоб?
– неожиданно рявкнул Перст Судьбоносный, вытаращивши свой одинокий глаз на упиравшегося священника.