Холодный март 14-го

Хреново, что ответы на все эти вопросы необходимы сейчас. Ходики тикают. Делать что-то надо немедленно.

Переваривая эти тревожные вопросы, я тихонько выскользнул из помещения и двинулся обратно к выходу. Смысла оставаться и ждать у моря погоды не видел. Если не знаешь, что предпринять, и на месте оставаться опасно - надо валить. Рассвет приближался неотвратимо, а вместе с ним час “Ч”, подтверждая простой и лаконичный постулат: ничто так не стимулирует бурную деятельность организма, как угроза жизни.

***

Первым под каток моей резко возросшей активности попал Сенченко, о чем-то секретничавший в фойе учебного корпуса с местным шарообразным главнюком. Интересно, они входят в состав ликвидаторов или ликвидируемых?

– Мне нужно осмотреть КПП и прилегающую территорию, - заявил я решительным тоном, не терпящим возражений, подойдя к ним вплотную.

– С чего это вдруг?
– высокопоставленный пузан явно не привык к ультиматумам на своей территории.

– Пресс-конференция и, возможно, митинг, - коротко ответил я, глядя в его поросячьи глазки, - иначе придётся тащить эту неуправляемую публику на территорию, и тогда я лично не даю ни единого шанса, что журналюги не сунут свой нос во все подробности. Хорошо бы сразу определить место на входе или даже за забором, но тогда надо успеть его хоть как-то оборудовать.

– Це дело, - согласно кивнул Сенченко.

– Добре, я выделю сопровождающего, - хмуро согласился начальник части.

Он по-разбойничьи свистнул, привлекая внимание, рыкнул на подскочившего подчиненного, и через минуту рядом с нами появился совершенно серый, невнятный типчик - худой, рябой, сутулый, средней замызганности и потёртости, но зато с лейтенантскими погонами. А еще через пару минут мы бодро шли к выходу, размышляя каждый о своем, лейтенант - о несправедливой судьбе, заставляющей его покинуть теплое помещение и плестись куда-то с этим гражданским, а я - о вариантах нейтрализации захисника наиболее демократичным, но эффективным способом.

На КПП нас встретило образцово-показательное сонное царство, за КПП - тоже. Наряд блокированной, якобы военной части бессовестно давил на массу. То же самое, очевидно, делали и блокирующие - во всяком случае, никаких бодрствующих постов возле части выставлено не было. В некотором отдалении сонно тарахтели на холостых подержанные жигули-девятка, а еще дальше сиротливо притулился армейский УАЗик. Эта машина показалась мне чем-то знакомой.

– Бумага и карандаш есть?
– обратился я к старшему наряда.

– Это ещё зачем?- забеспокоился сопровождающий.

– Измерять и записывать!
– отмахнулся я от него, как от назойливой мухи.

– Да пожалуйста, - протянул мне пишущие принадлежности младший сержант, или как там звали в украинской армии служивых с двумя лычками…

– Годится, - коротко бросил я в ответ, критически оглядев потрепанный блокнот.

– А рулетка?

Таковой на КПП не оказалось. У лейтенанта - тоже.

– Прошу!
– я молитвенно сложил руки на груди и, затаив дыхание, ждал решения - сам он пойдет или пошлёт подчиненных. Фу-у-ух, пошел сам. Слава Богу! У меня теперь есть несколько минут!

Я быстрым шагом направился к припаркованным машинам, одновременно торопливо чиркая слова в блокноте практически наугад. Из приоткрытого окна девятки доносился богатырский храп и несло сивушным перегаром. Крымские казаки к службе, особенно к общественной, относились просто и легко.

– Минус один, - пробормотал я, ускоряясь.

УАЗик, на борту которого красовалась морда медведя, хотя её легко можно было перепутать с собачьей, мог показаться пустым и безжизненным, если бы не красный уголек сигареты, мелькнувший за лобовым стеклом, да легкий дымок, вьющийся из щелочки с водительской стороны. Закрыв спиной весь обзор с КПП и стараясь не замедлиться, я вырвал на ходу листок, сложил его вдвое и торопливо, как в почтовый ящик, сунул в салон, старательно глядя перед собой. Всё! Миссия выполнена. Бумажку мою могут, конечно, выкинуть, но я очень надеялся, что прочитают. А прочитав, примут меры. Как-никак мы хоть шапочно, но знакомы!

***

Ник на самом деле был совсем не Николай, а Николаев. Он полудремал, сидя в служебном УАЗике, давно ставшем для него передвижным отелем, и снова анализировал всё произошедшее с ним за последние три месяца.

Николаем был его батя - широко известный в узких армейских кругах специалист, успевший повоевать и в первую, и во вторую чеченскую, сгонять в дембельскую командировку в Сирию и выйти в отставку незадолго до майданного безумия. Батю Ник после возвращения еще не видел. Удалось лишь поговорить по телефону, обменяться дежурными фразами. Ник рванул в управление доложить о прибытии, сообщить детали для служебного пользования, своими глазами увидеть, своими ушами услышать мнение начальства об их месячной киевской командировке. В принципе, вставший на дыбы Киев был совсем не полянкой его службы. По всем писаным канонам, на майдане должны были работать посольские. Однако кому-то наверху понадобился альтернативный канал получения информации, и его прикомандировали к Максу - гастролёру из столичного управления, бойкому, самоуверенному, постоянно оставляющему за собой последнее слово, даже если это касалось ничего не значащих бытовых мелочей.

Сначала всё шло просто великолепно. В столице Украины окопалась целая россыпь коллег из западных спецслужб. Они чувствовали себя на майдане, как дома, не стеснялись, не прятались, вербовали местных активистов пучками, зазывая кастрюлеголовых щеневмерликов к дырявому камину европейского Папы Карло кнутом и пряником. Командировочная картотека заполнялась стремительно. Начальство одобрительно поддакивало и закидывало уточняющими вопросами. Активность зашкаливала, работа спорилась…

Всё изменилось в одночасье в самом начале нового 2014 года. Нет, не на киевском майдане. Там как раз всё свиристело и произрастало. Что-то произошло на Большой земле. Энтузиазм начальства резко пошёл на спад. Одобрительные подбадривающие реплики сменились формально-бездушными “принял”, “хорошо”, “ждите ответа”. Никаких дополнительных вопросов, никакого дистанционного похлопывания по плечу, хотя объем информации “Юстас-Алексу” только увеличивался, а ценность её, по мнению Ника, только возрастала. С целью выяснить причину этих перемен он, переписав набело свой отчёт, рванул в управление, где был огорошен и дезориентирован.

– Значит так, - выпроводив Николаева из кабинета, максимально снизив громкость, произнес его непосредственный начальник, - никакой командировки не было.

– А что было?

– Отпуск.

– Э-э-э-э-э…

– Оформишься в строевой задним числом. Отпускные, проездные… И никаких вопросов более. Так надо. Отдыхаешь еще неделю, потом - ко мне, получишь новое предписание. Всё!

Вот тебе и фанфары, и медные трубы, и благодарность с занесением в личное дело, повышение с внеочередным присвоением и правительственная награда за 60 дней круглосуточной пахоты. Узнать бы у кого-нибудь, что всё это значит… Например, у Макса, но тот наверняка уже усвистал в Первопрестольную…

Ник постоял четверть часа в коридоре, бездумно глядя на портрет Феликса Эдмундовича Дзержинского, вздохнул, сложил вчетверо и спрятал в карман свой личный отчет со списком “коллег” из лагеря НАТО, нащупал сотовый и набрал телефон отца.

– Батя, ты дома?.. А где? А что ты там делаешь?.. Ладно, давай я подъеду - поговорить надо…

Припарковавшись недалеко от КПП, он сидел в своей машине у части, которую неуверенно и дыряво блокировала “Самооборона Севастополя”, и ждал, когда патруль во главе с его батей завершит обход и наконец-то появятся на горизонте.

Спать хотелось - аж глаза слипались. Сквозь дрему он зафиксировал какое-то движение, но внимания особого не обратил. Шатается какая-то личность по ночному Фиоленту - с кем не бывает… Потом через приоткрытое боковое окно прямо на колени ему упал листок бумаги, и пока он сообразил, что его надо читать, а не пытаться выкинуть обратно, пока торопливо искал тумблер освещения, чтобы расшифровать неровный почерк, почтальон уже вернулся на КПП. Его одежда и походка со спины показались Нику знакомыми. Он видел этого человека совсем недавно, на ночном вокзале по дороге из Харькова в Севастополь.